We were both young when I first saw you I close my eyes And the flashback starts I'm standing there On a balcony in summer air Taylor Swift — Love story.
— Привет, как дела сегодня? Эмма вздрагивает, на что Элизабет, подошедшая совершенно неслышно, начинает смеяться. Девушка ставит стакан на барную стойку и приподнимает бровь, смотря на владелицу клуба: редко можно увидеть Элизабет Шеффилд в таком хорошем настроении. — Прости, — Лиззи прекращает смеяться, но улыбка с её лица не исчезает. — Обещаю, что больше так делать не буду. — Конечно, а то останешься без правой руки. — Не только без правой руки, дорогая. За те несколько месяцев, что Эмма работает в «Дерзких мечтах», она может с уверенностью сказать, что Элизабет стала ей близкой подругой. И пусть мама периодически ворчит, что она практически не видит свою дочь из-за работы, Эмме там нравится, и она благодарна судьбе, что та свела её с Лиззи. — Выглядишь очень довольной. — А то, — Элизабет садится на барный стул и одёргивает юбку своего жёлтого платья. Эмма обходит барную стойку и садится на стул напротив. — Только что разговаривала с Томми и сказала ему, что если он будет пытаться вмешиваться в дела клуба без моего ведома, то он может остаться без своих прекрасных голубых глаз. — А он что? — Это же Шелби, Эмма. Трудностями их не напугать. Порой мне кажется, что они не могут жить спокойно: им всегда нужны какие-нибудь приключения, азарт. Даже когда они пытаются жить мирно, то всегда находится что-нибудь, что им мешает. Пока Элизабет пускается в разглагольствования на сложную и многогранную тему «Шелби», Эмма задумывается над тем, что, кажется, ей никогда не удастся понять отношения Томми и Лиззи. Лучшие друзья? Он не вспоминал о ней, когда она была в Америке, как, впрочем, и она о нём. Приятели? Их отношения ближе приятельских, ведь они знают друг друга с детства. Любовники? Между ними платонические отношения, ведь ни Лиззи, ни Томми ни разу не давали повода усомниться в этом. А даже если что-то и было… Грех не запасть на такого мужчину, как Томми Шелби. Эмма бы обязательно запала, если бы могла. — Кстати, пока не забыла, — вспоминает Элизабет, закончив с одной темой и переходя на другую. — Хотела спросить: ты поёшь, Эмма? — Немного. Если колыбельные пьяному брату и завывания в ванной можно считать за пение, то да, я пою. Лиззи хмыкает. — Спой что-нибудь. Эмма вспоминает песню, которую Эсмеральда, кажется, поёт каждый день, и негромко напевает её. Элизабет слушает с улыбкой, чуть прикрыв глаза, и когда Алдерсон заканчивает, выносит вердикт: — Очень даже хорошо. Зря ты так говоришь. — Хочешь, чтобы в «Дерзких мечтах» я пела по вечерам? — Нет, я хочу попросить тебя спеть на празднике. У Финна день рождения, и я подумала, что мы могли бы сделать ему такой подарок. — А разве в «Гарнизоне» можно петь? «Никаких песен и певиц в пабе» — и пусть владельцем «Гарнизона» теперь был не Гарри, а Артур, это правило убирать не стали. Эмма вопросительно смотрит на Лиззи: прекрасно ведь это знает, но Шеффилд, кажется, не смущает запрет. — Томми в этот день в городе не будет, а Артур, хоть и скрипнул зубами, возражать не стал. Соглашайся, Эмма, мне больше не к кому обратиться, — Элизабет хватает её за руки и заглядывает в глаза. Эмма со вздохом кивает, и она широко улыбается. — Ты просто прелесть, Эмма! С меня подарок! О том, что в семье Шеффилдов петь умеет Эвелин, Алдерсон вспоминает только тогда, когда выходит из клуба.***
— Томми спустит с меня три шкуры, когда узнает, что я позволил этому случиться, — жалобно скулит Гарри, протягивая Джону бутылку виски. Джон хмыкает. — Не спустит. Владелец всё же Артур. — А когда это его останавливало? — Расслабься, Лиззи утрясёт всё, если Томми начнёт возмущаться. Правда, Лиззи? — Джон подмигивает стоящей рядом c колонной Элизабет. Она кивает ему, держа в руках бокал вина. — Всю ответственность беру на себя. — За что мне это, Господи? Эмма каждую секунду дёргается. Она поправляет заколку на волосах, смотрится в маленькое зеркало; проверяет, не смазана ли помада нежно-розового цвета на губах и не глупо ли она выглядит в этом наряде. — Я слышу, как ты думаешь, Эмма. Эмма поднимает голову и сталкивается взглядом с Эвелин. Её волосы забраны в высокую прическу и сплошь украшены цветами. Платье розового цвета (наверняка сшито по последней моде) красиво оголяет плечи и подчеркивает ключицы и хрупкость Шеффилд-младшей. — Эвелин… — Расслабься, всё будет хорошо, — Эвелин хлопает её по плечу и достаёт из сумочки сложенный пополам листок. — Можешь исполнить это? — Да, я знаю эту песню, но… «Любовная история»? — приподнимает брови Эмма, пробегаясь глазами по строчкам. — Почему сама не споёшь? — Потому что я наказана Лиззи за проделку, — вздыхает Эвелин и, оглянувшись по сторонам, не слышит ли её Элизабет, продолжает: — Был у нас дома недавно один мужчина, проявлял интерес к Розалии. И Лиззи взъелась только на меня, хотя он не понравился ни дяде, ни Гарри и ни Розе! — Взъелась просто так? — интересуется Эмма, сдерживая улыбку. Ей хватило всего одной встречи, чтобы понять, что Эвелин Шеффилд совершенно отличается от своей старшей сестры. Эва — маленький ураган, который снесёт всё на своём пути. Её не волнует, что о ней подумают окружающие, для неё больше важно то, чтобы она чувствовала себя комфортно. — Я сказала ему, что он плешивый, и посоветовала сначала обратиться к врачу, а затем уже искать себе жену. Ну, правда, это стоило видеть! Я хочу, чтобы моя сестра вышла замуж за хорошего и красивого мужчину, а не за… Даже и не знаю, как его назвать. Так что Лиззи в отместку запретила мне петь, пока я не «подумаю над своим поведением как следует». — По местам! — раздаётся голос Розалии. — Финн скоро войдёт в паб! Приготовились, как репетировали! Эмма делает глубокий вздох и с помощью Гарри Шеффилда, подавшего ей руку, взбирается на стул. — Мы оба были молоды, когда я впервые увидела тебя.***
— Мне нравится: как только я уезжаю из города, ты начинаешь чувствовать себя главной. Тебе нравится это чувство, Лиззи? Лиззи не вздрагивает, когда ладонь Томми Шелби ложится ей на талию, и старший брат виновника торжества приобнимает её. — Я не ждала тебя сегодня, — честно признается она, поворачивая голову. Тёплые карие глаза сталкиваются с пронзительными голубыми, и начинается противостояние взглядов, в котором ни Лиззи, ни Томми уступать друг другу не намерены. Но, первым, всё же, сдается Томас, когда они несколько минут буравят друг друга взглядами: чуть наклоняется и шепчет Элизабет на ухо: «Ты чудесно выглядишь», отчего она улыбается и закатывает глаза. — Ты тоже. — Подбирал свой костюм под твоё платье, — произносит он, и Шеффилд негромко смеётся, прикрывая рот ладонью. — Я вижу, как ты пробираешься ко мне сквозь толпу и говоришь «привет», я за короткое время понимаю, что ты был Ромео, бросал камешек в окно, — поёт со сцены Эмма, за которой очень пристально в пабе наблюдают только две женщины: Полли Грей и Эсмеральда. Они на мгновение смотрят друг другу в глаза, и от этого, кажется, высекаются искры. Миссис Алдерсон фыркает и отворачивается, поправляя на плечах чёрную шаль. — И мой отец сказал: «Держись подальше от Джульетты». И я плакала на ступеньках, умоляя тебя: «Пожалуйста, не уходи». И я сказала… — А она ничего так, — комментирует Исайя, оценивающе рассматривая Эмму. Ей идут бежевое шёлковое платье, украшенное стеклярусом (которое её матери в качестве благодарности привезла из Франции одна клиентка), длиной чуть ниже колена и чёрный жакет. Тёмные волосы вьются и забраны на затылке заколкой, но несколько прядей всё же ускользают, и Эмма заправляет их за уши. — Очень красивая. Эмма, кажется. Надеюсь, она не откажется от приглашения посидеть с нами после того, как споёт. — Не думаю, что ей будет это интересно, — хмыкает Майкл, не сводя с неё глаз. — Её мать будет в ярости, если увидит нас рядом. «…Приглядывай за Лиззи и держи меня в курсе того, что происходит в её клубе, даже если она попросит тебя ничего мне не говорить. И… У неё там помощница появилась. За ней тоже приглядывай, она, как и Лиззи, за языком следить не умеет. Может и войну за пять минут развязать», — говорил ему Томми несколько месяцев назад. Грей поднимает голову и смотрит ей прямо в глаза. Они встречаются взглядами, и она неосознанно облизывает губы, а Майкл чувствует, что в горле пересохло, а Эмма тем временем поёт: — Ромео, забери меня куда-нибудь, где мы будем одни. Я буду ждать, пока мы не сбежим. Ты будешь принцем, и я буду принцессой. Это история любви, милый, просто скажи да. Рядом раздаётся громкий смех Эвелин, которая, взяв смущённого Финна за руки, заставляет его кружиться с ней. Гарри танцует с Розалией, и это больше похоже на танец двух медведей, чем на то, что люди называют «танцем». Хохочет Эсме, вися на шее у Джона, который чертыхается, говоря, что «он в гробу видел все эти танцы». Но Майкл всего этого не слышит. Всё вокруг становится беззвучным и бесцветным. Он смотрит на Эмму. Томми, повернув голову, понимает этот взгляд. Он вспоминает, как сам был в этом же пабе, вымокший до нитки, а для него, сидящего на стуле, пела самая красивая девушка на свете, любить которую оказалось невыносимо больно. «Предупреждаю, что разобью Ваше сердце». «Уже разбито». — Крутой вечер, — Джон останавливается рядом с Томми, продолжая удерживать Эсме, что стояла не на полу, а на носках его туфель. Он прослеживает взгляд старшего брата и, хмыкнув, выдаёт: — О, у меня у одного чувство дежа вю? Ауч, Полли, больно же! — За языком следи! — рявкает на него Полли. Джон морщится от подзатыльника (а рука у тёти Полли всегда была тяжелой: что сейчас, что в детстве). — Ведь мы оба были молоды, когда я увидела тебя.***
— Ты красиво поёшь. Эмма вздрагивает и оборачивается. В пустом пабе (празднование дня рождения Финна перетекло в дом Шелби) остаются двое: Гарри (которому срочно понадобилось уйти домой), Майкл и Эмма, решившая задержаться и помочь бармену с уборкой. — Спасибо, Ма… Майкл, верно? — Верно, — он чуть улыбается. — А ты — Эмма? — Да. — Ты поёшь ещё что-нибудь? Ну, кроме песен про «принцев и принцесс». — Пою, — Эмма усмехается, протирая стол. — Тогда вставай на стул, — и добавляет: — Я могу заплатить, если хочешь. Она качает головой и встаёт на стул, игнорируя протянутую Майклом руку. Поправив платье, интересуется: — Веселую или грустную, мистер Грей? — Грустную, мисс Алдерсон, — Майкл садится на стул напротив и чуть склоняет голову. — Я разобью тебе сердце, если буду петь грустную. — Тебе придётся постараться, чтобы разбить, Эмма. — Хорошо, — она прокашливается и начинает петь: — Ничего страшного, я найду кого-то, похожего на тебя. Я желаю вам обоим только самого лучшего. Майкл не отрывает от неё глаз. «Предупреждаю, что разобью Ваше сердце». «Уже разбито». — Не забывай меня, умоляю… Я буду помнить, как ты сказал: «Иногда живешь в любви, но иногда она ранит тебя». Когда Эмма заканчивает петь, в пабе — гробовая тишина.