Пальцы скользят по горячей коже, цепляются за кубики пресса, Василиса дополняет их губами, чувствуя, как скользят мурашки по оголенной коже. И воздух кажется раскаленным.
— А теперь — на колени, — и Маар, точно послушная собачонка, опускается, стирая ткань джинсов о гладкий паркет ее номера, хватается пальцами за ее бедра, сжимая, оставляя за собой алые росчерки.
Василиса поощрительно мажет губами по медовым спутанным от ветра кудряшкам волос, пока он скользит по ее коже, цепляет поцелуями напрягшийся пресс, опускается ниже, точно играет в крестики-нолики — так они развлекаются в школьные годы, нагло игнорируя лекции по химии, ее тетрадки испещрены этой клеткой и записками от Маришки, ведь та водница, для нее чернила — та же вода, и если в пятнадцать она совершенно по-детски заставляет гелиевые ручки взрываться на белые Василисины футболки, то уже через год испещряет поля ее конспектов шутками и полу-любовными записками.
Пока Огнева не нажимает на «стоп» этого плейлиста, выбирая свой собственный путь — без ковена.
Без Резниковой.
Маар мастерски владеет своим языком, и не только в словесных перепалках, пальцы невольно с силой сжимают его волосы, а воздух кажется раскаленным. Магия сияет огненными искрами на кончиках пальцев.
Василиса совершенно ненаучно заставляет его вскипеть, потому что сердце заходится глупой чечеткой в ритм движениям языка.
И огонь — он уже внутри нее самой.
Маар круговыми движениями так по-блядски сносит выстроенные ей правила и барьеры, а потом также совершенно по-блядски усмехается, облизываясь, — и в темноте номера зеленые кошачьи глаза сверкают магией, которую он не отбирает — пьет вместе с ее стонами.
Василиса видит, как та расцветает под его кожей огненными всполохами, разрисовывает узорами скулы и шею, и не может противиться желанию прочертить этот путь своими губами.
— Как же я ждал этой встречи, ведьмочка, — почти шепчет бархатно он, оставляя влажный поцелуй на внутренней стороне ее бедра.
— Правда? — Василиса усмехается, тянет его за волосы вверх, заставляя запрокинуть голову, обвивает ногами талию. — И как давно ты понял, кто я? И что привязан?
— Тебя трудно не узнать, Огнева. Хотя над маскировкой твой ручной Ляхтич постарался.
— Ты что-то путаешь, — почти смеется Василиса, оставляя мягкий раскаленный поцелуй где-то у него на виске. — Ручной у меня маг, Броннер. Так как давно?
— Когда почувствовал, что меня тянет из Москвы. Но, конечно, дошло, когда внутри всколыхнулась магия посреди чертовой ночи и пришло видение о сжигающем вас с блондиночкой огне. Какого хрена это было?
— Это был Драгоций, — выдыхает Василиса, вновь встречая чужие губы на полпути, Маар на вкус точно игристое вино, шипучее, кисло-сладкое, пряное. — И ты даже не будешь психовать из-за привязки?
— Не могу сказать, что это то, на что я рассчитывал. Но из этого может получиться отличное сотрудничество, — и на кончиках его пальцев показательно вспыхивают алые искры — добровольно отданная ею магия. Василиса усмехается.
— Типичный маг, готовый на все ради ведьмовской магии.
— Если все — это спать с тобой, на что я и рассчитывал изначально, то…
— Да ладно? — Василиса, не удержавшись, едко усмехается. Пальцы Маара чертят какие-то ненавязчивые узоры на ее спине.
— Да, Огнева, — хмыкает он, оставляя влажный теплый след на ее шее. Шепчет на ухо: — Ты прелесть, ведьмочка.
— Ты тоже, песик, — отвечает Василиса. Это, и правда, может стать отличным сотрудничеством.
Утро встречает ее отвратительным недосыпом и недовольным алым взором Маришки, та устало опирается ладонями на тяжелый дубовый стол, на котором в кучу свалены сотни документов вперемешку с клетчатыми листками — точно напоминание о прошлом.
Только на полях нет заметок. Только это конспекты Маришкиных учеников.
— Еще позже прийти не могла, Василиса? Это по твою душу у нас в Ялте объявляются Драгоции, а ты спишь.
— Я… — только и успевает обронить Василиса, но в учебный класс с ноги врывается Броннер с двумя стаканами с логотипом популярной кофейни, улыбается ослепительно — под его кожей по-прежнему гуляют огненные всполохи.
— Дамы, я не знаю, что вы любите, поэтому взял капучино — универсальный вариант.
— О, ясно, — выдыхает Маришка, изучая взглядом золотисто-алые узоры из искр, и летнее небо на секунду становится грозовым. — Спасибо, — тут же исправляется она, грея руки о бумажный стаканчик. — Тем не менее, тебе все равно нельзя находиться на территории школы, маг.
— Маар, — поправляет тот все с той же вежливой улыбкой. — Я тебе так-то жизнь спас, выгонять так уж сразу — невежливо.
— Ты маг, — устало пожимает плечами Маришка, ее фигура, сгорбленная, чуть сломленная, врезается в память Василисы. Ослепительный контраст с пляжными выходными и теплой янтарной улыбкой. — А это — территория ведьм. Какие бы отношения вас не связывали с Огневой, она здесь тоже лишь гостья.
— Сугубо деловые, не переживай, — хмыкает Маар и бесцеремонно обхватывает Маришку рукой, обнимая.
— Я? Я лишь хочу, чтобы на территории моей школы…
— Марина, — дверь распахивается. Взгляд у Нерейвы Огневой — штормовое предупреждение. — На территории моей школы уже двое магов, хотя я всего лишь поручаю вам разобраться с нападением на Марию…
— Бабушка, — почти с улыбкой тянет Василиса, с удовольствием наблюдая, как та морщится. Нерейва Огнева — не бабушка, стальная леди, держащая в ежовых рукавицах целый ковен ведьм, насчитывающий не меньше сотни душ.
— Василиса, — кривится в ответ та. — На сегодня занятия с учениками отменяются, но завтра продолжим в прежнем режиме. Нельзя поддаваться панике.
— А есть смысл поддаваться? — хмурится в ответ Василиса, ковыряя коротким обрубком ногтя царапины на лаке школьной парты. Поскрипывает дерево, когда она опирается на нее бедром, в ответ хмурится Маришка.
— Может, вы в Москве и привыкли к подобному, но на нашей территории маги не объявлялись около сотни лет.
— Пока не появилась я, да? — мгновенно вспыхивает Василиса, как-то пламя, что бушует у нее в крови.
— Нет, Василиса, — тяжко вздыхает Нерейва, устало прикрывая глаза, точно даже ее нервы — стальной канат — натягиваются непозволительно сильно, что того гляди и порвутся. — Ты училась здесь, и все было спокойно.
— Но никто не думал, что она откажется вступать в ковен, — тихо роняет Маришка, опуская взгляд. Словно решение Василисы — ее собственный провал, который непременно приведет к их погибели.
— Может, вам стоит выпытать инфу у самого колдунишки, а не гадать? — неожиданно не выдерживает Маар. Его дыхание слишком резко щекочет затылок — оглушает, прибивая к полу. Василиса хмурится, непривыкшая к тесным контактам с кем-либо.
— Мальчишка, — усмехается бабушка, почти что с презрением глядя на Броннера. — Я пожила больше твоего, думаешь, мы не сделали этого первым делом? Молчит как партизан.
— Могу предложить помощь своего ковена…
— Ковена? — весело хмыкает та, уже с интересом взирая на Маара, от ее реакции словно чуть сжавшегося, но тут же гордо расправившего плечи — острый разлет крыльев. — С каких пор маги образуют ковены, а не семейные кланы?
— С тех пор, как ведьмы повадились их истреблять? — отвечает ей тем же Броннер.
— Мальчишка, не забывайся! — каркает Нерейва, строго взирая на них обоих из-под тонких, но остро опустившихся бровей. Василиса невольно ежится, чувствуя себя маленькой девчонкой, которую отчитывает бабушка в директорском кабинете за очередную глупость. — Ты на территории моего ковена — это не место для того, чтобы умничать. К тому же, это именно твой собрат чуть не убил ведьму моего ковена.
— Зато я спас вашу внучку.
И бабушка неожиданно замолкает — крыть нечем.
Василиса посматривает на Маара чуть с большим уважением.
* * *
Мария — изначально слабая ведьма, но сейчас ее магия выпита почти до дна. Мертвенно-бледное лицо окольцовано змейками грязных слипшихся серых волос, пальцы тревожно сжимают простыни, хотя в сознание та не приходит.
Из-под больничной рубашки осторожно выглядывают острые, почти ломкие ключицы, нервно трепещет тонкая паутинка ресниц, а у Василисы в голове невольно всплывает образ другой светловолосой ведьмы — тонкие растрепанные пшеничные колоски волос, приветливо выныривающее из-под объемной толстовки летнее платье и взгляд — а в нем вьются кружевом лепестки пламени.
Николь. Есть в этой девчонке что-то знакомое, что-то нестерпимо родное. Ее непременно нужно после обучения забрать в свой ковен.
Здесь ей не обучиться огненной магии на достойном уровне, здесь от этого пламени останутся жалкие угольки, в которых едва теплится жизнь.
Мария — яркий пример.
Василиса со вздохом осторожно запускает пальцы в чужие спутанные волосы, скользит легкими касаниями, запуская огненные искры, согревая девчонку, что начинает замерзать в отсутствие собственной магии.
Дыхание чуть выравнивается, и она довольно выпускает ладонь.
В этот момент нервно скрипит дверь палаты — и перед ней стоит Цзиа с букетиком полевых цветов, которые непонятно каким образом оказались в апельсиново-солнечной Ялте. Цветы эти бьют воспоминаниями наотмашь — перед ней чернильные кудряшки, в которых путается весенний ветерок, теплая янтарная улыбка и тонкие музыкальные пальцы, сжимающие переплетенье стебельков.
— О, Лиса, — рассеивает ведьма морок, изгибая уголок губ в улыбке. — Мы с Машей состоим в одном боевом отряде. Она, на самом деле, очень тревожная — думаю, цветы немного успокоят ее после пробуждения.
— Земельница?
— Да, — тонкая улыбка рассекает узкое лицо.
— Тогда надо было нести в горшке. За мертвых друзей она скорее воспылает желанием тебя задушить.
— Или так. Я же говорю, взбодрится, — усмехается Цзиа, опуская букет в стакан для воды на тумбочке у кровати. — Нам всем нужно бы взбодриться. Что насчет вечера в баре?
— А вам завтра не работать, разве?
— Я тебя умоляю, я не удивлюсь, если Верховная отправится с нами.
Василиса так и представляет свою стальную бабушку в баре или клубе, хлещущую коктейли один за другим и распевающую советские песни. Может, именно этого и не хватает им в Москве — умения вовремя отдыхать.
И вечером они, и правда, отправляются в бар около центрального пляжа. Короткое черное платье шелком скользит по бедрам, которыми она весело покачивает под музыку в номере, размазывая по губам такую же смольную помаду.
Маар лениво наблюдает за ее передвижениями с кровати, периодически опуская взгляд в телефон. Он уже переоделся в футболку, благородно одолженную Лешкой Василисе, та смотрится на нем совершенно нелепо — натягивается в плечах, слишком длинная в силу разницы в росте, в придачу усеянная нашивками с Человеком-Пауком и Дэдпулом.
Тем не менее, странным образом с Мааром она сочетается.
Василиса невольно залипает, замирая с щеточкой от туши у самого глаза и приходя в себя только в тот момент, когда начинает звенеть телефон — подъехал Лешка.
Маар чуть обнимает ее за плечи, подталкивая в сторону выхода. Волосы, собранные в высокий хвост, со свистом рассекают воздух.
— О, а ты не тот паренек, что бросил мою Василиску на свидании? — прищуривается Лешка. — Ты как тут оказался?
— Приехал вымаливать прощение, — усмехается Маар в ответ, даже не ведя бровью, когда понимает, что Алексей — человек. Лишь смиренно подыгрывает ненавязчивой Василисиной лжи, когда всю последующую дорогу они смеются и шутят.
— А как мы будем добираться обратно? — поздно спохватывается Василиса уже на подъезде к бару.
— Я не буду пить, — качает головой Лешка, и Василиса на секунду заглядывается на алые закатные блики, играющие в его коротких светлых волосах, перехватывает весенне-зеленый веселый взгляд Маара, и тот ей подмигивает.
Хмурится.
— Так не пойдет, бро, оставим на парковке и вызовем такси, — широко улыбается Броннер, второй рукой прихватывая и Лешку, словно они все — друзья вот уже который год. По спине скользят осторожные нервные мурашки.
Она к такому не привыкла. К искренности, скрипящей сахаром на зубах, к такой открытости — не привыкла.
— Ладно, — пожимает плечами. — Если начальство не возражает.
— Начальство не возражает, — осторожно вторит улыбкой Василиса.
* * *
Но против странных Маришкиных взглядов начальство возражает. Василиса жмется оголенным плечом к Маару, и — на перекрестье взглядов. С одного края стола ее буравит чернильными бусинами в неоново-синем свете бара Цзиа, с другого — почти прозрачный, точно утренняя роса, колотый лед от Маришки.
Шоты сменяют шоты, спирт огнем жжет в глотке, и в какой-то момент ее ведет в сторону — перед глазами двоится чеширская усмешка Маара.
Василиса неловко выползает из-за стола — нужно сохранить лицо. В этой компании у нее нет друзей, все эти улыбки и разговоры — напускное.
В памяти всплывает вечер выпускного, когда бледные тонкие, музыкальные почти, пальцы тянут ее прочь от спортзала, в котором дискотека. Каблуки скользят острием по полу — по ее сердцу скрежещут, аккомпанируя нежной винной улыбке, теплому небесному взгляду.
Маришка цепляет ее плечи, упакованные в черный шелк платья, пришпиливает ее, точно бабочку на спицы, взглядом этим — к стене.
Василиса чувствует, как по венам струится огонь.
Щеки рдеют и печет уши. Мир перед глазами — цветастый кривой калейдоскоп, а дыхание плавят чужие мягкие губы.
К телу жмется чужое, пальцы с силой цепляют тонкую талию в розовом шифоне, и Резникова — такая Барби, все сахарно-пудренная, точно зефир, нежная, легкая, не ведьма — фея почти.
Пальцы путаются в сложной прическе, и Маришка отзывается таким же сложным выдохом.
Резникова — такая волшебная.
Так Василиса думает годы назад.
Сейчас щеки колит обжигающе-холодной водой из-под крана, мир все также кружится, но в сторону ее ведет все же именно от алкоголя, а не от любви.
Взгляд врезается в колотый лед в отражении зеркала.
А раньше это было летнее небо.
Василиса криво усмехается, не отрывая взгляда, поправляет черную помаду на губах, на пробу облизывает и проскальзывает мимо, на секунду утопая в пряном черешневом аромате вперемешку с виски.
Резникова — по-прежнему такая Барби.
Вот только теперь ее пальцы сжимают не букет полевых цветов — «Спрингфилд Армори» с отравленными пулями.
Да, никто здесь не друг. Только Лешка — Лешка встречает ее веселой улыбкой, помогает сесть и на ухо спрашивает: «Может, поедем?», заботливо укрывая ее плечи своей джинсовкой.
Лешка — друг.
