Когда разум лжёт

Это уже стало своеобразной традицией для Саймона — задерживаться в классе защиты от темных искусств после занятия. Удачно совпадало, что в понедельник урок шел перед обедом, а в четверг он был последним. Благодаря этим совпадениям каждый раз у любознательного юноши получалось поговорить или хотя бы обменяться несколькими фразами с профессором. Он всегда легко находил, о чем спросить бывшего мракоборца, а тот, в свою очередь, уже привыкнув к их минутным разговорам, не торопился уходить из класса после урока. Иногда, когда Саймон подходил к преподавательскому столу и ожидал, пока остальные покинут класс, Маркус сам с удовольствием начинал рассказывать об особенно захватывающих моментах из своей практики, одаривая счастливого студента пристальным взглядом и хитрой улыбкой. Ему нравился Саймон, который проявлял столько интереса к его работе, да еще к тому же был смышленым малым. А Саймон все больше погружался в их редкие разговоры и по вечерам фантазировал, как они останутся наедине, и о чем еще он сможет его спросить. В прошлый понедельник он, как обычно, задержался в классе. В голове маячила мысль, что до начала дополнительных занятий никто не будет отвлекать их друг от друга. Маркус стоял рядом, около своего стола, и просматривал стопку пергаментов с домашними заданиями. Подождав, пока последний студент попрощается с профессором и выйдет за дверь, Саймон, наконец, спросил: — Маркус, а вы раньше работали на Отдел Тайн? — Почему ты так решил, Саймон? — по лицу мужчины, можно было понять, что он не сильно удивлен, даже не оторвался от просмотра свитков. — Но… Я ведь… Вы же знаете, что я очень интересуюсь вашей профессией. И я подписан на все журналы и газеты, которые могут сообщать о последних новостях из этой области, — Саймон в легком стеснении потупил взгляд и продолжил, — и вашего имени я ни разу не встретил даже в официальных списках всех мракоборцев страны. — Хочется, конечно, спросить, откуда у тебя официальные списки, — улыбнувшись, профессор отложил пергамент, который держал в руке, и посмотрел на своего студента, — но лучше я похвалю тебя за любознательность. Привычная улыбка в этот раз показалась еще более теплой. Когда Маркус растрепал светлые волосы, от места прикосновения по всему телу распространился слабый электрический разряд, заставляя прикрыть глаза от удовольствия. В ту же секунду в груди возникло мягкое, давящее желание, точнее — нежелание. Саймон понял, что он не хочет, чтобы это прикосновение заканчивалось, не хочет отстраняться, не хочет уходить из класса — от него. Все его естество хотело прильнуть к руке, которая нежно соскользнула по затылку и коснулась шеи. Он взглянул на Маркуса, который уверенно и спокойно рассматривал его. Взгляд блуждал по юному телу, задерживаясь на тонких ключицах, видневшихся в расстегнутом вороте рубашки, на груди, которая начала подниматься быстрее, на красиво очерченных джинсами бедрах. Поднимая взгляд, Маркус отметил, что у юноши отменная фигурка, и тренировки не прошли даром. Румянец вспыхнул на лице Саймона, и это был не румянец смущения. Сладкие и вязкие фантазии, которые не успевали оформиться в четкую картинку, сгущали краски, а дыхание вслед углублялось, стоило лишь на мгновение попытаться восстановить образы, мелькнувшие в сознании. Маркус не сводил с него взгляд. Он не обманывался природой изменившегося поведения, и ему это не понравилось. Коннор предупреждал, что любые связи с учениками под строжайшим запретом, и что он лично попросит Гэвина помочь ему подрезать крылышки каждому, кто его нарушит. Где у него крылышки, и каким образом Гэвин захочет их подрезать, Маркусу не шибко хотелось узнавать, поэтому он все же оторвал свой оценивающий взгляд, отошёл от Саймона и сел в свое кожаное кресло. — Ты прав, я работал на Отдел Тайн. Нет, я не невыразимец, и чем они занимаются, я не знаю сам. Но я точно знаю, что этому отделу нужны те, кто могут пополнять их хранилища, рискуя своей жизнью, — раздраженно сказал мракоборец и отвел взгляд в сторону. — Те, кому в принципе нечего терять. — Но почему же вы пришли в Хогвартс и еще так открыто говорите об Отделе? — пелена желания стремительно начала спадать с глаз Саймона, когда он услышал холодный тон профессора. Он почувствовал, как холодок страха пробежал по телу. А Маркус чувствовал раздражение к запретам этой школы и еще большее раздражение к Коннору с его угрозами. Светловолосый юный Гриффиндорец был симпатичен мужчине, — который начинал уже скучать по взрослым развлечениям — оставляя ощущение привычного тянущего желания внизу живота. Это желание, старательно игнорирующееся до сего дня, стало очевидно благодаря реакции Саймона на его прикосновение. И вместо приятного волнения от предвкушения удовольствия он ощутил, как из-за запрета раздражение переходит в злость, и ответил, чуть повышая тон: — Это должна была быть секретная миссия, в результате которой мы смогли бы выманить оставшихся последователей Сам-Знаешь-Кого. В последнее время они активизировались, а министерству это ни к чему. Мое нахождение здесь обусловлено заданием, после которого я уже не смогу вернуться к работе, как раз-таки из-за публичного представления. Договаривая, он уже жалел, что рассказал своему студенту подобное. Слова, слетевшие с языка, вместо освобождения от негативных чувств только подлили масла в огонь, и минутная слабость обернулась потоком самоосуждения. Понимая, что не должен был открываться пусть хоть десять раз расчудесному Саймону, нервным движением потерев переносицу, вздохнул, пытаясь успокоиться. — Саймон, я прошу тебя. Только, пожалуйста, никому не рассказывай о том, что ты только что от меня услышал, — пытаясь хоть как-то сгладить свою ошибку, попросил Маркус. — Я доверяю тебе, поэтому прошу прямо. — Конечно, Маркус. Сэр, то есть, да! Я понял вас, — запинаясь, ответил Саймон, который был впечатлен откровением. Еще больше он был впечатлен тем, что профессор доверяет ему. Однако, для юнца было сложно понять мужчину, который, казалось, не мог определиться, как ему себя вести, проявляя то нежность, то злость, то безразличие. Из-за этого растерянность, которая быстро сменялась на смущение, захватывала Саймона. Он захотел уйти, но нежелание пока что было сильнее. Внимательно наблюдая за реакцией сомневающегося мальчика, Маркус легко читал его эмоции. При виде того, как тот в смятении начал отводить взгляд и даже слегка отступил в сторону выхода, проскочила шальная мысль, что он чертовски привлекателен, когда так нерешителен. Злость и самообвинение, отойдя на второй план, были все же поглощены глубоким, глухим, древним как мир желанием, охватившим сознание при виде того, что Саймон не хочет уходить. Неожиданно изменившись и посмотрев другим взглядом, Маркус жестом подозвал к себе. Когда Гриффиндорец робко приблизился, он приподнялся в кресле и вытянул правую руку к нему навстречу. — Я хочу, чтобы ты понимал, — сказал мужчина более низким тоном и, положив руку на талию юноши, потянул его на себя, — у меня могут быть серьезные проблемы, если эта информация станет доступна. Ты же не хочешь, чтобы у меня были проблемы? — Нет, Маркус, — шепнул Саймон и, шагнув поближе, почувствовал, как ноги становятся ватными. Он был рад подойти к нему, но новое прикосновение, на этот раз, без сомнений, являвшееся интимным, убрало все чувства из груди, оставив там буйствовать горячее, почти обжигающее желание близости. Где-то на задворках сознания слабым голоском звучал страх своей собственной, новой и неосознанной реакции. — Вот и хорошо, — профессор подмигнул раскрасневшемуся студенту и сжал его талию, вызывая этим явный, не сдержанный вздох. Как будто нажав на волшебную кнопку, он заставил Саймона наклониться к себе. Спасаясь от неловкого падения в объятья, юноша выставил вперёд руку, уперевшись в сильное плечо, обтянутое чёрной кожей. А когда он на выдохе прошептал имя Маркуса, стало понятно, что это была последняя капля. Закрыв глаза, заведенный мужчина собрал всю свою волю и с сожалением прорычал внутри. Он должен был как можно скорее оказаться от этого соблазнительного мальчишки как можно дальше, иначе это грозило не только нарушением правил Хогвартса. Посмотрев на такого сексуально-невинного, горячего и смущённого Саймона, он с трудом одарил его привычной хитрой улыбкой.  — Ты не опаздываешь на обед? — кивнув в сторону двери, Маркус настойчиво подтолкнул Саймона. Испытывая облегчение, но одновременно и разочарование, не такой уж и храбрый Гриффиндорец поспешно попрощался и выскочил из класса, вновь вспоминая, как дышать. В последующие дни Саймон начал избегать возможности остаться наедине с профессором. Смесь стыда, растерянности и желания захватывала его, стоило только задержать на нем взгляд. Ему становилось жарко и неуютно, если они оказывались рядом, а когда приходилось отвечать на уроке, он старался смотреть куда угодно, только бы лишь не в смущающие зелено-голубые глаза. Конечно, подобное поведение не скрылось от его лучших друзей, и Ричард, обсудив это с Джошем, решил дать возможность Саймону самому решать, захочет ли он рассказывать им о своих переживаниях или нет. Наконец, в этот теплый вечер он решился открыться. Рассказывая в подробностях о том, что с ним произошло, Саймон вновь пережил ту огненную смесь эмоций, которая одновременно грела его и настораживала. — Я не понимаю, почему Маркус сделал это. То есть, чем я вообще заслужил его откровенность, и уж тем более… — он правда уже не знал, куда деться от смущения, но очень хотел помощи, поэтому продолжил, — ласки? Джош, явно пораженный рассказом друга, раскрасневшийся не меньше него, молчал, не имея представления, как ответить на этот вопрос. Он с ожиданием посмотрел на Рича, который представлял собой оплот спокойствия, правда, и у него можно было заметить проступающий красный на высоких скулах. — Скажи, пожалуйста, ты правда хочешь понять это? — он сделал ударение на последнем слове. — Или на самом деле ты хочешь узнать о другом, например, дала ли тебе эта ситуация повод быть более смелым с ним? Хочет ли он быть с тобой? — Что ты имеешь ввиду? — А ты сам попробуй ответить. Тебе понравились его действия? — Да. — Хочешь ли ты, чтобы такое еще раз произошло? — Да, но… — Друг мой, я всего лишь спрашиваю про твои желания. То, что ты думаешь по этому поводу, не так важно, — Ричард взял его за предплечье и потряс. — Саймон, пойми только одно — тебе сейчас мешает твое фантазирование. Вместо того, чтобы осознать, что ты хочешь от него и чувствуешь к нему, ты раз за разом прокручиваешь у себя в голове то, чего еще никогда не было. Я правильно понимаю, что ты боишься встретиться с ним наедине? Боишься того, что он может сказать тебе? Думаешь, что это может оказаться для него просто игрой, или хуже, он даже не вспомнит об этом моменте? Боишься, что он осудит тебя? Или вообще отвергнет, посмеявшись? Слова Ричарда действовали двояко. С одной стороны, давали некоторую ясность, но с другой — пугали еще больше. — Да, наверное, я и вправду боюсь того, что он откажет мне, — на этих словах голос Саймона дрогнул. — Тогда я точно провалюсь сквозь землю. — Хорошо, тогда скажи мне, пожалуйста, почему из всех возможных вариантов развития событий ты выбираешь один, самый негативный, цепляешься за него и начинаешь раскручивать? — Я не знаю. Правда, Ричард, я не знаю, — Саймон посмотрел на него с тоской в глазах. — Что мне делать-то теперь? — Я думаю, что единственный способ освободиться от этого негативного фантазирования — это спросить его напрямую. — Но это так сложно. — Да. Зато всегда есть другой вариант, более «легкий». Можешь продолжать накручивать себя. Правда, мне, как твоему другу, этого не хотелось бы. Саймон вздохнул и, отвернувшись от Рича, посмотрел на озеро. Пока они разговаривали, над ними начал разливаться осенний закат. Облака, растянувшиеся по небу, сменяли цвета, представляя собой замысловатый градиент, протекающий от лилового через розовый к выцветающему синему. Феерия цвета отражалась в гладкой, как стекло, поверхности Черного озера, создавая ощущение нереальности и поражая природной магией. Красота, которая окружала их, как будто показывала, что все человеческие проблемы не так серьезны, как кажутся, на фоне вечности. После этого разговора более тихие, чем обычно, ребята отправились в свои спальни. Саймон, несмотря на совет любимого друга, думал больше обычного, но в этот раз уже о том, как бы ему узнать правду от самого Маркуса. Ричард же, в свою очередь, размышлял о своих отношениях с другим странным преподавателем. Джош тихо охуевал от происходящего, но не долго, его мозг подкинул ему мысль о последнем матче между Болгарией и Исландией, и он с наслаждением углубился в анализ удачных и не очень голов, спасаясь от неловкости. С того дня Саймон решил, что подойти к Маркусу в открытую он не сможет. Только если представится возможность, когда он будет уверен, что никто их не потревожит, тогда, может быть, он с ним и поговорит. Это решение помогло ему расслабиться и перестать избегать профессора, благодаря чему он стал вновь проявлять активность во время занятий и вести себя так, будто ничего не произошло. Шли учебные дни, нагрузки постепенно увеличивались, плечи студентов ныли от тяжести учебников и пергаментов, а ночи начали сливаться с днями, потому что времени на домашние задания в сутках уже не хватало. Удобного случая все не подворачивалось, а Саймон был этому только рад, так как совсем не хотел переходить к разговору. Маркус, как всегда, блестяще проводил уроки, на которых все больше студентов показывали успехи. Его ироничная и уверенная манера речи цепляла Саймона, которому она очень нравилась. Еще ему нравилось, когда профессор обращал на него свое внимание — больше и чаще, чем с другими, как ему казалось, разговаривал, спрашивал мнение, просил продемонстрировать то или иное заклинание. Саймон чувствовал, что между ними после того случая образовалась связь — простая такая и теплая. С каждой новой встречей эта связь упрочнялась, и они становились ближе. Хотя никаких двузначных намеков между ними не было, это сближение происходило на более глубоком уровне. Наблюдая за поведением Маркуса, Саймон отмечал его движения, мимику, жесты. Они оставляли в его душе следы, которые не давали покоя по ночам. Случайным прикосновениям во время практики или сдачи материала всегда можно было найти логическое объяснение, но ему хотелось верить, что Маркус хотел к нему прикоснуться.

________________________

На горизонте замаячила долгожданная неделя зимних каникул, и чувство предвкушения распространилось среди старшекурсников. Занятия стали казаться проще, а возможно, что преподаватели на самом деле начали снижать нагрузку, позволяя студентам немного расслабиться. В классах чаще был слышен смех, скрип пергаментов уже почти не нарушал тишину ночи, а обед начал походить на полноценный перерыв, а не на судорожное хватание еды за конспектами и учебниками. В один из понедельников, к удивлению шестого курса, в аудитории класса защиты от темных искусств учеников дома Когтевран и Гриффиндор встретил их старый профессор Кеттлберн. Он сообщил, что заменит профессора Манфреда, пока тот будет отсутствовать. На вопрос Саймона, на какое время эта замена, профессор лишь отмахнулся и сказал, что он не знает точно — пока на неопределенное. С того дня воодушевление Саймона испарилось, и он постоянно ощущал неприятную пустоту в теле. На фоне всеобщего позитивного настроения из-за приближающихся свободных дней он все больше погружался в эту пустоту, которая медленно пожирала всю его реальность. Он цеплялся за воспоминания, которых так не хватало для удовлетворения желания быть рядом, раз за разом проникая в их встречи у себя в голове. В какой-то момент, когда он вспоминал о разговоре с друзьями у озера, неожиданно-шальная мысль захватила все его сознание. Он испугался, что стал причиной исчезновения Маркуса. Страх ввинчивался в него ледяным буром, не давая возможности ни на чем сосредоточиться, и он поспешил искать помощи у своих драгоценных друзей. В этот же день вместе с Джошем они встретили Рича за обеденным столом. — Парни, мне кажется, что это я виноват в том, что Маркус исчез, — Саймон посмотрел на них с мольбой в глазах. — Я не могу перестать думать о том, что я вам тогда рассказал. — Так, погоди, не гони коней, Сай, — Джош отставил от себя пирог с патокой, приличный кусок которого уже успел положить себе на тарелку. — При чем тут ты то? Что ты нам рассказал и когда? — Я говорю о том разе, когда я обсуждал с вами, кхм, наше общение после занятия и упомянул о его секретной миссии, — понижая тон объяснил Саймон. — И? Ты что, хочешь сказать, что кто-то из нас мог проболтаться? — возмущенному удивлению в тоне Джоша не было предела. — Это обидно, знаешь ли. — Конечно же нет, Джош! Успокойся, никогда я такого не думал. Но мы же знаем, что в Хогвартсе и у стен есть уши, — Саймон посмотрел на Ричарда, и тот прочитал на его лице отчаяние. — У стен, у деревьев и у озера! Боже, что же мне делать? Вдруг с ним что-то случилось?! Он со стоном схватился за голову обеими руками и облокотился о стол. — Ну, ну, тише, Саймон, ты чего? — Джош похлопал друга по спине, приободряя. — Если бы у профессора были реальные проблемы, нам бы не стали говорить, что его всего лишь замещают на время. Так ведь, Рич? — Так или иначе, мы сейчас не можем как-либо это проверить. — Рич! — прошипел Джош, выпучив глаза и кивнув на их нежного друга, показывая, что лучше бы он с ним соглашался, иначе они не успокоят его никогда. — Но мы можем попытаться узнать, где профессор сейчас, — невозмутимо продолжил Ричард. — Эта информация нам может многое сказать, и от нее мы уже будем отталкиваться. — Как ты предлагаешь это сделать? — не поднимая головы, спросил Саймон. — Для начала мы должны обсудить это с другими преподавателями. Джош, думаю тебе будет легче что-то выведать у мадам Трюк и профессора маггловедения, из нас ты один с ними видишься. — Еще я могу поговорить с Хагридом! — Джош явно обрадовался намечающемуся плану действий. — И с профессором Долгопупсом. — Да, хорошо. Думаю, много времени у тебя это не займет. Пожалуйста, постарайся сделать это как бы невзначай, не спрашивай в лоб. — Обижаешь, — протянул Джош, теперь уже спокойно приступая к долгожданному пирогу. — Саймон, на тебе Кеттлберн и мой отец. — Why, почему ты сам не поговоришь с ним? — заинтересованный планом Саймон все же поднял голову и внимательно вслушивался в слова друга. — Он очень хорошо к тебе относится и немного проще, чем ко мне. Это делает его общение с тобой более поверхностным, но, с другой стороны, если ты подойдешь к нему с вопросом на тему своей мечты, о которой ему известно, то он захочет тебе помочь и обнадежить, а значит сможет сказать подробности о намечающихся изменениях по ЗОТС, которые ему покажутся незначительными. Меня же ожидает тот, кого вы не выдержите, — Ричард, взглянув на стол преподавателей, вздохнул, увидев, как Гэвин Рид с абсолютно каменным выражением лица жует и смотрит в одну точку перед собой, — а также директор. — Рич, я хочу поговорить с директором, — право на разговор с профессором зельеварения Саймон не оспаривал. — Она-то уж точно знает все! — Нет, дорогой мой дружочек, ты слишком заинтересован в этом вопросе. Зная, что профессор Макгонагалл реально может помочь, ты, скорее всего, вызовешь у нее подозрения своим поведением. Я же, в свою очередь, как один из лучших учеников курса… — Пф, — Джош не сдержал смешок и кусочки пирога разлетелись в стороны. — Да ладно, чего тебе, лучший из лучших, все это знают. — Спасибо, Джош, — Ричард попытался показать, что такое заявление — это уже слишком, немного закатив глаза и качая головой, но горделивая улыбочка теперь сопровождала его речь. — Так вот, я могу открыто интересоваться тем, что происходит с одним из сильнейших профессоров, ведь я, как никто другой, заинтересован в лучшем обучении. Он подмигнул Гриффиндорцам, которые, переглянувшись друг с другом, засмеялись. — Хорошо, о ум нашего курса! — Саймон поклонился Ричарду. — Спасибо, умнейший господин, — Джош схватил его руку и затряс в благодарности. — Что бы мы без вас делали? По праву достойного представителя дома Когтевран подобные шутки совершенно не смущали, и, с удовольствием подыгрывая друзьям, еще больше выпрямив спину и горделиво кивая по сторонам со снисходительной улыбкой на лице, он соглашался с ними. Благодаря четкому разграничению обязанностей ребята получили уверенность и договорились, когда они смогут осуществить задуманное. Придя к выводу, что эти разговоры должны занять у них не больше недели, они приступили к обеду. Точнее, Ричард и Саймон приступили, а Джош, схватив тост, убежал на тренировку, заодно надеясь застать мадам Трюк на поле.