M2M

      – Добрый день, господин Чон. Мы рады, что вы нашли время приехать к нам. Вас провести?       – Нет, спасибо, я помню дорогу.       Юно придерживает одной рукой больничный халат, то и дело соскальзывающий с плеч, улыбается дежурной медсестре и уходит вглубь белого коридора – к двери нужной ему палаты. Схватившись за ручку, он долго думает, вспоминает. Когда в последний раз он приходил сюда? Год назад? Удивительно, что персонал до сих пор помнит господина Чона. Или, как вариант, его лицо – лицо щедрого мецената – заставляют запоминать всех новых сотрудников, но тогда это совсем уж смешно.       Не смешно ни разу – страшно.       В палате светло из-за щедрого освещения, но не уютно. Здесь зябко и мертвенно тихо, потому что даже медицинские приборы работают бесшумно, экраны с диаграммами только мигают. Стены голые, ровные, бежевые, окно – зашторено. Два стула на металлических ножках для редких посетителей, небольшой процедурный столик, сейчас пустой, и одинокая вешалка для верхней одежды в углу – вот и весь нехитрый интерьер, ничего лишнего. Юно, чувствуя себя нелепым великаном, на ватных ногах подходит к стулу, который ближе к кровати, и буквально падает на него; не сводит глаз с пациента одиночной палаты.       От Цянь Куна, которого все знали во всём Сеуле и когда-то даже опасались, осталась в лучшем случае его половина. Тончайшие кисти, как и год, два, три, десять лет назад, опутаны разноцветными проводами, на осунувшемся лице – кислородная маска. Из-за её края справа выглядывает неровная полоса с точками давних швов, и она тянется к самой скуле. Кун спит, криво скалится шрамом, и Юно отдал бы многое, чтобы узнать, что же ему снится. Ещё больше – чтобы попросить прощения, ведь даже спустя столько лет он всё ещё чувствует себя виноватым. Только уже не как подчинённый перед руководителем, а как непроходимый дурак – перед старым другом, которого предал.       Он ведь так и не нашёл в себе силы, чтобы рассказать правду о том, что видел.       О том, что носит на груди.       Уже по привычке Юно достаёт из-за ворота рубашки тонкую цепочку на которой болтается серебряное распятие, подаренное родителями на совершеннолетие, и крошечная пластинка из легчайшего сплава. Он перебирает свои сокровища в пальцах и горько усмехается:       – Я хотел сбежать от твоих демонов, но в итоге они стали моими. Как так? – Если бы только Кун мог ответить, если бы.       Для начала Юно спросил бы у него, кто такой Тэн.       Почему в расследовании двойного убийства и нападения на Куна он никогда не фигурировал, хотя известно о нём довольно давно и много. Записи со всех камер сеульского следственного управления были уничтожены, никаких отпечатков, ноль свидетелей. Ха. Если он и был, если он не причудился Юно, то попросту растворился, выходит, исчез даже из чужих воспоминаний, а так не бывает. За эти годы он почти убедил себя в том, что улыбка в полутёмном коридоре ему привиделась. Но вчерашняя встреча вернула Юно на исходную позицию, и вот он снова чувствует себя растерявшимся двадцатилетним неумёхой и совершенно не знает, в каком направлении двигаться дальше.       Идти на поводу у Тэна и его группировки – перспектива малоприятная, но ничего другого ему не остаётся, только молча ждать. Пережить бы разговор с дядей, и можно бросаться в омут с головой.       Кун был хорошим наставником, и Юно говорит об этом вслух, хоть и шёпотом. Невольно вспоминает те времена, когда Чону был его напарником по части бросания мятых стаканчиков из-под чая и кофе в урну с трёх метров, и фыркает себе под нос. Ни прежнего Чону, ни прежнего его самого больше нет, они умерли. А новые отличаются друг от друга тем, что один научился шагать вперёд, не оглядываясь, а второй почти утонул в причудливых болотах прошлого. Не это ли его талант? В неспособности отпускать?       В какой-то момент Юно слишком сильно дёргает цепочку, и на идеально чистый пол слетает пластина, которую когда-то Кун всучил ему силком. Она снова у его ног, разве что не в крови, и на секунду сбивается дыхание.       Столько времени он запрещал себе об этом всём думать, а теперь словно обухом по голове: Кун не прятал эту вещь от полиции. Он знал Юно лучше, чем того – собственный отец, и он оставил бесполезную (пока) подсказку именно ему. Вдруг Тэн искал её внутри убитых, а до Куна попросту не успел добраться, потому что из-за шума к допросной стали стекаться люди. Что это вообще такое – непонятно, или... В голове очень кстати всплывает образ Тэёна, который обычно всегда очень охотно делится впечатлениями после посещения очередной выставки достижений в области робототехники.       «Весь процессор, то есть модуль управления умещается в чипе размером с монетку, представляете? Самые новые даже реагируют на перепады температур, так что их и заряжать не нужно. Там была женщина, полностью парализованная, и у неё во лбу светилась эта ерунда. Так её опекун просто потыкал кнопки на специальном пульте, а она встала и пошла. Это… было немного жутко».       Юно готов расхохотаться вслух из-за собственной рассеянности, глупости и недальновидности. Он дурак, непроходимый дурак, да ещё и слепой в придачу.       Да ещё и потерявший Тэёна.       Не поговорив с Донёном и не увидев фотографии своей копии, Юно ни за что бы не подумал, что Кун не человек. Да, возможно, он был им изначально, но потом его изменили те, кто предпочитают до сих пор оставаться в тени. Ещё одна сумасшедшая догадка – они думают, что чип украден Тэном, и тогда всё становится запредельно логично. Всё, что связано с таинственным проектом «N-IT», тщательно ретушируется, как и информация по самому проекту. Получается, Кун не столько жертва преступления, сколько выгодно молчащее в коме тело. Прекрасно, восхитительно, идеально. Во всей этой ситуации Тэн вдруг перестаёт быть вселенским злом, и Юно злится на тех, кого положение Куна как овоща более чем устраивает. Знают ли хотя бы родственники, что с ним случилось на самом деле? Впрочем, какая разница.       Им воспользовались и бросили, а Юно столько лет грел на груди ключ к разгадке чужой жизни и почти что смерти и ничего не сделал, чтобы действительно оправдать доверие. Покрытые расходы на медикаменты и уход не в счёт – это всё пыль. Тщетные попытки заглушить завывания совести.       Дверь за спиной тихо скрипит, и Юно еле успевает незаметно спрятать чип в нагрудный карман рубашки. Хватается за распятие, как будто бы всегда веровал и сейчас молится, на что его дядя, садясь на свободный стул, многозначительно хмыкает:       – Смотрю, ты в религию ударился. Не ожидал. – Его голос и насмешливые интонации сложно не узнать.       – Я тоже, – весьма сухой ответ. – Я думал, что мы встретимся в одиннадцать.       – К твоему сведению, уже половина, и ты безбожно опаздываешь. Это было ожидаемо, так что я выехал сразу же, как только мне позвонил заведующий отделением и сообщил о твоём визите.       – Рад за него.       – Не язви.       Юно вздыхает и наконец-то оборачивается.       Чон Юнхо улыбается своей фирменной улыбкой, которая для прессы и важных встреч, и вот, в чём ему можно откровенно завидовать, так это в умении себя не просто контролировать, а ещё и преподносить так, как этого от него ждут. Высший уровень мастерства, общественного угодничества, которое никогда не давалось Юно. Так уж вышло, что из всей огромной семьи именно дядя имел на него больше всего влияния, и не сказать, что оно было плохим. Его советы, его помощь, чего греха таить, были намного полезнее родительских, а Юно никогда не был настолько идиотом, чтобы этим не пользоваться. И не быть благодарным.       Сегодня же он раздражён и не собирается это скрывать. Пусть это похоже на каприз неудовлетворённого и без того хорошей, беззаботной жизнью ребёнка, но даже псам не нравится, когда их дёргают за поводок.       – Зачем я здесь?       – Разве ты не рад повидаться с ним, – кивок на койку, – и со мной?       – Безумно.       – Я же просил.       – Прости. – Без лишних формальностей, это их давний уговор.       Юнхо в свои сорок уже успел прослыть чудаком в узком кругу близких. Двум дочерям-близнецам он в день восемнадцатилетия выделил одинаково баснословные суммы, чтобы понаблюдать, что станет с подарком за год. Поскольку обе спустили всё до последней воны на ветер, даже не потрудившись заставить деньги работать, он вычеркнул родных кровинушек из наследства. Тогда же, четыре года назад, он «занялся» племянником, единственным сыном своего старшего брата, и души в нём не чаял. Сказать, что у Юно плохие отношения с двоюродными сёстрами, – ничего не сказать, хотя вопрос многомиллиардного наследства всё ещё открыт.       – Ты, мой дорогой друг, начал войну с таким огромным монстром, о размерах которого даже не догадываешься.       – Так расскажи мне о нём? Или, наоборот, запрети копать? Сними с должности? Ещё раз спрашиваю: зачем я здесь?       Юнхо закидывает ногу на ногу и расправляет полы явно дорогого пиджака, прежде чем уверенно опереться на спинку стула и сложить руки на груди.       – Мне было велено заменить тебя кем-то более сговорчивым, но, видишь ли, в чём проблема… Я не хочу. Как ты думаешь, Юно, благодаря кому мы всё ещё живы?       Слабая попытка отшутиться, хотя Юно уже улавливает, к чему клонит дядя:       – Научно-техническому прогрессу? – «N-IT».       – Рад, что ты понимаешь. Будет намного проще тебе всё объяснить. Изначально это была крошечная компания, основанная двумя энтузиастами – этническим японцем с предпринимательской жилкой и его корейским учёным другом. Их детище очень скоро превратилось в огромную прожорливую монополию. И теперь не государство, а они обслуживают купол, не государство, а они производят роботов и бурят землю. Они...       Юно устало перебивает:       – Расскажи мне то, чего я не знаю.       – Они взялись даже за искусственный интеллект, и, как это обычно бывает, первый блин вылез комом. И следующие восемь тоже. Но десятый их проект превзошёл все ожидания. Он вышел из-под контроля и попросту сбежал, как бы смешно это ни звучало. На что он способен – знают единицы. – Юнхо манерно фыркает. – И я в это число избранных, к сожалению, не вхожу. Зато я знаю, что Кун был тем единственным, кто мог бы его поймать и обезвредить, но провалился, несмотря на то, что... Владел информацией.       Ах вот как... Вживлённый в голову чип, неясно как повлиявший на Куна, теперь синоним обладанию данными, отлично. Юно понимает, что с этой секунды может доверять только себе, своим размышлениям и выводам. Он не выдаёт своей настороженности ни единым вздохом, не шевелится, хоть спина и начинает противно ныть, а только холодно интересуется:       – Что ты хочешь, чтобы я сделал?       – Узнай, чего они боятся. Без понятия, чем ты занимаешься и с кем, – очередная ложь? – но ты явно на верном пути, раз пчелиный улей гудит. Этих выскочек давно пора поставить на место, так что... Было бы неплохо найти их слабое место и надавить. И извлечь выгоду. Понимаешь, о чём я?       – О процентах поговорим позже. – Юно выходит из палаты первым, прекрасно сыграв свою роль.       Едва он оказывается на улице, то просто дышит, дышит, дышит.       Юно не выбирает, куда идти, – ноги сами несут его дальше от той грязи, в которую его только что попытались макнуть лицом. Возможно, он потеряется в переплетении незнакомых улиц, но жалеть будет потом, сейчас важно снова осознать себя человеком.       Когда дело касается преступлений, всё просто: есть объект, есть субъект, есть ответственность. В случае же с политикой всё похоже на пляски в масках. Закон не определит кто хороший, а кто плохой, кто переступил черту, а кто стал жертвой. Юно снова злится. Главным образом из-за того, что его тянут туда, куда он в жизни бы не сунулся сам, но иначе его лёгким движением смахнут с шахматной доски, и уже через год нигде не будет даже строчки о без вести пропавшем Чон Юно.       Он поднимает голову, останавливается посреди тротуара и даже не удивляется тому факту, что забрёл чёрт знает куда. Невысокие жилые дома, магазины с приветливыми табличками «Открыто!», жёлтые фонари, ссутуленные прохожие – ничего нового. Было бы неплохо найти аренду автомобилей или хотя бы просто выпить чая, и Юно сначала тянется в карман пальто за телефоном, а потом устало стонет. Он же специально уезжал налегке. Придётся, видимо, начать с жасминового, а до этого – просто бродить по наитию до ближайшего кафе.       Ещё два квартала Юно думает о пластине, которую успел подцепить обратно на цепочку. Нужен специалист, кто её прочитает, но разве может он кому-то доверить такую ценность? Честность нынче не в почёте, умение извлекать выгоду – как это наглядно продемонстрировал многоуважаемый дядюшка – ценится в разы больше.       – Вас к телефону. – Смуглый мальчик лет шести на вид в забавном берете вырастает прямо перед Юно, будто бы соткавшись из воздуха. Он протягивает старый монопод с беззубой улыбкой. – Да-да, господин, это точно вас.       Юно берёт у мальца телефон, и тот сразу же убегает.       – Алло.       – Эм… Привет.       Душа, если она есть, уходит в пятки.       – Тэён?!       – Да, это я, только не кричи. Мне сказали тебе позвонить, чтобы ты убедился, что со мной всё в порядке и…       – Где ты? Что за люди тебя там держат? Ты можешь описать, что видел по дороге? – Мысли мечутся как бешеные, сам Юно начинает нарезать круги на месте, еле сдерживаясь, чтобы не заорать в телефон и не разбить его о ближайшую стену.       – Успокойся! Со мной всё хорошо, честное слово. Они отправят тебе адрес, куда ты должен будешь…       – Какого хуя я им ещё что-то должен? – Всё-таки взрывается и пугает проходившую мимо женщину, картинно шарахнувшуюся после вопля.       – Пожалуйста, не кричи. Они хотят поговорить с тобой.       – Они? Тэён, не беси меня. Я ночь не спал, думал, что с ума сойду, представляя, как твой труп где-то прячут, и ты меня просишь успокоиться? Поговорить хер знает с кем? Серьёзно?       – Да, прошу. Забери меня отсюда. – Конец связи.       Выдержки хватает, чтобы не зашвырнуть телефон куда подальше, да, но громкое:       – Сука! – Вырывается. – Блять! Какого! Хрена! – Он разбегается, бьёт какую-то кирпичную кладку, потом снова шагает куда глаза глядят, пинает мусорную урну и вынужденно успокаивается только после того, как начинает орать сигнализация припаркованного у обочины автомобиля. Противный, пронзительный визг отрезвляет быстро, а затем приходит сообщение с обещанным адресом, и Юно окончательно собирается с мыслями.       Он их убьёт.       Он попросту убьёт всех, кто решил, что волен играться жизнью его, его близких и чужих детей, которые успели в своей жизни разве что не послушаться родителей.       А потом уже будет разбираться, кто виноват, а кто – не очень, если, конечно выживет.       Следующий час дороги в машине, выбором которой он особо не заморачивался в салоне, превращают Юно в выжатую эмоционально тряпку. В какой-то мере это даже хорошо: он спустил ярость, по максимуму спустил раздражение разбитой в хлам ходовой и теперь щёлкает алгоритмы не хуже робота. Пистолет заряжен и в кобуре, пальто он оставит здесь, чтобы не мешалось, если придётся вырывать у придурков Тэёна силой. Он даже не расстраивается, когда автомобиль глохнет за несколько кварталов до точки предплагаемой встречи; навигатор настоятельно рекомендует повернуть налево.       Тихо. Хлопок, с которым Юно закрывает дверь дряхлой «хонды», поднял бы мёртвых из могил, если бы их до сих пор хоронили, а не кремировали за пределами купола.       Ряды брошенных контейнеров, служивших когда-то и кому-то домами, криво вырезанные в металле окна, грязные ободранные шторки непонятного цвета. Света мало – по фонарю на каждые пятьдесят метров, и это единственное, что пока напрягает. Страха нет, тревоги тоже, только желание вытащить Тэёна из этого странного места и больше никогда не позволять ему околачиваться в одиночку.       Тэён выходит из тени ближайшего контейнера, и первым делом Юно наводит на него пистолет.       – И откуда мне знать, что ты не робот?       Страх на красивом лице очень быстро сменяется вызовом, многозначительным таким прищуром:       – Можешь воспользоваться моими методами, только давай быстрее. Но я тебе всё равно на всякий случай напомню, что за ночь даже железную собачку не собрать, не говоря уж о полноценном синтетике.       К чёрту. Просто к чёрту.       Юно сначала обнимает, а потом думает. Он в несколько широких шагов оказывается рядом с Тэёном и, прежде чем тот успевает что-либо ещё сказать, загребает в охапку, прижимает к себе. Злой, уставший, он касается губами мятой макушки и позволяет себе прикрыть от облегчения глаза. Тэён каменеет, в буквальном смысле. Несколько хороших секунд он даже, кажется, не дышит, а потом несмело поднимает руки и обнимает в ответ. Касается лопаток, неловко гладит их и бормочет Юно в шею:       – Тебе жарко, что ли? В одной рубашке. Совсем дурак.       – Угу. – Вот так и цивилизации рушились, а пока только могущественный и могучий Чон Юно пытается проглотить подступивший к горлу ком и не сказать ничего глупого.       Тэён чуть отстраняется и делает ситуацию неловкой только тем, что пялится своими огромными глазами ребёнка и даже приоткрывает в удивлении рот. Он глотает слюну, взгляд отводит, снова пялится и в итоге просто вздыхает. Он. Просто. Вздыхает. И снова прячется в изгибе шеи, как нашкодивший ребёнок. Юно впервые в жизни жалеет, что не робот, и собственное сердце, не поддающееся никакому контролю, выдаёт его сейчас с потрохами. И слов не нужно. Тэён заговаривает первым:       – Я пообещал им, что ты выслушаешь их.       – Кому пообещал?       – В первую очередь брату.       – Брату? Он здесь? И ты знал, чем он занимается, раньше?       – Нет! – Тэён дёргается назад, но даже шага не может сделать из-за того, что его крепко держат одной рукой за талию. – Я ему чуть уши не оборвал сразу, а потом уже в суть дела вникал.       – Вникал, значит.       – Не злись. У них… Есть свои мотивы. И я могу их понять. Только не злись, ладно?       – Ты повторяешься.       На деловитое покашливание со спины Юно реагирует довольно резко – оборачивается и делает несколько выстрелов, особо не целясь. Из-за машины, оставленной при дороге без колёс, доносится колоритное:       – Ёбтвоюсрань! А если бы ты в меня попал?       Юно стреляет в лобовое, и то с тихим треском осыпается.       – Перестань! – Тэён перехватывает кисть с оружием и кричит: – Они безобидны.       – Безобидны? Надеюсь, тот, кто держал дуло у твоего виска, в курсе своей безобидности.       – Это была зажигалка.       – Что, прости?       – Клянусь! Я лично убедился, когда поджёг Марку чёлку.       – Господи, что здесь происхо…       Из-за машины доносится уже знакомый голос:       – Санта-барбара! Я не собираюсь здесь сидеть весь день, Тэён, угомони его. Зачем тебя вообще вперёд посылали?       Юно не успевает среагировать, или, может, он попросту не хочет сопротивляться. Не собирался и не будет. Устал, плевал на всё, решил умереть красиво. Как только Тэён притягивает его к себе, обхватывая ладонями лицо, Юно догадывается о том, что за этим последует, и с готовностью приоткрывает рот. И понимает: целуется Тэён восхитительно, зря они не делали этого раньше. Даже жаль немного (неправда, много) упущенного времени. И вот стоило так долго бегать от себя, сдерживаться, запрещать чувствовать, чтобы в конечном счёте превратиться в безвольную куклу, у которой с лёгкостью отбирают пистолет. Щёлкает предохранитель, Тэён улыбается в губы и шепчет:       – Побудь немного послушным мальчиком.       – И что мне за это будет?       – Догадайся.       Раунд.       – Я могу встать? – кричит третий лишний. Он заранее раздражает.       Тэён поворачивается и кричит в ответ:       – Да! – После этого коротко чмокает Юно в подбородок, пристав на носки, и тянет за собой за руку. – Это Сяо, он тебе понравится.       – Я уже в неописуемом восторге.       Куда катится моя жизнь, думает Юно, в какие дали.