____________________
Навещать узников Азкабана доставляло Маркусу особое удовольствие. Пожалуй, он был одним из считанных единиц, кто мог посетить страшнейшую тюрьму волшебного мира по собственной воле, да еще к тому же наслаждаясь наблюдением за мучениями преступников и удовлетворяя свою личную потребность в свободе. Только глубочайшее чувство безысходности, что каждый может испытать, находясь рядом с дементорами, позволяло ему почувствовать себя живым и свободным от беспощадной апатии, которая сопровождала каждый его день. В тот раз он вызвался сопровождать нерадивого колдуна, который мухлевал с предсказаниями. За это никогда бы не осудили на Азкабан, однако глупцу не посчастливилось облапошить сына Министра, за что его и отправили получить урок. Всю дорогу осужденный колдун говорил, не останавливаясь, как заведенный, видно, от страха попасть в ужаснейшее место на земле у него уже что-то сдвинулось. Он умолял Маркуса помочь ему, пытался подкупить, кричал и требовал. В конце он начал каяться во всем, что когда-либо совершал, и мракоборец подумал, что, пожалуй, это было несправедливое наказание, потому как тот подвергнется такому испытанию для разума, что скорее всего не выживет, когда через полгода его отпустят. Впрочем, конечно, это было не его дело, как он быстро себе напомнил. Его делом было выполнить задание по доставлению преступника в место назначения. Погружаясь глубже в воплощенное в черных стенах отчаяние, человечек постепенно становился тише, пока в итоге совсем не замолчал. Теперь их шаги окружала тишина, прошитая мучительными стонами и неестественными выкриками заключенных в казематах душ. Мракоборец уже получал свою дозу неадекватных чувств, когда колдун вдруг остановился как вкопанный. Только Маркус протянул к нему руку, как увидел, что глаза преступника застлала молочная пелена. Он неестественно выгнулся в судороге и захрипел чужим голосом: — Не станет опоры на настоящее, исчезнет самая крепкая надежда. Дитя союза тщеславия и сумасшествия станет той, кто вернет Темного господина мертвых в это время. Вместе они перешьют историю заново и уничтожат мир. Дочь, достойная отца, восстанет против счастья и свободы… — маг закашлялся и упал на колени, хватаясь за горло. Маркус отреагировал немедля: резким движением он поднял голову предсказателя и заглянул ему в глаза, переспрашивая жестким тоном, что тот сейчас сказал. Но лицо мага отображало растерянность, граничащую с беспомощностью, взгляд выглядел чистым, но отвратительным в приступе панического ужаса, а сам он не мог вымолвить ничего, мотая головой и не понимая, что от него требуют. Произнесенное было не пустыми словами, и уж тем более это не был бред сходящего с ума. Интуитивное знание об этом пришло Маркусу в тело вместе с осознаванием торжества, засиявшего на лице заключенного камеры №1928, хищно выглядывавшего напротив из-за решеток двери. Запавшие черные дыры-глаза смотрели на них высокомерно и нагло, глаза, которые Маркус ненавидел больше всего остального на этом свете именно потому, что на их дне он всегда видел разум, у которого получалось скрываться там от жестоких пожирателей жизни, дементоров. Рудольфус Лестрейндж — имя, до сих пор дававшее подавленному мракоборцу мотивацию к жизни. Пока жив этот ублюдок, Маркус не хотел забывать, прощать, жить или умирать. И сейчас он видел, как лицо живого скелета исказилось от омерзительного подобия улыбки. «Он слышал», — вывод был очевиден. Самый преданный пес Темного лорда только что слышал пророчество, которое возвещало о его возвращении. Послышался рваный смех, больше похожий на лай больной собаки. Сейчас должно было бы забиться сердце быстрее, кулаки сжаться, а тело напрячься, готовясь атаковать. Вместо этого Маркус как будто в первый раз ощутил ледяную дрожь, пробирающую тело от одного нахождения в этом проклятом месте. Парализующий приступ страха начал быстро распространяться от груди к конечностям, разрывая тишину в сознании на кусочки. Не давая этой реакции завершиться и завладеть собой, мракоборец замахнулся палочкой — «Bombarda!» — и выбил дверь ненавистной камеры. Дым от взрыва и крик тщедушного колдуна, который все еще оставался на полу, заполонили коридор. Маркус спас себя от ловушки отчаяния, припасенной каждому посетителю Азкабана, с помощью старого доброго желания мстить и рефлексов мракоборца. Решение было принято мгновенно, и он приступил к его выполнению, ни на секунду не сомневаясь. Он хотел убить этого мерзкого ПСа, и в этот раз ничего не могло помешать. Пока клубы пыли оседали, Маркус вошел в камеру, из дальнего угла которой продолжал доноситься дикий смех, прерывающийся надсадным кашлем. Этот человек не мог говорить, нормально двигаться и даже нормально дышать, но все равно был счастлив. Понимание этого порвало последнюю осторожность, и мракоборец замахнулся с истинным намерением применить непростительное заклятие. Бушующие волны чувств топили, и все его естество наслаждалось этим потоком после многих лет пустоты. Огонь, сжигающий внутренние органы, концентрирующийся в груди, ищущий выход на конце палочки, направленной на человека, потух в одну секунду. Лед, вымораживающий все на своем пути, возвращающий паралич в конечности, сжимающий легкие до невозможности вдохнуть, опустился Маркусу на затылок. Тишина, заползающая в каждую щель пространства: человек больше не смеется, колдун не кричит, сердце не бьется. Тьма заполняет изнутри. «Слезы ребенка, кто-то плачет?» — мысль и звуки плача становятся оплотом для реальности. Их вытесняет мрачный капюшон с засасывающей тьмой под ним и ощущение, что Маркуса выворачивает наизнанку, будто все, что есть внутри, вытягивает бездонная чернота, не знающая жалости. В голосе ребенка он узнает свой.____________________
Восстановление заняло несколько месяцев. Все это время за ним ухаживал Коннор, который с трудом отстоял право забрать друга к себе домой. Также именно он позаботился о репутации Маркуса, защищая его имя в суде. Грубое нарушение приказа, нападение на Азкабан, подозрение в предательстве, порча имущества, в конце концов — все это были достойные поводы для того, чтобы теперь сам мракоборец отправился за решётку. Отстоять невиновность во многом помогло его состояние: незавершенный поцелуй дементора почти уничтожил былую личность Маркуса. Никто не давал гарантий, что он сможет восстановиться. Возможно, именно забота друга стала маяком для души разбитого мужчины. Несмотря на то, что реабилитация все же прошла успешно, последствия произошедшего влияли на Маркуса, оставив невидимый шрам и изменив восприятие чувств и желаний. Если раньше апатия сопровождала его дни, нарушаемая лишь редкими всплесками ярости или приступами безысходности, то теперь вернулась полноценная палитра эмоций. Радость, страх, гордость и нежность, жалость, стыд, раздражение и тепло, и другие оттенки души ныне воспринимал Маркус. Было лишь одно "но". Все эти чувства ощущались в теле как жалкие копии, как ложь и обман, будто кто-то перенёс их извне через старую, замызганную копирку, уже с трудом выполняющую свою функцию. Конечно, теперь существование Маркуса стало похоже на жизнь. А страх потерять себя после злосчастного поцелуя привел к отказу от поисков смерти. Но все же не оставляло ощущение того, что он неполноценен. Вернувшись к работе, мракоборец решил для себя, что должен смириться с тем, что он никогда не будет способен чувствовать всю глубину эмоций, и это его рок за все, что он совершил. Он посвятил себя новой цели — предотвращению исполнения второго пророчества о Воландеморте. За пять лет целеустремленный Маркус совершил невероятное расследование в поиске злосчастного отродья тьмы. Проверив сотни следов и вариантов развития событий, он все больше ощущал тщетность своих попыток. Оставался один довольно очевидный, но нереальный шанс — этот ребенок учится в Хогвартсе. Проверка семей ничего не дала, да и было бы странно, случись наоборот. Но одно событие сильно увеличило вероятность правдивости этой догадки: как только мракоборец начал активно изучать семьи учащихся, из Азкабана был совершен очередной побег. И кто бы вы думали оттуда сбежал? Тот, кого не посчитали опасным, несмотря на то, что он мог слышать пророчество. Маркус считал, что это просто не могло быть совпадением, и Рудольфус собирается связаться с наследницей Темного лорда, дабы уберечь ее от мракоборцев и начать претворение предсказания. Никто в отделе не хотел слушать доводы и заключения сотрудника, съехавшего на убитом более пятнадцати лет назад Воландеморте, к тому же, откровенно сдавшего свои позиции после того случая с Азкабаном. Единственным вариантом оставалось обратиться за помощью к Коннору, который был профессором Хогвартса. Как и в прошлом, Андерсон поддержал Маркуса в его стремлении спасти мир. Он серьезно проникся проблемой и, договорившись с директором, предложил другу стать преподавателем защиты от темных искусств. План составили вместе: искать возможную дочь Воландеморта, отслеживать связи учеников с внешним миром, а также подготовить школу к возможной попытке проникновения. До тех пор, пока о Рудольфусе не было ничего известно, Маркус должен был выполнять роль шпиона-защитника. Общаясь со студентами лично, он мог использовать целый арсенал инструментов безопасного отслеживания подозрительной активности. Играя роль грамотного преподавателя, он впервые за долгое время погрузился в магические будни с головой. Не было возможности сбежать из этого общества, и каждый день приходилось жить, общаться, да что там, учить юных магов. На первый взгляд это было тяжелым испытанием для довольно асоциального мракоборца, но добрый друг и на удивление сами ученики очень помогали. Интерес, который, Маркусу казалось, он больше никогда не испытает, настойчиво проявлялся последнее время, причем в самых неожиданных ситуациях. Когда у студента получалось осилить сложное задание, новоиспеченный профессор замечал приятное распирание в груди — гордость. В другие моменты, если ученики показывали полное непонимание, его посещало бодрое покалывание в районе позвоночника, не дававшее сидеть спокойно в поиске вариантов объяснения, — азарт — появлявшееся в ответ на возникновение новой задачи. Иногда случалось легкое защемление где-то под ребрами, неприятное, но вполне настоящее, — обида — когда вновь и вновь кто-нибудь игнорировал его советы и указания, в итоге огребая отдачу или другие опасные последствия безответственности. Эти и многие другие чувства были не только удивительны, — Маркус не мог сказать, когда последний раз испытывал такую разнообразную череду эмоций — самое главное, они были почти полноценными. С каждым часом, проведенным рядом с живыми и такими настоящими подростками и детьми, циничный бывший мракоборец обзаводился все большей уверенностью, что с ним что-то происходит. Что-то хорошее. И это добавляло еще больше удивления. По началу играя роль, лишь бы получить определенную выгоду, Маркус не заметил, как начал втягиваться в процесс, становясь сопереживающим профессором, который хочет помочь своим студентам получить достойный результат. Даже холодная тревога, которая напрягала сердце и сужала зрачки в настороженности, посещавшая его в моменты, когда он задумывался о своем расследовании, не дававшем пока никаких результатов, радовала его своей полнотой и насыщенностью. Но особенное место в теле Маркуса получило чувство, которое за новизной своей казалось чужеродным и оттого более интересным, загадочным. Оно казалось абсолютно незнакомым, хотя и походило на нечто, что в далеком-далеком прошлом сопровождало каждый его шаг, своей глубокой и светлой силой питая его поступки и намерения. Тогда, когда отец был рядом, лучший друг вдохновлял его, а будущее было пустым и поэтому безграничным.____________________
Сильно изменившийся образ жизни одновременно привнес много нового, но и пробудил старые воспоминания. Хогвартс, вновь открывший перед Маркусом двери, одним своим существованием питал его силой. Знакомые каменные стены, украшенные портретами и изразцами, древние двери, привычно поскрипывающие от прикосновений, разглагольствующие привидения со своими характерами и повадками, и так же шум заполненных радостным гомоном коридоров, ощущение скученности и тесноты, так греющее, заставляющее почувствовать себя частью большого дела — все эти атрибуты школьной жизни против воли стали настоящим лекарством для его души и погружали в рутину, знакомую с детства, отвлекая от зависимости страдать. Один человек из всей этой массы привлекал внимание особенно. Все просто — студент искал общения с Маркусом и потому чаще других оказывался в его окружении. Просто проявляя вежливость и не отталкивая его от себя, профессор все чаще замечал у себя небольшое ощущение, — он сам себе точно не мог сказать, в чем оно заключается, единственное, что приходило на ум: «приятно» — посещавшее его, когда он замечал, что этот студент вновь стоит у его стола, рядом, со взглядом смущённым, но также и с ярким желанием узнать, читавшемся в его настойчивости. И каждый раз вопросы были выверены до последнего слова — Маркусу стало понятно, что ученик серьезно относится ко всему, о чем пытался с ним заговорить. Усердность на уроках, активность после, а также милый в своей наивной простоте взгляд, который так пытливо изучал мракоборца, становились интересны мужчине, вспоминавшем через него себя в прошлом: «Какой он живой, какое яркое намерение в каждом его действии... Неужели и я когда-то был таким?». День за днем Маркус проникался любознательностью и настойчивостью юноши и уже сам начал интересоваться его жизнью. Выяснилось, что Саймон мечтает стать мракоборцем, потому что его впечатлила отвага и сила. Что он хочет использовать все возможные шансы, но, к сожалению, не знает, что еще он может сделать, чтобы помочь себе. Что Маркус вдохновляет его своим поведением и знаниями, и даже что сам он считает себя недостаточно смелым для такой работы. Эти и многие другие подробности, выяснявшиеся за их разговорами, грели Маркуса своей простотой и доверчивостью. Рядом с Саймоном он впервые за долгое время забывал о своей ноше, отдаваясь настоящему моменту, чувствуя себя знающим свое дело мракоборцем и превосходным преподавателем, получающим кайф от своей работы. Было порой просто приятно, что этот юнец никогда не спорил с ним, но не потому, что угождал, а потому что ему было важно узнать его мнение. Это легко проявлялось в том, как он следовал советам и рекомендациям опытного Маркуса, и тот ценил это. Еще приятней было наблюдать, как стеснение с каждым разом все меньше управляет Саймоном, и он задает все более смелые вопросы, иногда провоцируя профессора на ироничные упоминания о пикантных подробностях некоторых дел. В такие моменты взрослому мужчине было чертовски приятно поддразнивать очевидно девственную натуру, которая так по-юношески, пытаясь не выдавать своего смущения, продолжала внимательно слушать его, делая вид, что ей главное узнать конечный результат, но никак не подробности произошедшего. Так или иначе, общение с этим студентом забавляло, а порой интриговало мага, который иногда по вечерам с улыбкой на лице вспоминал очередной «важный» вопрос, заданный с вдумчивостью и осторожностью милым Саймоном. Плавное течение нарастающих по медленной, но неотвратимой амплитуде отношений было нарушено одним октябрьским вечером. В тот день пришли противоречивые данные, в которых сообщалось, что сраного выблядка Рудольфуса засекли за границей. На севере. По пути в Дурмстранг. Информация буквально взбесила Маркуса, который в свое время потратил на проверку этой сверхзасекреченной школы — уделяющей особое внимание изучению темных искусств — несколько лет, так как она идеально подходила под возможное укрытие для наследницы Темного лорда. Чего подобная проверка стоила ему, не стоит и упоминать, единственное, что можно сказать: попытайся провернуть это дело кто-нибудь другой, он не только не выведал бы ни шиша, но и сам лишился бы чего-нибудь ценного. Хорошо, если жизни. Вернувшееся предположение вцепилось в сознание и насмешливо крутилось там, как бы напоминая ему о, возможно, потраченных впустую усилиях. Нельзя было оставлять это без внимания, но и покидать Хогвартс, кидаясь на ничем, кроме парочки слухов не подтвержденные данные, было крайне опрометчиво. Очевидно, что мерзкий пес Воландеморта был в курсе того, что Маркус уже больше месяца находится на должности профессора защиты от темных искусств, и его отсутствие могло сыграть им на руку. После урока у старшекурсников погруженный в расчеты и поиски наилучшего решения сложившейся ситуации Маркус машинально сортировал стопку с домашним заданием, не особо обращая внимание на Саймона, который, как обычно, подошел к его столу. Не имея особого настроения, профессор молчал, ожидая, что студент почувствует его нежелание общаться и не станет настаивать на разговоре. Одновременно с этим он хотел, чтобы произошло все наоборот, потому как — к его удивлению — надеялся отвлечься от острого вопроса, и порция позитивных чувств, с которыми у него прямо ассоциировался Саймон, сейчас была бы очень кстати. Студент, похоже, проигнорировал настрой преподавателя, а быть может так не хотел упускать очередной шанс с ним пообщаться, что все же обратился с довольно интересным вопросом — вновь невольно доставляя мракоборцу удовольствие, вызвав у того гордость и проявляя к нему особенное внимание. Сам того не подозревая, Саймон подтолкнул уставшего Маркуса, который, сбросив с себя ответственность, приласкал его. Слишком яркая реакция юноши не позволила долго обманываться, хотя и зажгла удовольствие в груди мужчины. Он вдруг очень захотел сделать тому приятно, и это прежде никогда не испытываемое желание напугало. Поняв, что впервые он может пойти на поводу у своего ожидания, нарушив тем самым правила да и свои прежние принципы, Маркус отстранился, испытывая все возрастающие противоречивые чувства, пока совсем не замечая, какую силу они имели. Несомненно, добившись своего, мракоборец напрочь забыл о долге и особенно сильно ощутил себя присутствующим здесь. И это здесь было рядом с ним, Саймоном, не представляющим даже, как сильно он включал Маркуса, напрягая, возбуждая, провоцируя чувства, желания и действия. Впервые за десятки лет глубоко поврежденная душа испытывала на себе полноценное, все возрастающее раздражение, которое сейчас нельзя было назвать жалкой копией. О нет, это раздражение черпало силу из других актуальных эмоций, не имевших раньше позволения быть. Маркус забылся, забылся и отпустил себя, становясь живым. Впустив в себя негативное чувство, он и не заметил, как за ним хлынули и остальные. Мелкое происшествие, в прошлом не имевшее бы никакого значения, стало событием, которое словно неприятным движением вставило вывихнутую душу на место, причиняя боль. Пораженный сам собой Маркус с тех пор начал стремительно вспоминать, каково это — жить, жить среди людей, которые постоянно вызывают какие-то ощущения в теле, означающие то или иное желание или нежелание вперемешку с эмоциями. Интересно, хочу помощи. Жалко, хочу помочь. Устал, не хочу никого видеть. Хочу побыть с ним? Новое восприятие определенно добавляло красок миру Маркуса, однако начало мешать выполнению задания. Поэтому отстраненность, с которой начал вести себя Саймон после того вечера, была мракоборцу только на руку — пока он мог сдерживать свое желание близкого общения, но не ручался за себя, если активность проявит милый студент. Примерно через месяц, когда информацию по ПСу подтвердил другой источник, непосредственно находящийся в Дурмстранге, не осталось сомнений в необходимости все же посетить свою «любимую» родину еще раз. Срочно сорвавшись, Маркус даже обрадовался. Нарастающее чувство опасности отлично отвлекало все его внимание на себя, заставляя думать только о миссии, принося уверенность в привычном состоянии. Уходя все глубже на север, одинокими и холодными вечерами, проведенными порой на ледяной земле в обдуваемых со всех сторон снежных пещерах, он ловил себя на том, что воспоминания о светловолосом юноше — без его воли пробиравшиеся в утомленное за день сознание — согревали. Чем дальше он находился от Хогвартса, оплота спокойствия и тепла, тем большую силу имели эти обрывки образов. Погрузившись в свою стихию, мракоборец понимал, что в этот раз одного маленького изменения хватило, чтобы он воспринимал очередной тернистый путь по-новому.