Призраки прошлого

      — Леви? Ты меня слышишь? — голос Эрвина прорвался сквозь окутывающую мглу, в которую был погружен Аккерман. Парень медленно открыл глаза, ощущая в теле странную усталость. Комната была заполнена рассеянным светом, сам он лежал на кровати в одежде, а ноутбук находился рядом. Он был закрыт и отключен.       — Я что, уснул? — пробормотал Леви, медленно поднимая спину.       — Похоже на то, ведь уже утро, — Эрвин раздвинул шторы, и в комнату хлынул яркий свет, отчего его напарник зажмурился.       — А ты? — глядя на не измятую часть кровати, спросил он.       — Дети долго не засыпали, пришлось остаться рядом с ними, — улыбнулся Смит. — Ты какой-то растерянный. Плохо спал?       — Нет, просто странный сон приснился, — пробурчал Леви.       — И какой же?       Леви несколько секунд раздумывал, стоит о нём говорить, или нет. Но решил, что Эрвину такое понравится. Он всегда любит что-нибудь новое.       — Ты был женщиной, — процедил Леви, глядя куда-то в сторону. Смит, несколько удивившись, широко улыбнулся.       — Серьёзно? И каково это? — с любопытством спросил он.       — Весьма… — Леви сначала посмотрел на его грудь, затем на свои ладони, и пару раз сжал пальцы, — мягко, — заключил он.       — Ха-ха! И тебе понравилось? Может мне стоит сменить пол?       — Нет, конечно, — кисло ответил Леви. Конечно же Эрвин воспринимает это как шутку, даже не подозревая, насколько все серьёзно. — Это просто странный сон, не более, — Леви поднялся на ноги и слегка потянулся. Новая неделя, а значит новый ворох проблем и суеты. — Нужно накормить и отвезти детей и идти на работу.       — Я уже приготовил завтрак, — тут же ответил Эрвин. — Дети умылись и едят. Остался только ты.       — Надо же, — Леви с сомнениями посмотрел на него, не ожидая, что в организации порядка тот его превзойдёт. — Решил поиграть в папочку? — он усмехнулся и, тронув Эрвина за плечо, отправился в ванную.       «Нет, это был не просто сон, — уже на работе размышлял Леви. — И та книга — не просто книга. Я читал, но не помню, как уснул. Более того, это происходило со мной во сне. Я видел эти странные тела, ни женские, ни мужские, чувствовал их. И мне было приятно. Теперь даже не могу понять: я читал, или видел это во сне?»       Леви оторвал взгляд от монитора, на который в прострации смотрел. Эрвин с утра был на планерке, а Жан что-то бормотал себе под нос, поливая и обрызгивая цветы. Кажется, он всё извинялся за то, что перепил в клубе и полез к начальникам обниматься. Телефон Леви завибрировал. Фарлан сообщением напоминал, что сегодня после обеда у них будут занятия. Конечно же за прошлую неделю Леви совсем забыл об этом, как забыл и о своём докладе, из-за которого начался весь этот сумбур.       — У нас два новых дела, — вернувшись с планерки, объявил Эрвин, — правда, одно из них всё же старое.       Леви с Жаном одинаково мрачно взглянули на него исподлобья.       — И какое на этот раз? Расчлененка? — без особого интереса спросил Аккерман.       — Нет, гораздо интереснее и возвышеннее, — усмехнулся Смит и положил перед ними материалы дела. — У одного частного коллекционера была похищена картина. Копия с известного полотна Рембрандта. Хотя тут даже копия является произведением искусства и цена у неё соответствующая.       — Давно? — хмуро спросил Леви, рассматривая фотографии.       — Около месяца назад. Коллекционер сразу обнаружил пропажу и обратился в полицию, однако поиски не дали результатов, поэтому дело оказалось у нас, — прокомментировал Смит. — Никаких следов взлома не было, пропало только это полотно, хотя в коллекции было много других шедевров живописи и статуэток из драгоценных металлов.       — Значит, похищена не ради материальной выгоды, — пробормотал Леви. — Месяц назад? Картина может быть где угодно, даже за границей. Шансы найти её — минимальны, — он пожал плечами.       — Ты прав, — согласился с напарником Смит. — Ни мотивов, ни подозреваемых у нас нет. До этого следственная группа опросила всех знакомых жертвы и прошерстила все его контакты, но увы, — вздохнул детектив. — Не было найдено ни одной связи.       — И почему мы должны этим заниматься? — удивился Кирштайн. — Пусть расследует отдел по хищению культурных ценностей. Это же их работа.       — Да, но… — Эрвин многозначительно посмотрел на Леви, да и Жан невольно скосил глаза на него. Ощущая на себе пристальное внимание, старший лейтенант оторвался от своего монитора и помрачнел больше обычного.       — Чего вы на меня уставились? — угрюмо спросил он, глядя на них исподлобья. — Будто я ясновидящий, и прямо сейчас выдам, кто украл, зачем, и где эта картина, — он усмехнулся, сложив руки на груди. — Даже я признаю, что это дело гиблое. От утраты картины никто не пострадает, так что давайте возьмёмся за дело посерьезнее, — он кивнул на стопку папок, что лежала на столе у начальника.       — Просто подумал, что в твоей чудесной книге об этом написано, — улыбнулся Эрвин, закрывая это дело и откладывая в сторону.       — Ничего там не написано. — процедил напарник. — Это лишь воспоминания одного человека.       — А второе дело? — поинтересовался Жан, когда Эрвин раскрыл другую папку.       — Второе более оптимистичное, — сказал командир. — Помните, не так давно был громкий коррупционный скандал? В компании «Фуллдек».       — Да, я помню, — тут же отозвался Жан. — Правда, его слишком быстро замяли.       — Я тоже слышал, — присоединился Леви. — Исполнительного директора посадили, а генерального так и не нашли.       — Да, ему в камеру подсунули подсадную утку, и появились новые сведения, — Эрвин взял из папки несколько фотографий и разместил их на доске. — Существует некая флешка, на которой хранятся данные подставных фирм и прочих махинаций компании, а так же списки всех людей, которые так или иначе замешаны в этих коррупционных играх. Эта флешка — своего рода бомба, которая подорвет не одну фирму.       — И где же она сейчас? — с некоторой неохотой поинтересовался Леви, предчувствуя, что в этом деле они могут погрязнуть глубоко и надолго.       — А вот это нам и предстоит узнать, — улыбнулся Эрвин. — У меня есть пара идей на этот счет, но чтобы удостовериться, нужно сопоставить некоторые факты.       — Что ж, если тут не замешан псих или маньяк, полагаю помощь криминального психолога тебе не требуется? — усмехнулся Леви. — После обеда отпустишь меня на занятия?       — Да, конечно, — мягко произнёс Смит. — Мы с Жаном соберем все необходимые сведения. Кирштайн, — Эрвин обратился к младшему сержанту, — в аналитическом отделе должна быть вся информация об этой компании. Проверь оставшихся сотрудников. Тех, кто работал непосредственно с руководителем. Это могут быть его заместители, секретари или финансово-экономический отдел. Там, где замешаны деньги — без них не обойтись.       — Хорошо, я проверю всех, — тут же отчеканил парень и отправился в соседний отдел.       — Когда мы найдём человека, которому была передана флешка, я обыщу его квартиру и… — начал было Леви, однако Смит его прервал.       — Теперь ты не можешь заниматься подобными вещами, — осадил напарника он. — Ты здесь работаешь в качестве профайлера, а не оперативно уполномоченного.       — Что? — мрачно проворчал Аккерман. — И кого ты хочешь отправить? Того сопляка? — Леви кивнул на выход. — Во-первых, он скорее лоб расшибет, чем проведет обыск, во-вторых, я пока ещё не психолог, а в-третьих, — его губы довольно изогнулись, — у нас нет ордера и всё это незаконно. Хочешь, чтобы я первым сдал тебя Заклаю?       — Ха-ха! Тебе как обычно палец в рот не клади, — рассмеялся командир. — Хорошо, проведешь обыск, как ты можешь — тихо и незаметно. Однако для начала нужно найти того, кого обыскивать.       — Ладно, ищите, — Леви взглянул на часы. — Пойду пораньше, нужно ещё взять несколько книг из библиотеки, — он схватил свою сумку и куртку.       — Не задерживайся вечером, — бросил ему на прощание Смит, — я запеку курицу!       — Привет, — мягко произнёс Фарлан, когда Леви опустился рядом с ним. Детектив внимательно осмотрел своего сокурсника с ног до головы, оценивая состояние. Парень слабо улыбался, однако его улыбка и глаза сегодня были наполнены грустью.       — Как ты? — выкладывая из сумки ежедневник и ручку, спросил Леви.       — Ничего, — тяжело вздохнул Фарлан. — Был на её похоронах, потом пообщался с той девочкой, которую удалось спасти. Криста, кажется. Она находится в очень подавленном состоянии. Похоже, Имир была смыслом её жизни…       — Я уверен, что она сможет справиться с этой потерей, — когда преподаватель прошёл в аудиторию, проронил Леви. — По молодости переживания быстро проходят, и у неё есть время, которое залечит раны. Гораздо хуже потерять человека, когда прошёл почти половину жизненного пути. Ведь тогда впереди останется лишь пустота, — глядя в пространство, завершил он.       — Кажется, что ты знаешь, о чем говоришь, — подметил Фарлан. — Но порой рассуждаешь, как старик, — усмехнулся он. Леви бросил на парня угрюмый взгляд, однако воздержался от едкого комментария. Сколько он ещё сможет прожить? Лет сорок, пятьдесят? Леви, как и другие молодые люди, боялся думать о старости. Представлять себя немощным сморщенным стариком, которого не будет волновать ничего, кроме еды и сна. Даже если они с Эрвином и будут вместе, кто-то из них всё равно умрет раньше, а второму останется лишь доживать свои дни, в ожидании кончины. Хорошо, если это случится как можно позже и до смерти останется лишь пара лет…       — …вопрос в том, как относиться к нему — как к «уже человеку» или как к «еще не человеку», — донеслись до Леви слова лектора. Размышляя о своём, он совсем отключился, а подняв глаза, прочитал тему сегодняшнего занятия.       «Этико-правовые проблемы абортов? Да, это очень поможет мне в будущем», — невольно усмехнулся Леви и тут же пожалел об этом: преподаватель снова обратил на него внимание.       — С какого момента человеческий зародыш становится человеком, имеющим право на жизнь, мистер Аккерман? — прямо спросил он к великому неудовольствию последнего. Всё время он против воли притягивает к себе проблемы.       — Полагаю, с момента рождения, — выдавил старший лейтенант из себя.       — Да, но к концу седьмой недели он уже имеет сформировавшуюся нервную систему, он чувствует боль и у него уже начинается внутримозговая активность, — внезапно произнёс Фарлан, выступив против и обескуражив сокурсника. Он что, решил развязать философскую дискуссию?       — Напомню вам, — подхватил его слова преподаватель, — что исчезновение этих самых мозговых импульсов у человека является современным юридическим основанием констатации его смерти. Если взять эту аксиому за основу, получается, мы убиваем человека, — сурово заключил он.       — Но профессор, — выкрикнул кто-то из аудитории, которая заметно оживилась. — Всё равно это «недочеловек», даже если у него есть мозговая деятельность. Она же не развита полностью. У него нет сознания, нет речи. И вообще всё это появляется лишь на втором году жизни…       — Что же, он до двух лет не будет человеком? — язвительно спросил кто-то. — Можно убивать и младенца? Чем он тогда отличается от зародыша?       Многие студенты начали обсуждать эту проблему вслух, делясь мнениями и разногласиями друг с другом.       — Тогда что же мы будем считать за начало жизни? — громко спросил Фарлан, перекрывая всех.       — На сегодняшний день существует две точки зрения на этот счет, — вздохнул преподаватель, когда все притихли. — Первая: индивидуум образуется в течении второй недели после зачатия, ибо именно в это время происходит распад родительских клеток. И вторая, более распространенная, вы её и сами знаете — жизнь человека начинается с момента слияния мужских и женских клеток, которые приводят к образованию одной, содержащей генетический материал. Он уникален. Зародыш не может считаться частью тела матери или её органом. Поэтому делаем вывод, что аборт на любом сроке беременности является намеренным прекращением жизни человека как биологического индивидуума, то есть — убийством, — заключил он.       — Но если считается убийством, тогда почему никого не наказывают? — скептически заметил Леви. — Пока ребенок в утробе — от него можно избавиться, но когда он только рождается — за это наступает уголовная ответственность.       — Двенадцать недель, — проговорил Фарлан, — а дальше в виде исключения по медицинским показателям. Но всё равно, — он нахмурился, видимо, имея своё мнение на этот счет. — По статистике по медицинским показаниям делается почти в два раза меньше абортов, чем по желанию женщины.       — Особенно, прошу учесть, до восемнадцати лет, — добавил преподаватель. — Я понимаю, что все вы — молодые люди, — обратился он к аудитории, — которые начинают строить свою жизнь. У всех разные приоритеты: кто-то хочет построить карьеру, кто-то думает о создании семьи, но в основном молодежь просто хочет наслаждаться жизнью. Молодость скоротечна… — снова глубоко вздохнул он. — А о старости в этом возрасте никто не задумывается — это кажется таким далеким и даже страшным.       — Говорит совсем, как ты, — шепнул Фарлан, пока профессор рассказывал об ответственности.       — Честно, мне эта тема — как кость посреди горла, — проворчал Аккерман. — Надо думать головой, прежде чем идти развлекаться.       — Ну не все же такие ответственные, как ты. Особенно, в шестнадцать лет, — пожал плечами Фарлан. — Что же теперь, забыть о развлечениях и всем стать монахами и монашками? — улыбнулся он.       — Я чувствую, что у тебя где-то есть внебрачный ребенок, Фарлан, — едко произнёс детектив.       — Нет, что ты, — замотал головой парень. — Я люблю детей, и если бы у меня был свой, я бы не отказался от него даже в шестнадцать лет. Но, к сожалению, в этом возрасте у меня были проблемы, так что я даже об удовольствиях и думать не мог. Но теперь очень хотел бы иметь семью. Вот только не знаю, какая девушка захочет жить с инвалидом, — стиснув свой протез, грустно добавил он. — А ты? Думал об этом?       — Я с тринадцати лет знал, что буду один, — угрюмо ответил Аккерман. — Потому что не способен ужиться с кем-либо, а уж тем более полюбить. У меня дерьмовый характер и от других я не жду понимания. Хотя теперь стоит проблема совсем иного рода, — усмехнулся он.       — И какого же? — полюбопытствовал Фарлан. — Ты всё же влюбился?       — Дело не в этом, — кисло отметил Леви. — А в том — в кого.       Следующее занятие было практическим, поэтому Фарлан не смог дальше развить эту тему, да и Леви особо не хотел распространяться о своей личной жизни. Правда, то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Сам Фарлан был готов выложить о себе всю подноготную, и это несколько смущало Аккермана — таким доверием он похвастаться не мог.       — Кстати, ты ведь так и не дописал тот доклад? — когда все занятия были окончены, спросил сокурсник. — Который мы начали в библиотеке.       — До конца — нет, но придётся сдавать то, что есть. Пока у меня нет на это времени, — он посмотрел на часы. Эрвин наверняка уже запек курицу, а Леви очень хотелось есть.       — Жаль, я хотел предложить сегодня снова поработать.       — В другой раз, — махнул Леви на прощание и покинул корпус. Знакомый черный седан уже стоял на парковке, и парень направился прямо к нему.

***

      «В государственном университете я преподавал зарубежную литературу. Оглядываясь назад, я часто размышляю о том, почему выбрал именно этот предмет. Преподавать я хотел всегда, но вот склад ума у меня был явно логическим, и разум тяготел к точным и естественным наукам, нежели к гуманитарным. Не знаю, что повлияло на мой выбор. Может быть, одна из прочитанных книг, может быть, желание создать что-то нетленное и обессмертить себя на века. А может быть, глубже узнать природу человека, что отражается сквозь бесчисленные стихи, романы и эпопеи. Однако, ни того, ни другого, ни третьего мне достичь не удалось. Окружающих людей я понимал, но их мысли и рассуждения казались такими примитивными и поверхностными, что выдержать больше получаса общения становилось невозможным. Особенно, бессмысленное бормотание студентов, которые даже не понимают, о чем говорят. Или беседы женщин, которые стремятся лишь к тому, чтобы всеми правдами и неправдами заполучить мужчину.       С другой стороны, написать что-либо значимое я тоже не мог. У меня не было таланта к писательству, однако неплохо выходили научные статьи, в отличие от художественных рассказов. Писать я умел, но лишь в определенной сфере и по слишком определенной проблеме.       Моё изгнание в деревне помогло мне немного найти себя и написать хоть что-то стоящее. Это был рассказ о природе и чувствах, что я испытывал, находясь в первозданном мире. Несколько машинописных страниц могли бы потянуть на небольшую повесть. Правда, вряд ли о ней кто-то узнает, кроме моих коллег-профессоров и кучки любителей подобных жанров.       Что ж, наверное, моя жизнь и оставалась бы такой степенной, если бы одним сентябрьским утром я не зашёл в аудиторию. Студенты-филологи уже ждали меня. Человек двадцать или тридцать рассредоточились по всему классу. После годового перерыва мне было слегка непривычно находиться в университете и читать лекцию. Непривычно носить костюм-тройку и ощущать удушающее объятие галстука. Непривычно видеть этих молодых людей, которые с любопытством и опасением смотрели на меня. Первый курс, совсем ещё новички. Они ещё не знают, что их ожидает, поэтому так осторожны. В среднем им по восемнадцать — двадцать лет. Они ещё так молоды… А я уже чувствую себя стариком, находясь среди них. Хотя по-сравнению с остальными профессорами, я — сущий мальчишка. Они все обращаются ко мне по имени и особо не считаются с моим мнением.       Не помню, на каком занятии я увидел этого человека. На третьем или пятом, может даже, спустя месяц. Он всегда молчаливо сидел на задних рядах, из-за чего я не замечал его. Не замечал того, как он выделяется среди этой серой массы. Поистине белая ворона в стае черных.       Одним из октябрьских вечеров я задержался на кафедре, обсуждая с коллегой-профессором труды Ницше. На самом деле, я был не особо силён в философии, но профессор не отпускал меня до тех пор, пока я не ответил на все его вопросы, а он мысленно не поставил мне зачет. Наконец освободившись, я собрал свои документы и поспешил домой. Однако по дороге заметил, что в одной из аудиторий горит свет. Именно в той, где я провёл последнюю пару.       «Неужели остался кто-то из студентов? — удивился я и приоткрыл дверь. Действительно, в аудитории находился молодой человек. Сидя за преподавательским столом он что-то читал. Одну из книг, точнее, журнал, который я оставил после занятий. Заметив меня, он поднял глаза, и мне внезапно стало не по себе. Не знаю, что это было за чувство — страх, удивление, стыд, радость, волнение, возбуждение или даже фрустрация. Я застыл на месте, не ощущая собственного тела и вдруг как будто вновь оказался в своём фантасмагоричном сне. Женщина или мужчина? Я долго не мог понять, кто же сидит передо мной. Его внешность была слишком красивой для мужчины, но взгляд слишком жестким и прямым для женщины. Его гладкая бледная кожа, золотистые волосы почти до плеч и хрупкое телосложение напоминало мне о той девушке, что я встретил ночью у реки. Но в остальном — ни капли сходства. Если она была похоже на ангела или нимфу, то этот человек был демоном.       Демоном, который забрал мою душу. Лишь увидев его воочию, я сразу понял, что это тот человек, который приходил ко мне во снах. Это то идеальное сочетание женского и мужского начала. Тот, кого я искал все эти годы и тот, кто обещал наполнить мою жизнь страданиями и любовью. И, в конце концов, уничтожить меня.       — Ох, простите, — наконец произнёс он, видя, что я не могу вымолвить ни слова. Даже не знаю, что за лицо у меня сейчас было, но тело просто переполняли чувства.       — Что вы здесь делаете? — убедившись, что это всё же юноша, сдержано спросил я.       — Зачитался и совсем не заметил, что уже стемнело, — он отложил журнал и поднялся ноги. Одет он был просто, но изящно и со вкусом. Белая чистая рубашка, серый жилет, темные брюки на подтяжках и лёгкие светлые туфли. Он был невообразимо стройным и лёгким и одновременно в нём чувствовалась какая-то сила. Какой-то внутренней стержень, который было не сломать. Мой взгляд упал на обложку, и я вдруг вспомнил, что это именно тот журнал, где был напечатан мой последний рассказ. Уж не его ли он читал?       — И что же вы читали? — я подошёл ближе. Молодой человек продолжал держать пальцы между страниц журнала. Я осторожно раскрыл его и к своему изумлению действительно увидел собственную повесть.       — У вас хорошо получается описывать состояние природы, профессор, — он едва заметно улыбнулся, а меня пробрала дрожь от этой улыбки. Странно, но я испытал страх. Мне стало страшно за собственную жизнь. — Но чувства… кажутся выдуманными, — перечеркнул он всё.       — Что? — я нахмурился, глядя на его непривычный, слегка восточный разрез глаз и большие миндалевидные глаза, которые были темно-карими, несвойственными такой бледной коже и светлыми волосам. — Как вас зовут? Вы посещаете мои лекции? Я вас не помню.       — Лоуренс Лау, — вместо того, чтобы протянуть руку для рукопожатия, он склонил голову и прикрыл глаза. — Первокурсник кафедры филологии. Не удивительно, что вы меня не запомнили. Я обучаюсь здесь всего месяц.       — Мистер Лау… — протянул я, припоминая его имя в журнале. Да, действительно, было такое. Меня ещё удивила его фамилия. Но почему я ни разу не видел его? Такого ослепительно блистающего среди этого тёмного кабинета.       — Пожалуйста, не обращайтесь ко мне так, — внезапно он рассмеялся, снова одарив меня мурашками по спине. — Выглядит так, будто я старше вас. Просто Лоуренс. Я же ваш студент, а не коллега.       И вдруг я понял, что это не я только сейчас заметил его. А он позволил увидеть себя. Он посещал каждое занятие, но только сейчас решил показать себя. Ибо с такой необыкновенной яркой внешностью невозможно оставаться незаметным, если только не делать это намеренно. В одну секунду этот человек перевернул всё моё существование. Сейчас, стоя на месте и смотря на него, я понимал, насколько была ничтожна моя жизнь, насколько бесполезны стремления и смешны попытки чего-то достичь. Насколько пустыми были дни, пока я не встретил его. А он, улыбаясь, был похож на весну, которая всё пробуждает к жизни.       — Хорошо, Лоуренс, — едва пересилив себя, смог ответить я, так не отводя от него глаз.       — Ваши лекции весьма посредственны, профессор, но почему-то я не могу пропустить ни одну из них, — сказал он мне на прощание.       «Постойте-ка, — закончив чтение очередной главы перед сном, Леви в замешательстве уставился на пустое продолжение. — Выходит, это рассказ не от имени Лоуренса Лау? Я так понимаю, это пишет Патрик, тот профессор, который влюбился в него? И все предыдущие описания тоже были от его лица? Но в той газетной статье было написано, что литературную премию получил именно Лоуренс. Выходит, что не он писал этот роман? И вообще, это больше похоже на описание жизни, нежели на художественный вымысел. В итоге, этот Патрик напишет, как убили Лау?»       — Леви, — на его спину навалилось что-то тяжелое, и Аккерман, закрыв ноутбук, постарался убрать его подальше, чтобы не повредить. — Опять читаешь свою повесть? — хмыкнул Эрвин, дыша ему прямо в ухо. Он только вернулся из душа, и Леви отчетливо ощущал свежий цитрусовый запах.       — Надо же мне как-то скоротать несколько минут в ожидании тебя, — он кое-как перевернулся под весом Смита и, расслабившись, прикрыл глаза. — Курица была очень вкусной, — признался Леви, до сих пор вспоминая её восхитительный аромат и нежность мяса.       — Что ж, там осталось ещё пара кусочков, можешь доесть всё, — Эрвин хотел отстраниться, но Леви схватил его сильные руки и вновь потянул на себя.       — Нет, я хотел поблагодарить, — проронил он, чуть приподнимая голову и касаясь дыханием губ любовника.       — С удовольствием приму все твои благодарности, — игриво отозвался тот и сам впился в манящие губы, которые доставляли не меньше блаженства, чем весь сегодняшний ужин.