I buy my own things, I pay my own bills These diamond rings, my automobiles Everything I got, I bought it Boys can't buy my love, buy my love, yeah I do what I want (Yes), say what you say I work real hard every day I'm a motherfucking woman, baby, alright I don't need a man to be holding me too tight I'm a motherfucking woman, baby, that's right I'm just having fun with my ladies here tonight I'm a motherfucker Mmm, yeah Kesha — Woman.
29 октября, 1929 год.
Обладательница бордовых туфелек выходит из машины и попадает прямо в грязь, но вместо того, чтобы начать возмущаться и жаловаться на осень, она, улыбаясь алыми губами и жмурясь, произносит: — Да уж, день другой, но Бирмингем всё тот же. — Мне пойти с тобой? — Конечно! — Розалия оборачивается, и рыжие локоны ложатся на спину. Она протягивает ему руку. — Эндрю, ты же тоже моя семья. Даже слышать ничего не хочу. Идём вместе и только вместе! Эндрю смущенно улыбается и хватается за протянутую руку миссис Беллорд. Дверь им открывает Беатрис, которая радостно вскрикивает и, не удержавшись, бросается на шею к Розалии. — Мисс Шеффилд! — Беатрис! — Роза крепко обнимает её. — Во-первых, я теперь миссис Беллорд. А во-вторых, я же просила обращаться ко мне по имени! — Простите… — Беатрис отстраняется, вытирая выступившие слёзы. — Я просто… Так рада Вас видеть, я так соскучилась! Практически все разъехались, дома стало так тихо… — Роза! Возмужавший и вытянувшийся за два года Эдвард бросается к сестре, чуть не сшибает её с ног и заключает в такие крепкие объятия, что ей кажется — несколько рёбер он ей точно сломал. — Эд! — она начинает покрывать поцелуями его лицо, взъерошивает тёмные волосы и с гордостью смотрит на младшего брата. Ещё один врач в семье — это вам не шутки! — Теперь, когда практически все страсти улеглись, предлагаю пообедать. — Гарри! Теперь уже очередь Розалии виснуть на шее и что-то кричать в ухо. Гарольд улыбается, вдыхает французские духи младшей сестры и отрывает её от пола, кружа вокруг себя. Когда они только-только садятся за стол, в дом приходят Эвелин и Лиззи с дочкой Амелией. И всё по-новой: объятия, поцелуи, смех и радостные крики. Розалия жадно всматривается в лица сестёр: одно дело — присланные в письмах фотографии, а другое — встретиться вживую. Если Эва не изменилась (те же сложные и аккуратные причёски, самые модные платья; импульсивность и неумение следить за языком), то Лиззи кажется ей совершенно другой. Может, материнство и замужество изменили её, а может, то, что она наконец-то получила всё то, что так хотела все эти годы. Но она всё также носит жёлтые платья, красит губы ярко-красной помадой и командует (правда, теперь не так резво, но Эдварду до сих пор достаётся). — Выкинь эту ужасную рубашку, в такой даже нашего деда не хоронили! — обращается к Гарри Эвелин, целуя Эндрю в щеку. Гарри закатывает глаза. — Я тоже рад тебя видеть, сестрёнка. Когда они, наконец, садятся за стол, Розалия узнаёт ещё несколько новостей: Беатрис вышла замуж за их дядю Арчи, который, кажется, взялся за ум — устроился на работу и больше не прикладывается к бутылке так часто. Гарри всё ещё встречается с Эйдой, она теперь живёт в их доме. Эвелин часто проводит здесь время, в отличие от Лиззи, которая заглядывает сюда не так часто. Гарри, прокашлявшись, встаёт и произносит тост: — Удивительно, что мы, повзрослев, обзаведясь собственными семьями и разъехавшись, возвращаемся сюда. Домой. Наверное, в этом месте действительно что-то есть. Что-то такое, без чего мы не можем. — Потому что это ваш дом, — дядя Арчи, отпросившийся с работы, накрывает его ладонь своей, — и он им всегда будет. Пообедав, Эвелин начинает возиться со своей племянницей. Розалия, подперев щеку рукой и наблюдая за ней, спрашивает: — Я не хочу детей. Финн не хочет детей. Мне ещё в детстве хватило орущего Эдварда. Лучше, когда есть племянник или племянница — пришёл, подарил подарок, понянчил и ушёл. — Но когда-нибудь они появятся. — Это будет очень и очень в далёком будущем, — Эва целует Амелию в обе щёки. — Как Париж, Эндрю? — спрашивает Лиззи, лежа на софе. — Восхитителен, — Эндрю смущённо улыбается. — Мы вам столько всего привезли. Без подарков никто не останется. — Слышала, Мел? Без подарков никто не останется. — Вот, смотрите, это для Эдварда… Только сейчас, оказавшись после двух лет непрерывных путешествий в родном гнёздышке, Розалия понимает, чего ей недоставало, почему в груди было тянущее чувство, стоило получить письма от родных. Никакое очарование Парижа, знойное лето Италии и жаркие ночи Испании не заменят любимую и родную Англию с грязью, пасмурной погодой и перестрелками в городе. Роза улыбается. Она дома.***
Когда Эвелин надевает пальто, в прихожую выходит Розалия. Не выдерживая её пронзительный взгляд, Эва произносит: — Ты что-то хочешь мне сказать? Роза озирается по сторонам и подходит к сестре чуть ли не вплотную, шепча: — Мы на корабле встретили Майкла. Эвелин приподнимает брови: — Натворил херню в Америке и решил вернуться в родной дом? Розалия пропускает мимо ушей режущее слух слово и продолжает: — Он был не один, Эва. А с женой. Капитан поженил их на борту. Так странно. Я ведь думала, что он… — Все мы думали, — обрывает её Эвелин. Такое определённо не понравится Эмме. Что ж, надо надеяться на лучшее — может, Эмма Алдерсон переболела им и собрала своё сердце. — Ты что-то хотела? — спрашивает она, взявшись за дверную ручку. Роза прочищает горло: — Раз уж пойдёшь в книжный, то прихвати мне листы. Эвелин оборачивается и приподнимает бровь. — С чего бы это, Роза? Ты у нас теперь тоже замужем, пусть тебе муж и покупает. У меня нет денег на чужую жену. — Эвелин! — Чао!***
На углу Эва замечает знакомое синее пальто и не может удержаться от улыбки. Два года явно идут на пользу Эмме: она расцветает и становится местной красавицей. Эмма теперь носит брюки и рубашки с жилетами, оставляет волосы распущенными и вместе с мамой занимается предсказаниями, оставив клуб Лиззи. «Ты же называла это шарлатанством», — напоминает ей Эсмеральда. Эмма пожимает плечами: «Времена меняются», и миссис Алдерсон понимает — что-то в её горячо любимой дочке сломалось и ремонту не подлежит. Завидев её, Алдерсон приветливо машет ей рукой. Они обнимаются, и Эва решает не медлить: — Тебе не понравится, но американский придурок вернулся в родную Англию. — Тебе понравится — мне всё равно, — Эмма берёт Эвелин за руки. — Боги, Эва, это в прошлом. Эвелин не согласна: — Прошлое никогда не остаётся там, где ему место. Оно всегда вылезает в самый неподходящий момент. Или в тот, когда ты думаешь, что всё у тебя налажено. Слова оказываются пророческими: до них доносится пропитанный сарказмом голос Артура: — …Бежевое пальто? Ты теперь кто? Верблюд? — Только не обора… Чёрт возьми, «Титаник» столкнулся с айсбергом. Странно встречаться взглядом с тем, без кого два года назад тебе не хотелось жить. Эмма вскидывает голову, Эвелин за её спиной с увлечением смотрит на Джину и как никогда ощущает острую любовь ко всему английскому, начиная понимать, почему дядя не любит американцев. В глазах Майкла читается удивление, которое он, однако, берёт под контроль, но не так быстро, как это делает Эмма. Эва с грустью думает, что она натренировалась за два года. Алдерсон отворачивается и берёт миссис Шелби под руку. — Ты молодец. — Уйдём — и я точно буду молодцом. — Без вопросов, — Эвелин машет Артуру и решает всё же дойти до книжного, пока пожар не начался.***
Томми, кажется, свирепеет даже больше Майкла, когда узнаёт о беременности Джины, оказавшейся ложной. Он решает разобраться с этим и с Эйдой, которую Джина обвела вокруг пальца, потом, поэтому спускает всех собак на Майкла. — Нет-нет, Майкл, ты не можешь заявляться сюда таким образом. Я не говорю о том, что мы лишились денег, нет. И речь даже не о том, что ты привёз с собой девушку, женившись на ней на корабле. Речь о чести, Майкл. Мы ценим честь. И девичью в том числе. Бегать с Эммой Алдерсон, встречаться с ней, спать, а затем бросить. И не говори, что это из-за наших дел — если бы так хотел, то сделал бы всё, чтобы она поехала, даже если она упиралась. Но ты не сделал. Вместо этого ты уехал в Америку и сошёлся с американкой, которая обманула не только всех нас, но и тебя в первую очередь. — Я люблю Джину, не смей так… — Любишь? — Томми усмехается. — Да, я знаю, как ты «любишь». Артур сегодня видел, как ты смотрел Эмме вслед. Майкл начинает терять терпение: — Что ты хочешь мне этим сказать? Томми упирается ладонями в стол и с расстановкой произносит: — Ты теряешь единственную нормальную девушку в своей жизни. Ей не нужны твои деньги или твоя власть, Майкл. Вы не познакомились под наркотиками, всё произошло осознанно. А это, знаешь ли, важно. Так что сделай что-нибудь, пока не стало слишком поздно. Пока ты не просрал её окончательно. Последнее предложение пробуждает Грея. Он словно выныривает из сна и изумлённо смотрит на Томми, как будто видит его в первый раз. — И разберись с этим до вечера, сегодня отмечаем приезд Розалии и её мужа. За Джину не беспокойся — оставь её на меня и на Полли. Давай же! Майклу дважды повторять не нужно. Он бросается из кабинета Шелби прочь и выскакивает на улицу, на которой — невероятно! — видит Эмму. Она кутается в пальто и убирает лезущие в глаза волосы, отводя их ладонью, но ветер оказывается сильнее. — Эмма! — кричит он. — Эмма! Стой! Эмма оборачивается, и её глаза расширяются. Она, на удивление, стоит и никуда не двигается. Майкл подбегает к ней, хватает за плечи и смотрит в глаза, говоря: — Ты говорила, что нельзя взять и сорваться в неизвестность, что тебе нужна стабильность. Говорила, что я такой же, как и твой отец. Но вот я. Я здесь. Пусть и спустя два года, пусть и женат, развестись недолго, но я здесь. Я думал о тебе эти два года, знаю, в это сложно поверить после того, что ты увидела, но это так. Я пытался тебя забыть, уйдя в отношения с Джиной, но у меня не получилось, я оказался словно в дурмане, я действительно люблю… Эмма жестом просит его замолчать. — Ты разбил мне сердце, Майкл Грей. — Я знаю. — И я этого никогда не забуду. — Я понимаю. — Но я тоже люблю тебя. И, пристав на носки и обвив руками шею Майкла, Эмма делает то, что ей очень хотелось всё это время — она целует его.***
— Идёшь? Артур начинает рассказывать истории — кто-то должен его остановить. — Иди ко мне, Лиззи, — произносит Томми, подзывая к себе. Лиззи улыбается и, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета Томми Шелби, направляется к мужу. Он усаживает её к себе на колени. — Думаю, мы здесь задержимся. — Тогда я сделаю так. Мотнув ногами, Лиззи снимает неудобные туфли и съезжает чуть ниже, чтобы прижаться щекой к груди Томми. — Розалии нравится праздник? — Очень. Боюсь, что после сегодняшнего мы не выгоним её из дома. Он улыбается. — Пусть остаётся. — Меня такой вариант не очень устраивает. Чем ты занимался до моего прихода? — интересуется Лиззи. Томми смотрит на неё. — Кое-что осознавал. — И как? Успешно? — Вполне. — Поделишься? Или это не для женских ушей? — Знаешь, Лиззи, в жизни каждого мужчины есть та, про которую они с восхищением говорят: «Та женщина». Даже если она разбивает сердце. Даже если предаёт. Мы всё равно желаем её, даже если ненавидим и мечтаем, чтобы её не стало. В девичестве Шеффилд произносит: — Я не подхожу: я тебе сердце не разбивала и не предавала. — Подходишь: ты сделала намного, намного больше, Лиззи. Ты сделала мне бесценные подарки: не только любовь, но и смысл жизни. Да, Лиззи, ты определённо — та женщина. Лиззи счастливо улыбается и негромко произносит: — А ты — мой мужчина, Томми. Вниз они спускаются нескоро.