***
В камере было темно и сыро. Хосок открывал глаза и вновь их закрывал. Он просидел в одной позе уже несколько часов кряду, и тело не преминуло об этом напомнить. Ему хотелось прилечь наконец, но он себе не позволял. Через несколько дней, максимум неделю, состоится его казнь, а он воспринимал это как данность. Может быть, не мог в это поверить, потому и чувствовал себя так спокойно. Или был уверен в том, что его люди обязательно вытащат его отсюда. Если они не сбежали обратно за море, прознав о том, что их командира заключили под стражу, конечно же. Он ухмыльнулся. Да, не на это он надеялся, прибыв в королевский дворец после нескольких лет скитаний. Явно не на это. Как давно он планировал убийство отца? Давно. Так давно, что и сам уже не помнил, когда именно первая мысль об этом посетила его. Им с Намджуном было лет по пять, когда он впервые завёл об этом разговор. — Как думаешь, почему отец меня не любит? — спросил Хосок тогда — на тот момент его очень волновал этот вопрос. Он тогда ещё не знал своего места, ему пока ещё никто не напоминал о том, что он всего лишь незаконнорожденный отпрыск короля, а не его прямой наследник. Может быть, именно потому, что не напоминали, он так сильно стремился к трону? Просто в глубине души считал, что у него отняли власть, и решил забрать её обратно? Намджун посмотрел на него тогда задумчиво, будто и сам не знал, почему. Будто задавал этот вопрос и отцу и себе каждый день. Но, скорее всего, ему было наплевать. Не обманывай себя, Чон Хосок. Намджун, хоть и кровь от крови твоей, никогда тебя не любил. Не утешай себя пустыми надеждами. — Может быть, потому что ты бастард, — тихо сказал Намджун, едва слышно, но слова эти врезались в память Хосока на всю оставшуюся жизнь. — А если я убью его, как думаешь, смогу ли я в таком случае стать королём? — спросил он, и лицо брата вытянулось в гримасе ужаса. — Что ты говоришь такое?! Он твой отец! Отцов нельзя убивать, это же… грех! Намджун всегда был наивен до очарования. Хосок ухмыльнулся. Грех? Ну, в таком случае, он просто будет гореть в адском пекле после смерти, а не пойдёт по звёздному пути, как обещано праведникам. Может быть, иного он и не заслужил. Может быть, даже тот факт, что он родился бастардом, как-то влияет на то, куда он попадёт после смерти. Но разве он виноват в том, что родился таким? Разве виноват он в том, что его собственные родители его не хотели, а отец оставил в живых просто потому, что Хосок был очень на него похож? Глупая причина, очень глупая для того, кто управлял целой страной. Мог бы в таком случае не оставлять при дворе ненужного сынка, а сбагрить его какой-нибудь свинарке, и жил бы тогда, подготавливая к королевской участи младшего сыночка и ни о чём не беспокоясь. А бастард бы ни о чём и не подозревал — жил бы сейчас на окраине столицы среди бедноты, оборванный, грязный и необразованный, и не знал бы, что в его жилах так или иначе течёт королевская кровь. Может быть, жизнь тогда была бы намного проще. Может быть, в таком случае он бы женился на какой-нибудь пастушке или симпатичном пастухе (что предпочтительнее) и жил бы счастливо. И ни трон бы его не заботил, ни собственная жизнь, ни брат. На какое-то мгновение Хосок и впрямь пожалел, что его жизнь не повернулась именно так. Когда перестал об этом думать, заметил силуэт за решёткой, в коридоре темницы. Невысокий, тощий, но знакомый. Чон подскочил с места, не обращая внимания на хруст в затёкших костях. Пожалуй, он даже испугался, но больше — удивился. — Какого чёрта ты тут делаешь? — от долгого молчания его голос ужасно охрип. Хосок прокашлялся, не отрывая глаз от силуэта, слабо освещаемого огнём ближайшего настенного факела. Ведьмак… как он сюда прокрался? Охрана здесь такая, что убьёт не задумываясь, если ты придёшь без сопровождения короля или его прямого приказа, задокументированного и подписанного. А Хосок даже звуков никаких не слышал… что, чёрт возьми, этот парень сделал со стражей? — Не бойся, — голос ведьмака был спокойным и размеренным. Хосок вообще нечасто слышал, как он разговаривает. Он частенько на него засматривался и принюхивался — запах паренька был на удивление приятный, более приятный, чем у большинства омег в принципе, — но никогда не заговаривал с ним и не общался напрямую. Хотя… на балу в честь свадьбы Намджуна и Сокджина он подошёл к нему и отвесил какой-то пошлый комплимент, за что был награждён злобным взглядом и сильной болью в животе. Больше он к ведьмаку не подходил, но всегда смотрел издалека, подумывая над тем, как бы его нагнуть в каком-нибудь тёмном углу. — Я пришёл поговорить с тобой. Хосок вернул себе маску спокойствия, хотя было у него стойкое ощущение, что его видят насквозь. Актёрские навыки с этим — как его, Чимин, вроде, — не помогали от слова совсем. Лица ведьмака он не видел — что тоже нервировало. Однако сдаваться он был не намерен. — Что тебе вдруг от меня понадобилось, малыш? Разве ты не должен находиться на похоронах моего отца? Иди быстрее, а то его величество будет очень недоволен тем, что ты гуляешь тут без его разрешения. Чимин ухмыльнулся. — Я уже на похоронах. И одновременно здесь. Это такой… маленький трюк, которому меня научили в Диколесье. Думаю, стражники это вряд ли оценят, поэтому говори потише — не хочу, чтобы они вломились сюда в самый неподходящий момент. Он говорил так небрежно, так спокойно и развязно, будто они как минимум всю жизнь были знакомы. Этот мальчишка нравился ему всё меньше и меньше, но интерес к нему возрастал с каждой минутой. Хосок размял шею, подошёл ближе к решётке. Манящего запаха он не чувствовал. И впрямь трюк какой-то. Чёртовы волшебники, сколько у них всяких штучек есть для обмана простых людей. — Ну тогда говори, раз уж пришёл, — сказал он на несколько тонов тише, чем до этого. Татуировки ведьмака, казалось, чуть светились в темноте подземелья. Завораживающе. — Просто хотел спросить… Что это был за яд, которым ты отравил короля? Как бы я ни пытался, я не смог найти от него противоядия. Я даже не смог понять, что это было за вещество такое. Где ты его достал? Из какого растения сделал? Мне нужно это знать. Хосок всмотрелся в его лицо. Подойдя ближе, он видел его куда отчётливее, чем издалека. Несмотря на беззаботный тон, взгляд Чимина был напряжённым, внимательным. Глаза тоже светились — для жителя этой страны они были на удивление светлыми. Хосок широко улыбнулся. — Я так много должен тебе рассказать… Не думаешь, что сведения из уст мертвеца будут стоить определённой суммы? — его рука скользнула между прутьями решётки и коснулась чужой шеи — тонкой, бледной. Он сомкнул пальцы, но тут же отпустил, сделав прикосновения более ласковыми. Провёл самыми кончиками по татуировкам, перешёл на острые ключицы и кожу груди, открытую взору. Чимин не шевелился, глядя ему прямо в глаза. Хосок ощутил, как в паху потяжелело — слишком давно он ни с кем не был, хотелось снять напряжение. — Я думал, мертвецы не нуждаются в деньгах. — А кто говорил о деньгах, малыш? Он коснулся его щеки, провёл пальцем по губам. Так, всего лишь игра. Перед смертью не надышишься — так ведь говорят? В случае Хосока правильнее было бы сказать: не наиграешься. — Какая же плата тебе нужна, мертвец? Что-то в голосе Чимина заставило колени Хосока подкоситься. Он опёрся на решётку, не в силах больше стоять. Тело перестало ему принадлежать. Он тянулся к этому таинственному прекрасному созданию и даже не задумывался о том, что с ним вообще происходит. Все мысли заполонили мысли о том, какое, должно быть, гибкое и податливое это тело… какие эти губы мягкие и приятные на вкус. И, боги великие, этот чёртов запах! Вот теперь-то он его действительно чувствовал. — Ты… Когда Чимин поднял руку и коснулся его лица, Хосок окончательно потерял связь с реальностью. Эти пальцы… касались его так нежно, так ласково. Провели по скуле и шаловливо щёлкнули по носу — от этого действия захотелось глупо рассмеяться, но он сдержался, — перешли на лоб и зарылись в волосы. Лицо ведьмака было близко и так далеко одновременно — хотелось коснуться губами его губ, но мешала чёртова решётка. Хосок ластился к его ладони как котёнок и готов был пасть на колени по одному только приказу. Что с ним происходило? Он не знал. Не хотел думать об этом. Единственное, что его волновало сейчас, это… — Чимин… — Скажи мне всё, что знаешь об этом яде, Хосок, — этот шёпот просто сводил его с ума… Он хотел смолчать, хотел сохранить остатки гордости, но… — Ничего. Это не я его придумал. Я, — он перехватил руку Чимина и начал покрывать её неистовыми, жаждущими поцелуями. Его кожа была такой гладкой, такой приятной на ощупь, что не хотелось отпускать. — Я поручил одному человеку создать яд, который убьёт его не сразу. Яд, от которого невозможно будет придумать противоядия. Не знаю, может быть, он сам его вывел, а может и достал где — я не спрашивал, — но я заплатил ему много денег, и он справился со своей задачей, — голос задрожал против его воли. — Позволь… позволь мне… — Скажи, где этот человек. — Не знаю… мы договорились, что, как только он сделает своё дело, тут же скроется из Сэнхе и никогда больше здесь не появится. Скорее всего, его даже нет в этой стране. Люди Намджуна спохватились слишком поздно. — Хорошо. Я тебя понял. Спасибо за информацию, Хосок-и, — и Чимин отпустил его. И только сейчас Хосок осознал, насколько, твою мать, глупо он себя сейчас вёл. Он шокировано посмотрел на свои руки, на улыбающегося ведьмака, и хотел было схватить его за край рубашки, чтобы притиснуть к решётке и спросить, какого чёрта сейчас вообще происходило, но тот растворился в воздухе в мгновение — и ни следа от него не осталось. Несколько золотых пылинок осело на пол, но и они исчезли. Хосок осел на пол, уткнувшись лбом в холодные прутья. Идиот! Как можно было поддаться на его чары? Как можно было повести себя так, словно он был влюблённым по уши дураком? Как можно было умолять какого-то жалкого омегу о чём-то таким голосом? «Омега не жалкий, — пришла внезапно спокойная мысль. — Этот чертёнок вовсе не жалкий. Использовал все свои магические примочки, чтобы меня охомутать. Что ж, у тебя вышло соблазнить мертвеца, дорогой мой. Поздравляю. Кроме моего отца ещё никому не удавалось поставить меня в тупик». Это было очевидное поражение. Однако признавать его вслух Хосок не хотел. — Маленький хитрый ублюдок, — прошептал он и невесело рассмеялся. Смех его эхом отразился от каменных стен камеры и повис в воздухе.***
— Пусть его бессмертный дух обретёт мир и покой на звёздном пути, — закончил свою длинную речь ведьмак, и воцарилась гробовая тишина. Солнце светило ярко, прохладный ветер трепал волосы. Погребальный костёр огромной высоты стоял перед ними угрожающей статуей. Считалось, что, когда тело уничтожено, душа человека наконец освобождается из телесных оков и устремляется ввысь, к звёздам. Поэтому мертвецов сжигали. Сокджин оторвал взгляд от сухих поленьев и посмотрел на Намджуна. Тот в свою очередь глядел на ведьмака. Чимин взмахом руки зажёг факел, который подал ему один из мальчишек-пажей, и передал его Намджуну, слегка поклонившись. Принц сжал руку Сокджина напоследок и отпустил. Последние часа два они не размыкали ладоней. В какой-то миг Джину даже показалось, что его муж вот-вот упадёт без его поддержки, но этого не случилось, слава богам. Намджун подошёл к деревянной конструкции, под которой лежало тело его отца, и поднёс огонь к сухим деревяшкам с начертанными на них витиеватыми узорами. Пламя обхватило дерево практически моментально. Намджун отступил на пару шагов назад и вернул факел ведьмаку. Сокджин смотрел ему в затылок, пытаясь угадать, о чём принц думает. Думает ли вообще о чём-нибудь, или он настолько поглощён болью и скорбью, что ни о чём размышлять не в состоянии? Вполне возможно. Сокджин окинул взглядом собравшуюся толпу и встретился взглядом с отцом. Тот бледной тенью стоял в стороне, возвышаясь над другими лордами на целую голову. Лицо его ничего не выражало, но взгляд… Джин никогда не видел, чтобы лорд Кибом смотрел так потерянно, так… так… Отец отвернулся, моргнув пару раз, и сию же минуту пошёл прочь, лавируя между собравшимися лордами, пришедшими почтить память умершего монарха. Джин знал, что между ним и королём всегда были дружеские отношения, и тем не менее очень удивился такой реакции отца на смерть друга. С отцом они тоже не пересекались и не говорили — тот заметно отдалился от старшего сына с тех пор, как они покинули Долину. Это не удивляло — лорд Кибом всегда держался отстранённо от всей своей семьи, и к этому просто нужно было привыкнуть, хотя в детстве холодность его всегда заставляла Сокджина чувствовать себя в чём-то виноватым. Иногда — нелюбимым. И, хотя мать утверждала, что отец попросту не умеет показывать свои эмоции, да и не стремится к этому особо, поверить в то, что эта каменная глыба может что-то чувствовать, было трудно. Намджун всё ещё стоял недвижимо, как статуя — казалось, он и впрямь обратился в камень, и только волосы, подхватываемые ветром, служили доказательством того, что он всё ещё состоит из плоти и крови. Люди начинали расходиться — сначала простой люд и слуги, потом лорды, высказавшие свои сожаления и соболезнования не раз и не два за последние дни, и в конце концов на площади остались только новобрачные, глядящие на догорающий костёр, стражники да ведьмак, сложивший руки перед собой и опустивший голову. Тишина становилась невыносимой, но прервать её Сокджин не осмеливался — чувствовал, что не имеет на это права. Ему вдруг захотелось, чтобы Тэхён был здесь. Или Юнги, который бы положил руку на плечо и увёл его отсюда. Или… Нет, Намджун никогда не попросит его о поддержке. Разве что вслух. Надеяться было бесполезно, поэтому Джин тут же откинул эти мысли в сторону. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как все разошлись — время сейчас казалось чем-то совсем незначительным, лишним, чем-то, чего на самом деле не существует. Уже начало темнеть, когда костёр потух, оставив после себя обугленные деревяшки да огромную кучу пепла. Ведьмак достал откуда-то большую склянку и с разрешения принца собрал весь пепел. Закрыл крышкой и передал Намджуну, что-то тихо прошептав — Джин не расслышал. Может быть, это было что-то важное, но спрашивать он не стал. — Спасибо, Чимин, — сказал Намджун не своим голосом. — Можешь идти. Дальше я сделаю всё сам. — Как пожелаете, — ведьмак чуть поклонился и пошёл прочь. Сокджин смотрел на его тощую фигуру, закутанную в то же белое одеяние, в котором он впервые пришёл в королевский дворец, и думал мимоходом о том, не холодно ли ему ходить босиком, да ещё и в такой лёгкой одежде. Намджун наконец повернулся к своему мужу и приподнял брови так, будто удивился тому, что тот вообще здесь находится. — Думал, что ты уже ушёл, — сказал он тихо, без всякого выражения в голосе. Он держал склянку с пеплом как нечто драгоценное, прижимал к груди, не желая отпускать. — Я не могу уйти, — так же тихо ответил ему Джин. — Мой долг — находиться рядом с супругом даже в самые трудные времена. Намджун улыбнулся вдруг и опустил голову. Улыбка получилась горькой. — Уж что-что, а долг свой ты выполняешь со всей ответственностью. Джин так и не понял, обвинение это было, или же похвала. В любом случае, сейчас ему было немного наплевать. Намджун пошёл во дворец, по пути раздавая приказы о том, чтобы слуги убрали обгоревшие остатки деревянной конструкции, и Сокджин покорно пошёл вслед за ним. Самое трудное позади, но теперь ему придётся остаться с принцем наедине и как-то помочь его горю. Но захочет ли тот его помощи? Оттолкнёт ли в ответ на утешение? Как к нему подступиться? После той ссоры они даже не извинились друг перед другом толком (Джин, в общем-то, не считал нужным извиняться за свои слова, потому как неправым себя не считал), не поговорили нормально — перекидывались обрывками фраз или короткими, ничего не значащими фразами. Говорили только по делу. Напряжение нарастало, а Сокджин понятия не имел, как его снять. Это невероятно бесило. Намджун вдруг повернулся к нему, так резко, что Сокджин едва в него не врезался, когда тормозил. — Не нужно со мной идти, — это мог быть приказ, но Намджун не приказывал — он просил. — Я хочу… побыть с отцом наедине. Мне нужно кое-что ему сказать. Раз уж я при жизни не успел. Джин кивнул, не спрашивая ни о чём и не возражая, и отправился в их общие покои. Намджун же пошёл в другую сторону — наверняка хочет развеять пепел с вершины самой высокой башни в замке. Мешать ему Сокджин был не намерен. Слуги разбежались кто куда, в покоях никого не было. Он переоделся в свой повседневный наряд и сел за письменный стол. На столе лежал лист бумаги — письмо Тэхёну, так и не написанное. Сейчас не хотелось юлить и строить из себя ничего не знающего дурачка. Поэтому он быстро взял перо в руки и, обмакнув его в чернильницу, написал: Король мёртв. Сегодня мы его похоронили. На отце лица нет, на Намджуне — тем более. Я больше всего хотел бы, чтобы ты был здесь, братец. Мне тебя не хватает. Расскажи мне, как мать. По возможности передай ей привет. Надеюсь, что она скучает по мне хоть немного. Когда к тебе прибудут гости, будь с ними вежлив — может быть, они будут выглядеть как устрашающие незнакомцы, ты должен принять их с достоинством лорда, которым тебе предстоит стать. Да и гости эти довольно дружелюбны. Хотя, характер у них довольно своеобразный. Надеюсь, они помогут. Буду молиться за вас. Сокджин. Письмо вышло короче, чем предыдущие, но по смыслу более насыщенное, чем все письма вместе взятые. Аналогия с «гостями» была довольно дурацкой и очевидной, но ему было плевать. Он должен показать, что знает правду, а каким образом — уже неважно. Может быть, мать при проверке письма поймёт, что он не идиот. Да и Юнги к тому времени расправится с дикарями, а слухи разносятся быстро, поэтому рано или поздно до столицы дойдёт весть о том, что королевский дракон появлялся в Сынгане, в котором драконов не было очень и очень давно. Рано или поздно они должны открыть ему эту тайну. Если, конечно, они считают его достойным того, чтобы эту тайну открывать. Если же нет… Он должен показать, что обо всём знает. Он сложил письмо пополам и засунул его в конверт. Запечатал аккуратно и ещё долго его рассматривал, размышляя о разном. О Тэхёне, матери, отце. Намджуне. Умершем короле и его супруге, который погиб ещё раньше. О Хосоке, томившемся в тюрьме. О ведьмаке и королевской свите, о лордах и дикарях, о Юнги и других драконах, живших в Логове. О себе и своём месте в этом дворце. О разговоре с Намджуном, который перетёк в ссору, в пылу которой Сокджин высказал наконец всё, о чём переживал. Он думал и делал выводы — а выводы эти были неутешительными. Он не хотел быть всего лишь красивым дополнением к королевской семье. Он не хотел быть нелюбимым супругом, от которого его благоверный будет уходить и спать с другими омегами. Он не хотел быть слабым и беззащитным, тем, кто недостоин быть королевским супругом. Тем, кого королевские дела не касаются. Он хотел быть сильным. Лежать в постели, отвернувшись от мужа и плакать по своей незавидной судьбе? Ещё чего. Он должен обернуть судьбу в свою пользу — и неважно, каким способом.***
Намджун вернулся поздно — к тому времени Джин уже уснул, так его и не дождавшись. Однако проснулся сразу же, заслышав скрип дверных петель — судя по всему, Намджун не хотел быть шумным. Впрочем, у него не получилось. — Прости, — принц прикрыл за собой дверь и снял кафтан, небрежно бросив его на диван. — Не хотел тебя будить. — Всё в порядке. Я не спал, — соврал Джин и уселся на постели, глядя на мужа. Тот медленно раздевался, разглядывая его в ответ. Может быть, он сейчас выглядел не лучшим образом, но ему было всё равно. — Тебя долго не было. — Устраивали собрание, — ответил Намджун медленно, растягивая слова. Переодевался тоже медленно, в движениях так и сквозила вселенская усталость. — Твой отец поднял вопрос о том, что нужно расформировывать совет и собирать заново. Я думаю, он прав как никогда. Эти люди… были с отцом долго, но из них только пара человек, включая твоего отца, служили ему по-настоящему, а не использовали в своих целях. Я им не доверяю. Никому из них. — Моему отцу ты можешь доверять. Он дорожил королём. — Знаю. Поэтому к его мнению я прислушиваюсь больше, чем к мнению остальных. Пусть он и считает меня неразумным ребёнком… — Он считает неразумными детьми практически всех. Намджун повернулся к нему и посмотрел в глаза. В полумраке его радужки, казалось, светились. Сокджин выдержал этот взгляд — пусть и было нелегко. Весь этот разговор давался ему нелегко, несмотря на спокойный и уверенный тон. Становиться тем, кем хочешь — более уверенным в себе человеком, чем ты на самом деле есть, — так трудно… Но он должен справиться. — Дай угадаю — ты не знаешь, зачем мне рассказываешь всё это, ведь меня это совершенно не касается? Намджун опустил руки — беспомощный жест. Плечи сгорбились, от былой стати не осталось и следа. Сейчас он был таким беззащитным. — Знаешь, — начал он, — я долго думал над тем, что ты мне сказал тогда. И… я должен извиниться. Я был неправ и повёл себя, как мудак. Прости меня, если сможешь. Я не должен был этого говорить. Сокджин оторопел — не это он ожидал услышать, затевая этот разговор. Отчего-то, совсем невовремя, краска смущения залила щёки. Намджун извинился перед ним? Трудно было поверить. Он постарался взять себя в руки и расправил плечи, чуть откидывая голову. Он надеялся на то, что выглядит соблазнительно — что вряд ли, ведь рубашка была помята, волосы растрёпаны, да и сонное лицо к соблазнению не располагало… Впрочем, попытаться стоило. — Извинения приняты, — теперь пришла очередь Намджуна удивляться — его вытянувшееся в искреннем изумлении лицо выглядело забавно. — А теперь иди сюда. Принц помялся немного — не он ли вёл себя так уверенно и даже грубо, когда дело доходило до постели? Где та бравада и смелость, ваше величество? Где-то в груди Джина трепетало странное чувство — страх, может быть, неуверенность, кричавшая о том, что нужно сваливать отсюда, стыдясь своих действий, но он оставался на месте, смотрел на Намджуна в упор, желая отвести взгляд в сторону, но заставляя себя даже не моргать, не шевелиться. — Сокджин, я… Не сейчас. Я не хочу. — Понимаю. И тем не менее подойди. Я не кусаюсь, — он позволил себе мягко улыбнуться. Намджун помялся ещё немного, смотрел на него, будто не узнавая — и Джин его прекрасно понимал. Сегодня он сам себя не узнавал. Меняться всегда трудно, но он должен попытаться. Время слёз, апатии и безысходности должно было когда-то пройти — и вот этот момент наконец настал. Принц всё-таки подошёл и забрался на широкую кровать. Сел к Сокджину лицом к лицу, выжидая чего-то — может быть, впрямь боялся, что его съедят? От этой мысли хотелось глупо рассмеяться, но он не стал. Приблизился к Намджуну и поцеловал, легко совсем, а в глубине души поражался своей смелости. Он будто опьянел, да только даже алкоголь не действовал на него так. — Сегодня ты ведёшь себя странно, — прошептал Намджун, когда их губы разомкнулись. Джин пожал плечами. — Возможно. А теперь ложись спать. Завтра будет тяжёлый день. Намджун послушно лёг, и Джин, потушив свет, последовал его примеру. Лицо Намджуна было очень близко, лунный свет падал на его серебристые волосы и делал их совершенно белыми. Глаза чернели на бледном лице, и смотрели эти глаза только на Сокджина. Он не хотел признавать, но такой взгляд был ему приятен. Загипнотизированный, внимательный, немного пугливый. Он поднял руку и погладил принца по щеке. — Ты можешь обнять меня, если хочешь, — прошептал он, но на самом деле планировал сказать что-то другое. «Доброй ночи», может быть. Что-то обычное, без приглашающего тона. Но получилось что получилось. Поначалу он думал, что Намджун откажется. Но сильные руки всё-таки сомкнулись у него за спиной, нос уткнулся куда-то между шеей и грудью, волосы щекотали подбородок. Сокджин обнял его в ответ и запустил пальцы в мягкие светлые пряди. Поцеловал в макушку — боги, кто бы знал, каких усилий стоило ему это действие, — и закрыл глаза. — У тебя так быстро сердце стучит, — произнёс Намджун, когда он был уже на грани сна и реальности. Сокджин не ответил — погладил его по голове и сильнее прижал к себе, чувствуя, как принц тоже сжимает его, всё крепче и крепче. Сейчас ему нужна была защита. Может быть, Джин и не выглядел тем, кто мог бы эту защиту дать, но он надеялся, что на какое-то мгновение Намджун почувствует себя в безопасности. Спокойно уснёт, не думая ни о чём, и ему не будет сниться никаких плохих снов. Он не знал, что Намджун в его руках впервые ощутил себя в самом правильном месте в этой вселенной. Он наконец-то ощутил себя как… дома?..***
Тэхён всё время смотрел в небо. Долина раскрывалась перед ним во всей своей красе, окольцованная горами со всех сторон. Солнце освещало открывшийся глазам вид, но сейчас не время было наслаждаться здешними суровыми красотами. Он всё смотрел наверх, ожидая момента, когда промелькнёт вдалеке гигантская крылатая тень, а потом ворота раскроются, и его оповестят о том, что опасность с севера наконец-то миновала. Тэхён всматривался в горы, ища и там знакомый силуэт, однако ничего не видел — слишком уж далеко. Последние несколько часов он не находил себе места, в отличие от матери, которая была уверена в том, что всё будет хорошо, как никогда прежде. Такой самодовольной улыбки на её лице он давно не видел. Впрочем, на лице дракона улыбка была не менее самодовольной. Тэхён не спрашивал у матери, можно ли будет рассказать обо всём Сокджину, когда дракон наконец сделает своё дело. Он вспомнил об этом только когда остался наедине с собой — до этого он был занят тем, что встречал королевского дракона. Встреча была короткой и обделённой ненужной официальностью — Мин Юнги представился, поклонился леди Элинор и пообещал с той самой самодовольной улыбкой, что со всем справится. Тэхёну сообщил о том, что его брат в полном порядке, только немного тоскует по дому. Эти слова причинили невыносимую боль. Затем дракон отправился в горы. Как бы Тэхёну ни было любопытно, увидеть, как Юнги обращается в свою истинную форму, так и не удалось — тот скрылся слишком быстро, видимо, решив превратиться уже в горах, чтобы не пугать ничего не подозревавших простых людей, да и мать приказала переждать в замке. Так он и стоял на балконе, опираясь на парапет подрагивающими руками. Юнги не появлялся очень долго. Может быть, Тэхён был параноиком или попросту себя накручивал, но его не покидало твёрдое ощущение, что здесь что-то не так. Сколько нужно времени дракону, чтобы расправиться с горсткой людей? Максимум час. Юнги же не появлялся больше четырёх часов. Он отправился на задание сразу же, не удосужившись даже отдохнуть от долгой дороги. Устают ли драконы, когда подолгу летают в своём истинном обличье? Вряд ли. Тэхён не так сильно увлекался драконами, как Сокджин — тот в детстве так горел идеей завести себе дракона, что перечитал всю литературу по ним, которая только была в их библиотеке. Сейчас, будь брат рядом, он бы, наверное, многое смог рассказать. Юнги сказал, что Сокджин в порядке — значит ли это, что они общаются? Скорее всего, иначе бы дракон о нём и словом бы не обмолвился. Любопытство съедало Тэхёна изнутри, но расспрашивать обо всём не было времени. Сейчас в приоритете было другое — безопасность его семьи и народа, живущего в Долине. Он, как будущий лорд, должен думать именно об этом. Однако мысли о брате так настойчиво лезли в голову, что он никак не мог от них отделаться. — Сокджин, — прошептал он, надеясь, что ветер подхватит его зов и унесёт прямо в Сэнхе, передаст его брату. Так хотелось с ним увидеться, поговорить, рассказать о дикарях, в конце концов! — Как ты? Может быть, ты уже знаешь обо всём, что здесь происходит? Может быть, этот дракон тебе всё рассказал? Не успел он договорить, как услышал вдалеке пронзительный драконий рёв. Юнги говорил, что подаст сигнал, когда закончит. Но сигнал этот явно не должен был звучать как призыв раненого монстра о помощи. Тэхён тут же отбросил все мысли в сторону и побежал вниз, во двор. Слуги, встретившиеся по пути, смотрели на него как на умалишённого, но он не обращал внимания. Сердце стучало слишком быстро, пот выступил на висках. Когда он выбежал во двор, мать уже была здесь. Перед ней стоял Юнги и тяжко дышал. Выражение его лица невозможно было распознать — то ли испуганное, то ли озадаченное. — Ну? — спросила леди Элинор, не замечая приближения младшего сына за спиной. — Ты уничтожил их? Юнги посмотрел на Тэхёна сначала, потом на Элинор из-под нахмуренных бровей. Чешуйки на его коже подсвечивались нефритом в солнечных лучах. — Эти дикари, — выдохнул он почти истерически, — они… невосприимчивы к огню.