***
Разговор никак не может начаться, Айзава недовольно смотрит на врача. Тот нервничает, постоянно глубоко вздыхает, замирает — и лишь одно молчание в ответ. Наконец он скрещивает руки и неуверенно бормочет: — Нам очень жаль, что всё так получилось. Никто из наших сотрудников не знал, что происходит в стенах больницы. — Я как раз это и хочу услышать, ситуация совершенно непонятная ни для меня, ни для Шото, — за окном поднимается ветер. — Дело в том, что сиделка вашего ученика не является тем, за кого себя выдает. — И кто же она? — почему-то немного смешно. — Она — больная душой девушка, которая недавно сбежала из соседней психиатрической больницы, — Айзаву было сложно удивить, но тут, честно сказать, удалось. — Её поиски продолжались два месяца; и дежурные герои, и врачи решили, что она мертва, но как оказалось — ей кто-то помог сменить документы. Большая папка, перевязанная красной нитью, упала на стол перед ним, Айзава небрежно перевернул страницы и начал читать. «Личное дело. Банко Миямото. Кодовое название — убийца твоих сновидений». Следующая страница была заполнена фотографиями. На первом снимке была она, но волосы были светлые, а глаза более грустные. Второй кадр был уже более плохого качества и более повседневный. На нём не было ничего необычного: юноша сидел на скамейке в парке и чинил небольшой оранжевый зонт. Его лицо было сосредоточено, он прикрыл один глаз, рассматривая механизм. Рядом стояла подпись следователя: « Убитый подозреваемой». На третьем фото было видно уже труп и комнату, которая была вся окрашена в красный цвет. «Нападение произошло накануне первого дня лета — по показаниям очевидцев, молодая девушка, вероятно, подруга, набросилась на молодого человека на улице. ****** Гражданин рассказывал, что Банко была не первый год влюблена в убитого, но не получала ответа. Сама же подсудимая всё отрицает и лишь изображает горем убитую знакомую». — Как её допустили до работы? — Айзава оторвался от папки. — Говорю же, никто не знал! — врач белел на глазах. — По этим документам, она числится мертвой, но у неё другие! Айзава снова опустил глаза в текст: «Лучшая подруга говорит, что предпосылки к убийству были. Банко Миямото постоянно говорила, что ей снится, как она нападает на убитого, пытается напиться крови. Передаю следование психиатру». Дальше почерк менялся, становился всё более непонятным, но всё равно читаемым. «Больная утверждает, что любила убитого больше жизни. Здесь, в отделении, она наконец-то смогла признать свою вину и подписать необходимые документы для полиции. С ней работает несколько специалистов, которые пришли к выводу, что ранняя смерть матери Банко повлияла на её подростковое созревание. Обвиняемая является психически нездоровой и должна быть приговорена к лечению в областной больнице». Снова была фотография, на этот раз уже во всю страницу. Это был небольшой коллаж, где Виола, теперь уже Банко, сначала сидела на стуле у белой стены и непонимающе смотрела на происходящее. Она была совершенно адекватна, на лице не было лишних эмоций. Вторая же часть коллажа ужасала — девушка скалилась, а в широко открытых глазах горел огонь безумия. «При огромном желании подсудимая вполне может прятать свои маниакальные наклонности, отыгрывать роль совершенно нормального человека, но при появлении раздражителя начинает проклевываться истинная сущность». Рядом были непонятные заметки и какие-то химические формулы. Айзава перелистнул страницу, где было подробно описано лечение. Врач, затаив дыхание, наблюдал за каждым действием. «В качестве раздражителей выступают люди, которые косвенно похожи на убитого. В целях чистоты эксперимента мы взяли несколько понятых, совершенно разных типажей. Раздражимость вызывают люди с грубыми чертами лица и светлыми волосами, обычно больная реагирует не сразу, пытается привыкнуть, но потом совершает характерные действия: пытается охранять какой-либо объект, который ей дорог, начинает грубить, распускать руки. До последней стадии, которая отделяет её от острого психоза, понятой не должен вступать в контакт и наносить какие-либо повреждения объекту, который был выбран для защиты». — Вы что-нибудь скажите по этому поводу? — Айзава до сих пор не мог прийти в себя. — Да, из её нынешних разговоров становится ясно, что она уже около трёх месяцев влюблена в вашего ученика, он ей напоминает её младшего брата, который был рождён с амаврозом, то есть, полной слепотой. Собственно, это и послужило тем, что Тодороки Шото попал под её защиту, — врач снова достал платок и промокнул лоб. — Извините, мне сложно говорить. — Ничего, сейчас всем нелегко. — Раздражителем, по версии её лечащего психиатра, выступил Кацуки Бакуго, который навещал Тодороки Шото во время вашего отсутствия. Но должна быть причина, которая бы запустила спусковой крючок в её сознании. Шото нужно было как-либо обидеть, доставить дискомфорт или что-то похожее, чтобы она впала в такое состояние. Либо же, другой лечащий врач утверждает, что угроза потери объекта — выписка, могла тоже сыграть не последнюю роль. — В любом случае, что произошло сегодня ночью? — в дверь постучали, и на пороге оказалась молодая девушка. — Отчёт готов, — она встала у стены. — Хорошо, Кая, положите на тумбочку и не мешайте, — она кивнула и снова оставила их наедине. — В последнее время у нас стали пропадать лекарства, причём все они были у нас на всякий случай, мало ли… Ну и вот, в последний раз обнаружилась пропажа серьезного нейролептика — Галоперидола, до этого мы недосчитались Аминазина. Айзава не мог во всё это поверить, но ситуация не казалась какой-то сказкой, всё было очень реально. Его спокойствие пошатнулось. — Я думаю, что Банко брала из лаборантской те лекарства, которые были ей знакомы, потому что данные препараты широко используются в психиатрии. Она знала о последствиях и побочных эффектах, поэтому, вероятно, чтобы продлить нахождение вашего ученика вместе с ней, были введены эти препараты совершенно здоровому человеку, — врач уже был более спокоен, потому что понял, что ничего страшного пока не грозит. — Я вам говорил, что у Шото было подозрение на шизофрению? — Да, я слышал. — По заявлению Банко мы сделали такой вывод. Сейчас, когда были проведены повторные исследования, ничего найти не удалось. Можно утверждать, что, опять же, Миямото сыграла не последнюю роль в этой истории. — Вы хотите сказать, что Тодороки мог быть выписан намного раньше, если бы не побочные эффекты от ненужных ему таблеток? — Айзава-сенсей встал и подошёл к окну. Ветер уже не на шутку гнул деревья, завывал и шипел. Сколько времени было потеряно? — Да, сейчас же мы переоформляем документы и историю болезни, в ближайшие два дня мы сможем его выписать, но с учёта не снимем. Можно начинать собирать его вещи. — Надеюсь, что ничего больше не произойдет и можно его спокойно оставить на два дня? Понимаете, я, как бы, тоже работаю, — он уже не мог вспомнить, когда проводил уроки так, как положено. — Конечно-конечно, пока с ним будет находиться другой человек, я всё проконтролирую. На выписку придёте вы или господин Старатель? — Скорее всего, я. Больше обсуждать он ничего не хотел — ему хватило сполна. Шота поспешил удалиться из кабинета и захлопнуть за собой дверь как можно сильнее.***
— А я говорю, что ты не сможешь! — Ты недооцениваешь меня, — Бакуго треснул кулаком по столу, в его глазах пылал азарт, а Киришима лишь помогал ему разгореться. — Может, это ты себя переоцениваешь? — Никогда, — Каминари смотрел за ситуацией с интересом. Вот уже три учебных дня не происходило ничего интересного. Тсую тоже повернулась к ним и замерла в ожидании. — Ну так давай, на что спорим? — На триста йен! — Идёт, ты сейчас подходишь к столу Айзавы, встаёшь на него ногами и пародируешь Урараку, — Бакуго ни капли не сомневался, что это будет сделать легко. Он давно уже не веселился и даже забыл, как это делается. Случайный спор подогрел в нём интерес, и азарт охватил с головой, не важно было, сколько йен, ради таких эмоций можно было всё. Киришима похлопал в ладоши, ему тоже было очень весело. Весь класс был в полном недоумении, Мидория смотрел с явным осуждением, а Урарака вообще закрыла рот ладонью, когда он с легкостью запрыгнул на поверхность стола. Эйджиро довольно свистнул и махнул рукой. Бакуго посмотрел на часы, ещё двадцать минут до начала урока — он сможет успеть развернуть целое шоу на этом столе, не то чтобы просто передразнить Очако. — Делай домашнее задание сам, Каминари, перестань у меня списывать! — Бакуго ударил ногой в стол, тот немного пошатнулся и скрипнул. Урарака узнала себя, замерла и смотрела на Изуку, который всё больше хмурился. — Что, похоже? Правда? Тогда я сейчас ещё что-нибудь покажу! — Ладно, хватит, я готов открыть кошелек и отдать тебе эти ебаные триста йен, ты наработал, — Киришима откровенно смеялся и съезжал со стула. Нет, ему нравилось злить эту правильную парочку, которые даже при слове «отношения» окрашивались в алый цвет. Это было весело, хоть Эйджиро и говорил, что иногда он перегибает палку. Ничего, одним разом больше, другим разом меньше. Он ходил по краю стола, раздвигая бумаги мысом и думал, что бы ещё такого сказать. Только он взмахнул руками и начал было очередную речь, как дверь отворилась и на пороге класса показался Айзава. Он закатил глаза и приложил руку ко лбу: как же он уставал от этих постоянных выходок. Вроде, уже взрослые люди, герои, которые подают надежды, а рассудка — кот наплакал. — Слезь, немедленно, — Бакуго застыл, потому что за кольцами шарфа и волосами Айзавы показалась двухцветная голова. Нет, не сейчас, он не ожидал и не хотел. До последнего верил, что его никогда не выпишут. — Ты оглох? Быстро на место! Потом с тобой поговорить успеем, задержись после урока. Он шел к своей парте, каждый шаг отдавался болью во всём теле, он чувствовал, как становится не по себе, когда первые радостные возгласы «Тодороки» слышаться из-за спины. Он не удержался и повернулся, встретился взглядом с пустыми глазами, прям как в первую их встречу в больнице. Такой же обречённый, такой же уставший и разочарованный. Ему показалось, что Шото дрогнул, когда их взгляды встретились, но он тут же опустил глаза. — Я готов накинуть ещё сто йен за то, что Айзава тебя застал, — перед ним оказались деньги. Киришима всё еще был красный от смеха и пытался отдышаться. Кажется, что Эйджиро был единственным человеком, которому было наплевать на появление Тодороки. Весь класс теперь молчал, наблюдал за каждым движением вошедшего, кто-то слабо махал рукой, проверяя, действительно ли Шото видит. Тот не реагировал, смотрел в пол и гнул пальцы. — Садись на своё старое место, — он не шелохнулся. Айзава принялся подбирать бумажки, которые валялись вокруг стола благодаря заслугам Бакуго. Не замечал, что Тодороки стоит на месте и просто смотрит на всех, ищет помощи у каждого. — Шото, ты сидел на четвертой парте, — Урарака показала пальцем в сторону окна. — Твоё место свободно, мы все ждали тебя! — Говори за себя, — Бакуго хотел сказать это тихо, получилось как всегда. — Завались, — Киришима махнул ладонью перед его носом, тем самым прерывая дальнейшую речь. Четвертая парта — это слишком близко к нему, опасно близко и невыносимо близко. Шото идёт осторожно мимо остальных, каждый выворачивается и, затаив дыхание, провожает взглядом. Он морщится, ощущает на себе пристальное внимание и садится, забывает достать вещи. Бакуго закусывает губу, в его сторону даже не смотрят, даже не поворачиваются. Отчего? Страшно? Сердце пропускает удары, почему Шото до сих пор молчит и никому не говорит правды? Что за подтексты? Киришима снова машет перед его глазами рукой, на этот раз напоминает, что уже начали писать в тетрадях число и определения. Он продолжает наблюдать: Шото неправильно держит ручку — это бесит. Почему ему никто не скажет, что он делает что-то не так? Неужели никого не раздражает? Неуверенно выводит линии по белоснежной бумаге, вся рука трясётся, и он в конце концов бросает ручку на стол. Айзава поворачивается, вздыхает и не обращает внимание. В конце концов, Тодороки сам не хотел, чтобы его замечали. А вообще, он мечтал учиться на дому, потому что от одного вида красных глаз, которые постоянно за ним следили, становилось очень плохо. Не страшно — горько.