Когда разум лжёт

Он наконец-то мог держать его в своих руках. В прямом смысле этого слова — юное тело вальяжно раскинулось на его коленях, выказывая своей позой доверие: лежа на спине, положив голову на торс мужчины, юноша демонстрировал незащищенный открытый живот, а полуприкрытые глаза лениво наблюдали за падающим снегом. Без намека на пошлость или игру, все по-настоящему — когда две души понимают, что им некуда спешить, у них целая вечность. Невозможно было не ласкать эту нежную кожу с просвечивающими венами, рисующими голубым по белоснежным рукам. Склонившись, темной рукой он касался, едва надавливая, очерчивая миниатюрные подобия рек, изучая каждое ответвление, а затем вновь возвращаясь к истоку у нежнейшей внутренней стороны локтя. Контраст в цвете и форме, плотности и температуре походил на произведение искусства, исключительно сочетавшее противоположности, создаваемое и исчезающее на глазах. Это действие завораживало, гипнотизировало, увлекало все внимание. Сначала ощущая тепло и бархат лишь подушечкой одного пальца, теперь он не мог этим довольствоваться и, постепенно увеличивая поверхность соприкосновения, вскоре проводил всей ладонью, ощущая, насколько собственная рука прохладней и крупней. Услышал глубокий вдох и сильный выдох. Понимая, что несколько увлекся, улыбнулся и под руки легко подтянул свое сокровище повыше. Теперь было удобно, повернув голову влево, уткнуться в светлую, в полумраке будто сияющую шею, тут же покрывшуюся мелкими мурашками. — Ах, Маркус! — почти смеясь, с придыханием прошептал юноша и, подняв обласканную руку, запустил тому на загривок, сжимая. Вторую, наоборот, опустил к чужому бедру: надавливая, сильно провел по нему основанием ладони, получая удовольствие от прикосновения, одновременно потягиваясь от волны, которая прошла по телу в виде дрожи. Их движения были взаимосвязаны, импульсы энергии передавались по кругу, наращивая силу, учащая дыхание, разогревая тела. Ответные прикосновения опьянили мужчину, и, вдохнув поглубже ни с чем не сравнимый аромат любимого мальчика, — чем спровоцировал еще один сладкий вдох — он крепко сжал его в объятьях. Оцеловывая податливую шею, думал, что мог бы сейчас легко съесть свою хрупкую добычу. От этих мыслей зарычал и укусил-таки в удобно подставленный манящий угол надплечья, из-за чего левая рука юноши, оглаживающая ногу, резко сжалась, и он непроизвольно простонал, передавая мощную волну напряжения, застилающую яркой вспышкой сознания обоих. — Саймон, я… — мужчина прохрипел — перехватило и без того сбивающееся дыхание. С нажимом проведя рукой вверх по юной, быстро поднимающейся груди, он взял его за подбородок и развернул лицо к себе, получая доступ к сладким, приоткрытым губам, чтобы утонуть, нет, чтобы утопить в них свое желание, которое теперь было настолько властным, что не представлялось возможным выжить без соединения с его источником. Он ничего не мог противопоставить уничтожающей жажде чужих губ. Впиваясь сильнее, Маркус жалел, что больше невозможно углубить поцелуй, в то же время его не покидало истинное ликование от того, как все происходило. Их движения, звуки, взгляды, запахи — всем этим управляла какая-то внутренняя сила, не зависящая от физических тел. Несмотря на то, что они были свободны в своих желаниях, не покидало ощущение участия в особенном ритуале, осуществляющем самоё себя через их контакт. Поцелуй все не кончался, казалось, что, если они оторвутся друг от друга хотя бы на миг, все исчезнет, как иллюзия. Маркус не выдержал и, на пару мгновений прервав слияние, уверенным движением повалил Саймона на кровать. Образ его, полуобнаженного, возбужденного и желанного, что шептал его имя и тянулся руками, чтобы скорей соединиться вновь, врывался в тело со всё затопляющей нежностью, которая вплеталась в страсть, придавая ей тот особенный вкус, ассоциирующийся только с его мальчиком. Было всего несколько секунд, чтобы испытать чистоту этих ощущений, потому как заставлять ждать красоту во плоти по меньшей мере неправильно. Потянувшись за новым поцелуем, он почувствовал, как Саймон оплел его руками, притягивая ближе, желая чувствовать больше, прижимаясь, выгибая поясницу. Дабы удовлетворить это ненасытное желание Маркус, приподнимаясь, пропустил руку между их телами и, вновь оторвавшись, чтобы увидеть лицо любимого, раздвинул его ноги, которые тот стремился соединить обратно, но уже над вжавшимся мужчиной, теперь топя их в максимальном контакте, обхватывая бедрами. Касание дало не только понимание, что они оба возбуждены до предела, но от этого наступил экзистенциальный приход, сопровождавшийся стонами обоих. Юноша, воспользовавшись моментом, опустил руки, пытаясь нечеткими движениями расстегнуть штаны, чтобы выпустить стесненную животную силу. Мужчина, улыбнувшись-оскалившись, сел в раздвинутых ногах и легко освобождил их обоих от последней преграды. Он отметил про себя, что то, насколько он сейчас заведен, может закончить соитие, едва оно начнется. Эта микромысль ускользнула, не задерживаясь, потому что все, что Маркус мог, хотел и должен был — это доставлять удовольствие прекраснейшему Саймону. Не замечая, как облизнулся, он направил руку к паху, соединив их горящие твердые члены, и снова стоны зазвучали от обоих. На первые секунды юноша замер, цепляясь за бедра мужчины, замолк, сладостно сжимая веки, отдаваясь главенствующему ощущению, пока большая рука нежно, но настойчиво проводила вверх, до головок, в конце слегка сильнее вдавливая друг в друга, большим пальцем растирая каплю смазки. В этот момент Саймон непроизвольно выгнулся и открыл глаза, подернутые пеленой вожделения, поднял руки выше, чтобы потянуть к себе, и тихо простонал: — М-м-м… Маркус… я хочу тебя. После этих слов возбуждение прошло точку невозврата, и Маркус всем телом ощутил давно забытые спазмы, предвещающие обильный оргазм. Успев лишь накрыть губы мальчика своими, он кончил, одновременно с этим осознав себя пробудившимся. С великим нежеланием открыл глаза. Остаточные ощущения теплого, живого тела, прижимающегося к нему, совсем не вязались с визуальной составляющей, окружавшей Маркуса. Нависающие серые сталактиты выглядели так, будто сейчас особо острые концы полетят вниз от собственного веса и прямехонько войдут аккурат в еще горячую от томного сна голову, мгновенно остужая. Бледные двигающиеся разводы-отсветы на поверхностях грота выделяли и затемняли любое углубление, заставляя мужчину поморщиться от неприятного предчувствия. Больше не было смысла продолжать лежать, пытаясь запечатлеть на своей коже фантомное присутствие желанного человека, уснуть точно не получится, да еще и этот конфуз. Маркус встал, осмотрев и очистив себя, собираясь в путь, и глубоко задумался. «Чтобы мне снился кто-то? Я что, называл его любимым во сне? Да еще чтобы я такое испытывал? Да, твою мать, что вообще это было?» — смущаясь самого себя, мужчина пытался мыслить критично. За тридцать шесть лет такого не случалось с ним никогда. Да, в пубертатный период приходилось порой проснуться с мокрой простыней, но такие сны не относились к кому-то конкретному, скорее просто являлись результатом взросления и появившихся новых потребностей. То же, что произошло сейчас, в какой-то степени даже напрягло сурового мракоборца, находящегося на опасном задании. Его представление о самом себе было только что нарушено. Тем не менее, с каждой минутой, проведенной в реальности, он понимал, что у напускного автоматического раздражения к непонятному не получается загасить приятный огонек, который остался после пробуждения. Не хотелось признавать, но этот огонек грел сердце лучше любого согревающего заклинания. Ничего не предвещало подобного, думал Маркус. Да, он каждый день вспоминал о Саймоне, да в последнее время все чаще. Их разговоры, его звонкий смех и вопросы, граничащие с удивлением, — мракоборец уже понимал, что делает это специально, провоцируя в себе позитивные чувства, с которыми все вокруг менялось, и приходила легкость и свобода — ах, ну да, и его смущение, и мягкость волос с нежностью кожи, и едва уловимый запах тоже. Размышления помогли вспомнить, что мысли о мальчике ограничивались не только платоническими изысканиями. Маркус засмеялся. Искренне, громко и раскатисто, так, что с дальнего конца пещеры полетело множество черных пищащих комков, со страха теряющихся в своем доме. Да, определенно, этот юнец прочно засел к нему в голову. А самое приятное, что и в душу. Даже при невозможности видеть и слышать его рядом одни только мысли о нем доставляли невероятное количество позитива, а главное, разжигали настоящие человеческие желания. Сегодня он должен был достигнуть точки назначения. Или нет. С Дурмстрангом шутки плохи: главной своей целью школа ставила секретность своего места дислокации, даже обойдя возможное ее расположение со всех сторон, ее невозможно было разыскать. Маркус знал это, поэтому понимал, что в любой момент задание может прерваться, если его все-таки засекут. Его путь занял столько времени и поставил анти-магические рамки передвижения именно потому, что любые намеки на трансгрессию, метлу или какое-либо другое магическое перемещение в этой зоне будут восприняты как попытка вторгнуться на земли суровой северной школы. Спросите, как же тогда мракоборец намеревался пробраться в катастрофически защищенное место? Очень просто, пару лет назад, ломая над этой нехилой задачкой голову, он обнаружил, что в Дурмстранге под псевдонимом, совершенно секретно работает один из агентов. С помощью этой связи Маркус хотел снова пробраться в магическую школу. Добравшись до назначенного места, он должен был встретиться со своим проводником. Одна интересная деталь: на время пребывания там было необходимо сменить внешность, иначе тайное проникновение не имело бы смысла. Для этого использовалась классика жанра — оборотное зелье, которое было заботливо подготовлено ворчливым Ридом. Хотя, конечно, без помощи Коннора мракоборцу ни в жизнь не получить такой услуги от лучшего зельевара королевства. Мысленно поблагодарив Саймона, волос которого он дальновидно припас, — обнаружив на манжете, после того разговора — Маркус добавил недостающий ингредиент во флягу. Зашипев от контакта с ДНК студента, зелье изменило свой цвет на молочно-голубой. Предвкушая вкус, который, как известно, меняется в зависимости от личности, в которую хотелось обернуться, сделал глоток. Что-то, отдаленно напоминающее голубику, с ярко выраженной кислинкой, и оставляющее тающее послевкусие сахарного имбиря, несколько удивило, но определенно порадовало мужчину. Этот вкус был таким, что хотелось выпить еще, чтобы распробовать. Усмехнулся про себя — ему это желание что-то напоминает. В эту же секунду в желудке что-то закрутилось, расширяясь горящей волной по всем внутренним органам. Изнутри действие перешло наружу, и кожа начала плавиться, меняя свой цвет и текстуру, разглаживаясь. В голову вонзились тысячи иголок, перекраивая череп, сжимая черты лица, от боли в челюсти казалось, что зубы раздробило в пыль. Волосы зашевелились, с неприятной щекоткой отрастая и окрашиваясь в светло-пшеничный, а кости заломило от одновременного сжатия по всем поверхностям. Минута — и, пройдя сквозь тотальное преображение, Маркус стоял в облике Саймона, настолько похожем, что было бы не отличить, даже если их поставить рядом и рассматривать. В следующее мгновение перед ним открылся тайный проход, быстро разрастающаяся трещина в каменной стене, и из нее вышел невысокий молодой человек в темных одеяниях с мехом, соответствующих стилю школы, и передал сверток со студенческой формой Маркусу. Тот снял свои вещи, которые теперь свисали с более утонченного тела, и с помощью трансформации припрятал их. Сменив одежду, он отправился за проводником, разглядывая свои новые руки и улыбаясь про себя.

________________________

Даже постоянно поддерживая измененный облик, Маркус не мог надолго оставаться в Дурмстранге, поэтому он в ускоренном режиме проводил поспешное расследование, пользуясь данными, которыми его снабдил агент. Проверив все возможные тайные и не очень проходы в школу, он установил заклинания оповещения, чтобы узнать о возможном вторжении. На волоске от разоблачения, по одной встретился со студентками, которые могли быть хоть как-то связаны с этой историей, — к счастью, таких оказалось немного — и с помощью пары запрещенных заклинаний заставил их говорить. Такие резкие действия были оправданы только нехваткой времени, если Рудольфус решится на вторжение, так как Рождественские каникулы как нельзя лучше подходили для этого, то Маркус должен был быть готов к этому. Впрочем, и в этот раз, даже с использованием «Imperio» мракоборец не нашел ни единой зацепки в словах девушек, которая подтвердила бы опасения. Он проклинал свое решение все же сорваться сюда: заклинания оповещения молчали, агент подтверждал отсутствие каких-либо подозрительных моментов, более того, настаивал, что источник, сообщавший о пожирателе смерти, не имеет доверия, и неспроста. Интуиция, сначала отдаленно шептавшая о тщетности попыток, с каждым часом звучала все сильнее, занудно настаивая на возвращении. Вторило ей и его собственное желание скорее вернуться в надежные стены Хогвартса — он подумал, что стал слишком сентиментален. Убедившись, что он предпринял все необходимые меры, и снабдив агента инструкциями на случай ошибки, Маркус решился пуститься в обратный путь, подгоняемый страхом: «Кому понадобилось настойчиво сообщать ложную информацию? Кто мог знать о расследовании?». Последняя ночь, проведенная на любезно предоставленном матрасе в пристройке к пустующей сторожке, выдалась бессонной из-за достаточно бесполезных попыток проанализировать сложившуюся ситуацию. Мгновенно трансгрессировать или перенестись с помощью летучего пороха в Хогвартс Маркус не мог и оттого метался от беспомощности. Напомнил себе, что все, что он сейчас может сделать — это хорошо отдохнуть перед долгой дорогой, чтобы быстрее ее преодолеть. На ум первый раз за последние несколько дней пришла идея подумать о ком-то хорошем, чтобы успокоиться. Пытаясь дышать глубже и считая продолжительность вдохов и выдохов, Маркус представил себе Саймона, нежно смотрящего на него. Сознанию не потребовалось много времени, чтобы изменить эту милую картину, превратив невинность во взгляде в похоть, школьную форму — в темные простыни под обнаженным телом, а сложенные вместе руки — в протянутые к нему в мольбе прикоснуться. Не сопротивляясь таким изменениям, а только радуясь быстро возникшему приятному ощущению, распространяющемуся по всему телу от низа живота, мужчина потянулся рукой к паху. Осознание остановило его в момент, когда он нащупал не привычную идеально выбритую гладкость, а мягкие кудряшки. Он же прямо сейчас в теле Саймона! Искренне оценив иронию, Маркус решил воспользоваться своим положением. Еще ни разу его не интересовало, в кого он перевоплощался в случае необходимости по долгу службы — задания выполнялись ради выполнения, и ему было не сильно важно, в каком теле находиться. Сейчас же, когда мракоборец получил несколько свободных часов перед новой дорогой, он первый раз захотел увидеть «свое» тело. Волнуясь от предвкушения, мужчина в теле юноши, встав, подошел к старому шкафу с замызганным зеркалом на двери. Осматривая себя, он прикоснулся к волосам, ощущая их шелковистость и даже слегка завидуя, гладил по лицу, приятно жмурясь от собственных касаний. Губам уделял внимание особенно, как же странно было касаться их своими, но совсем чужими пальцами. Надавил сильнее, приоткрывая от этого рот и касаясь влажной внутренней стороны, ощущая свой выдох на кончиках пальцев, отчего в голове начало шуметь. То, что он видел в зеркале, раздваивало сознание, Саймон, аккуратно изучающий себя, своими движениями доставляющий наслаждение пусть и измененному внешне, но телу Маркуса, от которого и зависело, куда дальше направить его руки. Шум в голове усиливался, увлекая за собой слова и буквы, заменяя их на безмолвные инстинкты. Он проникал глубже в рот, проводя пальцем по сопротивляющемуся языку, надавливая, вытаскивал обратно, обхватывая сухими губами, на выходе с особенным кайфом проводя по ним влагой. Он видел перед собой глаза, что только что представлял, полуприкрытые, проявляющие без стеснения происходящее в глубине души. Нехотя оставив губы, снял с себя майку, обнажая. Как же ему нравилось то, что он видел — изящное юное тело с прорисовывающимся рельефом, только подчеркивающим тонкость талии, глубоко вздымающаяся светлая грудь с темнеющими, уже затвердевшими сосками, которых так хотелось нежно коснуться. Не останавливая себя, Маркус обеими руками провел сначала по шее, чувствуя расслабление, следующее за ладонями, а затем опустился ниже, медленно, каждым пальцем касаясь сосков, от чего ощущения отзывались в груди быстрыми вибрациями, как электрическими импульсами, пробивающими насквозь все тело до изгиба позвоночника. Дыхание становилось тяжелее, и от каждого вздоха он все глубже погружался в негу удовольствия, продолжая безотрывно наблюдать, как выглядит Саймон в такие моменты. Штаны уже спели натянуться от напряжения, которое начало собираться в паху. Маркус оттягивал момент, желая насладиться своим любимым мальчиком по полной. Вновь провел рукой выше, через шею к затылку, продолжая другой ласкать сосок, передающий почти болезненные вспышки, как оголенный провод, — «боже, какой же парень чувствительный!». Сжал руку, потянув за волосы, создавая новый импульс, мощнее предыдущих, напрямую пробивающий в голову, опьяняющий и заставляющий оторваться от наблюдения и прикрыть глаза. Боже, почему он бреет голову, это ужасное упущение, — глупейшая мысль вызвала улыбку и, открыв глаза, он увидел такого Саймона, которого даже не представлял: томный взгляд наравне с ленивой улыбкой, руки, целенаправленно доставляющие приятные ощущения обладателю, и откровенно выпирающий из-под натянутой ткани член — он ощущал, как тот пульсирует от нетерпения. Пожалуй, это было похоже на сон гораздо больше обычной фантазии о сексе, однако, сейчас наоборот — все реально. Простонав от понимания этого, Маркус, проведя обеими ладонями по животу — еще никогда так не хотелось касаться всего «себя» — по бедрам, завел их под ягодицы, сжимая. Сладострастно выдохнул: похоже, это была ни хрена-себе-какая эрогенная зона для мальчика. Новые знания об этом теле мгновенно отзывались созданием изощрённых фантазий и все ярче жгли его душу желанием скорее продемонстрировать все найденное настоящему обладателю этого тела. Мужчина больше не мог отказываться от главного действия и коснулся почти ноющего от возбуждения члена, сначала сжимая, оттягивая. Услышал привычный гортанный низкий звук, рефлекторно вырвавшийся, и ошалел от того, что увидел, как рычит Саймон. Поднес ко рту нежные пальцы, смачивая, чтобы проскользить ими по головке, вызывая у себя новые несдержанные стоны. Ему нравилось, нравилось, нравилось наблюдать за тем, как Саймон меняется в лице, мнется телом, двигает своей тонкой ладонью по твердому, горячему, юношески-нежному члену, подрагивающему от сладостных импульсов. Он верно сошел с ума, лаская другого, но получая двойную отдачу, хотелось развращать это тело, дарить ему больше непривычных гримас страсти. Закусив губу, — «черт!» — он начал ускорять движение, в то же время лаская напряженные ягодицы, утопая в неудовлетворенном желании целовать, слизывать, прижиматься сильнее и тут же нежно проводить языком, заглаживая яркие ощущения. Ему крыло сознание от того, что он держит упругую, желанную попку Саймона и при этом сам чувствует, насколько ему это приятно, так, что хочется прокусить губу до крови, пытаясь выпустить разрывающую его изнутри энергию. Все же найдя выход, эта энергия прорвалась наружу с оглушительным оргазмом, который, затмив все вокруг и пробив пустотой, унес способность связно мыслить вслед за извергнутым семенем. В бездумье последний раз проведя рукой, Маркус поднес пальцы ко рту, слизывая. О, да, это пошлое, максимально развратное действие в совокупности с удовлетворенным взглядом и размеренным, охлаждающим разгоряченное тело дыханием, как вишенка на торте завершило чувственный эксперимент. Опустошение принесло свободу и утвердившееся знание о новом желании. Маркус наконец уснул, улыбаясь от мысли о том, насколько сильно Саймону должны понравиться уже проверенные действия.