M2M

      – Кого я вижу. – Юно оборачивается на незнакомый голос и в удивлении вскидывает брови. В этом зале клуба напитки в баре дороже, но музыка играет не так громко, свет приглушённый, и поэтому тут почти приятно проводить время, в отличие от периметра танцевальной площадки, где можно оглохнуть, ослепнуть и остаться без здравого рассудка за секунду. – Надеюсь, вы не при исполнении.       В том, что тебя знают, а ты даже примерно не понимаешь, кто перед тобой стоит и скалит зубы, приятного мало, но Юно за свою недолгую карьеру уже привык. Стоящий рядом с ним мужчина, подталкивающий к бармену пустой стакан с подтаявшим льдом, в глаза не смотрит, но продолжает вести себя как хозяин положения. Какого? Положения и чёрта – Юно недоумевает. Хмурит брови и весьма холодно спрашивает:       – Прошу прощения?       – Готов поспорить, первое время после назначения журналисты не давали вам выдохнуть. Молодой, холостой, а уже при такой должности – материал как раз для любопытных домохозяек, я прав?       Окей, и не таких газетных проныр вежливо отшивали.       «Если у вас есть вопросы, то можете записаться на личный приём у моего секретаря. Сегодня я здесь не как официальное лицо – я отдыхаю. И буду очень признателен, если вы не будете мне мешать, кем бы вы ни были» – то, чем Юно обычно отмахивается. Однако несколько глотков джин-тоника – и он обращает внимание и на явно дорогую рубашку в крупную полосу аккуратного покроя, и на поблескивающие серебром запонки.       – Допустим, правы. Тоже надеетесь заполучить эксклюзивный материал?       – Нет. Мне достаточно того, что я уже знаю.       Очень интересный, содержательный разговор. Ещё два коктейля – и Юно решил бы, что ему угрожают, три – заигрывают. Он делает пару неспешных глотков, не скривившись, и наконец встречается взглядом с тем, кто беспардонно прервал его одинокое существование у бара. Чёрные брови, чуть приподнятая верхняя губа – ничего особенного, но держится так, словно у него в кармане по пусану-сеулу, а на улице припаркован собственный летающий автомобиль, может, два. Ладно, это даже интересно.       – И что же вам известно, господин...       – Ким Донён, служба безопасности «N-IT». Я бы показал визитку, но, как и вы, сегодня отдыхаю, так что имел наглость подойти совершенно не подготовленным.       Представляя себя героем какого-то фильма, Юно не сдерживается и выразительно хмыкает. Они с Донёном перебрасываются высокопарными фразами, держатся каждый особняком, присматриваются, прицениваются, словно перед какой-то важной сделкой, об условиях которой Юно вежливо не уведомили. Затишье перед бурей, и если прямо сейчас не ворвутся тайные агенты, не затеют перестрелку с охраной клуба, то к чему это всё? Но выстрелы не гремят, пауза затягивается, и тогда:       – Судьба свела нас сегодня, знаете? – Донён с благодарностью кивает бармену за обновлённое содержимое его бокала. – Одна птичка нашептала мне, что делом исчезающих и появляющихся из ниоткуда подростков заинтересовались в Сеуле. Они создают специальную комиссию, господин Чон, которая намерена прочесать Кёнги-до вдоль и поперек и... И мои работодатели не в восторге от этой идеи. Да и, я так подозреваю, вы тоже. Кому приятно, когда ставят под сомнение его работу? Никому, верно? Или источники чьих-то доходов. Под предлогом несчастных детей, насколько мне известно, столица собирается навести тут свои порядки.       – И?       – В смутные времена хорошо иметь крепко стоящих на ногах союзников, господин Чон. Подумайте об этом, и приятного вам вечера.       Юно это не нравится, ох как не нравится. И удаляющаяся чёрно-белая спина этого Ким Донёна, и тот факт, что такие встречи просто так не случаются. Чону наверняка получил свой процент за сводничество, головной офис «N-IT» закинул удочки, и только один-единственный Чон Юно не в курсе того, что происходит и будет происходить. Беспомощный, безвластный представитель власти – тот ещё анекдот.       Так было испокон веков: мир стоял на договорённостях. Да и чего греха таить, сам Юно стал шефом в двадцать восемь не потому, что блистал во время конкурса, а потому что его дядя не последний человек в Департаменте внутренних дел. Его многие ненавидели, к нему долго принюхивались и предлагали не одну схему, и лишь чудом удалось сохранить верность своим принципам по итогам четырёх лет. Большинству принципов, но не всем. Закрытые глаза на незаконный импорт, намеренное торможение расследований финансовых преступлений – то, что бережёт хрупкий мир в пределах города и за что Юно себя иногда ненавидит.       Когда слишком пьян, но это редкость.       Он допивает второй джин, периодически печатая Тэёну сообщения просто для того, чтобы его позлить, и утверждается в мысли: фатальных случайностей не бывает. За час Юно успел обойти весь клуб, и ни Джемина, ни Чону не встретил. Он понимает, что зря теряет время, что ведёт себя непрофессионально, и эту ночь лучше с пользой провести в кабинете за очередным сеансом рассматривания записей с видеокамер всех тех клубов, в которых происходили странные вещи. То есть, пропадали на трое суток дети и возвращались не собой. Мужчина протягивает бармену крупную купюру, а тот качает головой, отказываясь рассчитывать, и кивает себе за спину. Кивает на дверь, и Юно не совсем понимает юмора.       – Приберегите деньги, потому что, возможно, вам захочется оставить их все там. До начала ещё минут двадцать, но, я думаю, вы можете уже идти.       И Юно идёт.       Он ныряет под прилавок так, будто делает это не впервые. Его легкомыслие объясняется тем, что в «Пэйсе» ничего без ведома Чону не происходит, и его направляющая рука на шее почти что ощущается физически. Кровь бурлит, сердце заходится в частом ритме, и Юно не соврёт, если признается, что давно такого не ощущал. Погрязшему в разговорах и встречах, ему часто хотелось броситься в омут с головой. Омут не таблеток, а рядовых заданий, чтобы драки, перестрелки, погони, но.       Положение обязывает, а сейчас он чувствует себя мальчишкой. Мальчишкой с опытом почти что старика, и далеко не таким неуклюжим, каким был раньше.       Узкий коридор обит тёмным бархатом, свет струится неоновой лентой под ногами, воздух спёртый. Юно идёт почти что на ощупь и, кажется, спускается, если пол действительно уходит вниз под углом, и это не первые признаки опьянения. В какой-то момент он тянется за телефоном в заднем кармане штанов и с ужасом понимает: телефона нет. Скорее всего, забыл на стуле у бара, но возвращаться будет непрезентабельно, если честно, поэтому Юно упрямо идёт вперёд, пока коридор не расширяется и не выводит его на небольшую площадку, на которую выходят несколько таких «нор» без дверей. Под потолком, аккурат посреди помещения висит огромная клетка, и в полумраке не совсем видно её содержимое. Там, вроде бы, что-то даже шевелится; жутко.       Из арки справа выходит женщина в чёрном, ей явно больше семидесяти. Она подходит к той самой клетке, закуривая на ходу, и яркий всполох зажигалки заставляет Юно шарахнуться. Но не потому, что испугался резкого звука, а потому что удаётся наконец рассмотреть пленённого зверька в окружении мятых купюр и огромных плюшевых игрушек.       Кудрявую девочку лет четырнадцати в белом платье и таких же белых носочках. Старуха тянет свою костлявую, сморщенную руку с перстнями сквозь прутья, явно касается ребёнка, а потом уходит, оставляя после себя клубья дурно пахнущего дыма. Юно закрывает рукавом лицо и подходит к клетке ближе, кашляет.       – Добро пожаловать, господин, – обращается к нему девочка. – Вам сейчас налево.       Мне сейчас бы нахуй отсюда, думает Юно, но уверенно шагает в заданном направлении. Заданном девочкой, конечно же, но это точно не надолго. Ещё немного – и он вылетит отсюда пробкой. И если не получится предварительно поговорить с Чону, то сразу начнёт клепать дело по этому подпольному борделю, или что оно такое.       Ниже и ниже, ниже и ниже. Бьющий по глазам неоновый свет, то чисто белый, то чуть красноватый, и мягкие стены, будто бы для сумасшедших. Юно и начинает сходить с ума, но слышит далёкие биты электронной музыки и ускоряет шаг. Он почти бежит, пока не оказывается в огромном зале и не тормозит на первых ступеньках вниз, боясь показаться заблудшей по неосторожности душой.       В конце концов, он взрослый, состоятельный мужчина.       Наверное.       Зал и правда огромный. Десяток, нет, не меньше двух десятков точно таких же клеток, уже успевший надоесть бархат, напольные светильники, и люди, люди, люди. Они сидят на массивных диванах, прохаживаются мимо редких столов, тихо разговаривают, смеются, звенят бокалами. Всё чинно и благородно, не считая одного момента: большинство, как мухи, стоят по периметрам тех самых клеток и тянут руки с зажатыми в них деньгами в сторону юных заложников. Одетых и не очень, сиротливо жмущихся посередине и похабно танцующих.       – Напиток? – Официант неприметной внешности оказывается совсем рядом, и Юно молча подхватывает первый попавшийся под руку стакан, стараясь вести себя так, будто он в курсе происходящего. Просто был последний раз при другом персонале, ага.       Твою мать.       Глоток чего-то ну очень крепкого для смелости – и Юно отправляется на поиски Джемина. Ему мерзко и противно думать о том, что парень в этом дерьме варится, и раз уж успел заработать себе имя – Нана, чёртово Нана – значит, не один день. Значит, его знают. Развлекается? Зарабатывает? Какого хрена. Юно катает на языке несколько таблеток из внутреннего кармана пиджака, запивает их довольно приятным на вкус содержимым стакана, с привкусом мяты, и двигается вглубь зала.       Удивляться, казалось бы, уже нечему, но он умудряется. Когда видит нескольких мелких городских чиновников, главного архитектора города, второго помощника мэра. К педофилии (возможно, пока) их не тянет – многоуважаемые господа мирно беседуют за своими столиками и явно ничего не боятся. Зато бояться вдруг начинает Юно. Впрочем, решает он, если его пригласили, приняли в подслой общества, значит, и его разговор в этих стенах тоже скоро завяжется. Вот только с кем и когда – вопрос. Если снова с Донёном, то он не против.       И не думал об этом.       Дважды твою мать.       Минут десять бессмысленных блужданий и несколько выигранных «гляделок» с неизвестными субъектами, обнимающих своих дам или кавалеров, и Юно находит его. Что ни разу не удивительно – в одной из клеток, пользующейся бешеной популярностью у истекающих слюной извращенцев. Юно даже не сразу признаёт в изящной девушке с длинными каштановыми волосами самоуверенного наглеца с утреннего допроса, зато Джемин сразу каменеет и, прильнув к прутьям, тихо шипит:       – Красиво отдай мне свою кредитку и подожди, пока все свалят. До этого – лицо попроще и ни слова. Попроще, я сказал!       Чувствуя себя крайне глупо и еле справляясь с непослушными пальцами, Юно достаёт свою карту, демонстративно бросает её на пол клетки, и эффект от того, что Джемин поднимает её, единственную из тех, что валяются в его ногах, – потрясающий. Кто с разочарованным стоном, кто с откровенными ругательствами, но тот десяток человек, что ещё секунду назад тянулись к вожделенному ангелу с самыми разными комментариями, расходятся. Далеко не уходят – наблюдают, и кажется, что даже шёпот слышат.       Джемин красиво падает на колени, хватается за прутья и тянется к уху подошедшего вплотную Юно с очаровательным шёпотом:       – Ты что здесь, блять, делаешь?       – Работаю.       – Работаешь? Совсем ебанулся?       – А мы уже на ты?       Джемин долго и шумно вдыхает.       – Не сходи с темы. Что ты здесь забыл?       – Хотел поболтать с тобой немного. О том, о чём ты не захотел говорить днём. – Юно блаженно улыбается, мотая головой из стороны в сторону.       – Когда ты успел надраться?       – Ты как со взрослыми разговариваешь?       – О господи... Меня сменят через полчаса, так что иди и пристройся где-нибудь, подожди тихо, на неприятности не нарывайся. Я выведу тебя отсюда, и тогда поговорим. Слышишь меня? Алло? Приём?       – Слышу. – Кривится. – Не кричи, мелкий. – И отходит назад, продолжая улыбаться.       Юно отходит к стене с картой между пальцев, и как только это замечают – стекаются к клетке голодным, безликим выводком снова. Плюются, оглядываются, толкаются. Разве что не шипят, но чёрт их знает. Некоторое время Юно ещё наблюдает за тем, как Джемин извивается вокруг шеста в центре своей клетки, камеры, конуры. Двигается он восхитительно, тут не поспоришь, ведь не зря же столько желающих остаться со своим малолетним идолом один на один хотя бы на пару минут, но Юно от всей души хочется вырвать его из этих волосатых лап, переодеть, умыть и запереть дома, чтобы отъедал выпирающие рёбра.       А ещё хочется блевать, поэтому Юно поспешно садится на ближайший свободный стул и обхватывает голову руками.       Последняя здравая мысль – он поражается своей беспечности и тому, с какой лёгкостью сдался отчаянию, пожиравшему его последние полгода. Он считал, что вполне успешно борется с депрессией, а потом шаг незначительный – раз, таблетки, от которых не отказался, – два, и давай катиться по знакомому склону в знакомую чёрную пропасть. И ведь даже не страшно, просто поскорее бы всё прекратилось. И шум в ушах утих, и смеющиеся вокруг тела исчезли, и всё.       А потом он видит его – красивое лицо из прошлого, ничуть не изменившееся за столько лет. Будто отдаст сейчас честь от невидимого козырька, и в комнатке за углом Юно снова найдёт два трупа и брыкающегося в агонии Куна.       Тот самый парень сидит за столиком буквально в двух метрах, тянет свой коктейль через чёрную трубочку и улыбается. Он снова невинно на первый взгляд улыбается, а Юно теряет связь с реальностью окончательно и отключается, мечтая о том, чтобы безболезненно задохнуться во сне.

***

      – Эй, друг. Водицы хочешь? Если найдём стаканы, то и чаю набадяжу. Что-то ты совсем паршиво выглядишь, друг. Очнись, друг, очнись! Ты прилично одет... Сдохнешь в подворотне – увезут через полчаса в крематорий, не разбираясь, семья твоя расстроится, эй.       Юно через силу отрывает голову от земли и дёргается сразу по двум причинам: яркого света фонаря в лицо и беззубой улыбки отвратительно воняющего бомжа. Уже после того, как он отползает на несколько метров, под стену ближайшего закрытого магазина, то решает, что дед выглядит вполне миролюбиво и раздевать его не собирается. Да и вообще, он воды предлагал. Выговорить слово «вода» получается раза с шестого, и плевать, что именно, – Юно просто пьёт из грязной бутылки мутную воду, в лучшем случае застоявшуюся, и даже не кривится.       Над головой – как и всегда, ночь, яркое звёздное небо.       – Который час? – еле сипит.       Дед достаёт из кармана что-то отдалённо напоминающее циркуль, вскидывает руки и долго возит предметом в воздухе, пока не выдаёт с гордостью:       – Почти шесть утра. Минут без десяти, не раньше.       – Спасибо.       – Обращайся, друг. Ты помнишь, где живёшь?       Приходится оглянуться. Ряд пока ещё закрытых магазинов одежды и недорогих украшений, газетный киоск на углу, моргающий вечным жёлтым светофор и фонари только по одной стороне улицы. Юно с удивлением узнаёт район и даже радуется тому, что до квартиры, о которой Чеён не знает, не так долго идти. Он неожиданно радуется и тому, что жив, что не откинулся в клубе и… О нет, только не клуб. Проверив карманы, Юно понимает, что в них не осталось ничего – ни ключей, ни денег, ни таблеток, ни даже носового платка.       – Вы здесь часто ночуете? – То, что заботит в первую очередь.       Дед криво улыбается и шамкает:       – Всегда.       – Я ещё вернусь, отблагодарить. А сейчас пока просто спасибо за воду.       – Да приходи и спи на моих картонках в любое время, друг! Но до шести – потом в шею гонят полицаи, знаешь же их, мерзотников, вечно жития не дают.       – Ага.       Голова раскалывается на части.       Остатки сил уходят на то, чтобы справиться с дрожью в руках. Впрочем, дрожит всё тело, невидимая сила выкручивает суставы, и только тогда, пройдя несколько шагов по направлению к своей второй квартире и упав на тротуар, Юно осознаёт, насколько жалок. Редкие прохожие смотрят на него с удивлением, с отвращением даже, и никто не спрашивает, плохо ли ему, вызвать ли скорую, хотя по дорогим ботинкам и пусть не самому чистому пиджаку ясно, что он не из трущоб вылез и не разносит заразу. Однако сейчас такое время, что верить никому нельзя, и он ни в чём их не винит.       Сам виноват.       Код от двери, ведущей в подъезд, он помнит, но вот как он будет заходить в квартиру на четвёртом этаже – Юно не подумал. Стучаться к соседям, которые вряд ли запомнили, как он выглядит, не вариант, идти через весь город в таком виде – тем более. В ушах противно пищит, решения нет. С тихим смешком Юно дёргает ручку своей входной и с удивлением понимает: она открыта.       В прихожей на полу кто-то сидит и довольно громко хлюпает носом, разговаривая, судя по всему, по телефону. Юно заглядывает в щель, не решаясь открыть дверь полностью, и пока просто слушает.       – Да, Джонни, я дурак, знаю, но я не могу, понимаешь? Какое опознание… Я не верю. Я не хочу верить. – Шумно выдувает нос, и по дальнейшим завываниям Юно узнает Тэёна, своего водителя. Ну да, у кого ещё есть дубликаты всех ключей, действительно. Поразительно. – Я не хочу ехать в м-морг, я не п-поеду.       – В морг? – Юно дверь всё же открывает, но Тэён его сразу не замечает, а только продолжает причитать, сидя на корточках у обувной полки.       – Мне кажется, что он сейчас зайдёт домой, живой и целый, и всё будет хорошо, как раньше.       – Тэён…       – О боже, Джонни, я всё ещё слышу его голос.       – Тэён, блять! – орёт Юно.       Орёт и Тэён.       Долго.       Потом перестаёт.       И, не разобравшись, бросается на шею.       Юно ничего не понимает, абсолютно. В голове – хаос, на языке вертится тысяча нецензурных слов, потому что ну что за девчачьи объятья, ну какого хрена. Совсем немного, но ему интересно, кто умер, а ещё было бы неплохо сходить в душ, переодеться и отнести, как минимум, немного еды тому старику, что спас от жажды, полиции и крематория (кому расскажи – не поверят). Юно так устал, что смиряется и с крепкой хваткой на своих плечах, и с мокрым носом в изгибе шеи, и с попытками... Вот нет, повиснуть – это точно нет. Он довольно грубо скидывает с себя Тэёна, отчего тот падает на задницу обратно на пол, он хочет что-то спросить, но его перебивают:       – Алло, Джонни, вызови мне санитаров. Я всё.       – Тэён...