Вкус терпкого отчаяния

Казалось, что в Тодороки образуется дырка от такого пристального взгляда. Бакуго внимательно слушал Киришиму, который, как всегда, рассказывал последние новости, но не мог отвернуться или закрыть глаза. Он не видел Шото три дня, с того самого момента, как ему стало лучше, и он рано утром ушел домой. Ни одного слова, ни одного движения или взгляда в его сторону, словно ничего и не было. Тодороки поправляет челку, прислоняется к учительскому столу и улыбается Мидории, что-то тихо говорит. Рядом с ними крутится Очако, она выставляет сначала одну ногу вперёд, затем вторую, с мыска на пятку и красуется новыми туфлями. Ничем не примечательные, обычные черные балетки. — Очень красиво, — на этот раз Шото говорит громче, а Урарака в один миг закрывает ладонями щёки и немного краснеет. Они встречаются взглядами, Бакуго не может спокойно усидеть на стуле и отворачивается. Слишком надменно, слишком высокомерно, даже если Тодороки это делает не специально. По-моему, эту дурь из него ничто не выбьет. — Ты меня вообще слушал? — Эйджиро щелкает пальцами перед его носом и поправляет свои волосы. — Ты его сейчас взглядом сожрешь, мне только непонятно: Изуку или Шото. — Чего? Да нихера. — Мне кажется, что даже Каминари это заметил, да? Блондин отрывается от прочтения параграфа, который совершенно не интересен. Он пытается дочитать вторую страницу уже в третий раз, но, видимо, и сейчас его постигла неудача. Откидывает учебник в сторону, поворачивается к ним. Как-нибудь потом. — Заметил, ты сам не свой. — Кстати, — Киришима немного приближается к Денки. — Я вчера до тебя так и не дозвонился; чем ты был таким занят, что не мог ответить с пятого раза? — Домашним заданием, как будто ты не знаешь! И нечего мне трезвонить по нескольку раз за день. Бакуго молчал. Когда он уже успел стать тем самым лишним человеком? Когда не поехал в лагерь или когда не обращал внимания на Киришиму и постоянно злился за то, что ему помогли? Факт остаётся фактом, он уже не знает половины из того, что происходит между его двумя… Товарищами? Можно, наверное, сказать так. Ему даже не рассказывают. Вообще, к ощущению кофе на губах пора привыкнуть и не обращать внимания. Вкус одиночества просто так не пропадет. — Ты слышал? — Эйджиро положил голову на парту. — Каминари Денки делает домашнее задание дома. Абсурд? — Полный, — Бакуго достает свою одну единственную тетрадь и снова поднимает глаза. На этот раз Урараки уже не видно поблизости, а Шото идёт к своей парте. Уже намного лучше — один он не вызывает никаких эмоций, но вот его компания. Хотя было ясно сказано в тот вечер, что компании Шото не имеет и не верит ни одному человеку. Но то слова, а им, как правило, не нужно доверять на все сто процентов. — Я, может, осознал, что английский язык — это необходимо. Только представьте: сколько возможностей мне откроется, сколько людей я смогу спасти в разных концах планеты, — Денки развел руками над головой и улыбнулся. — О, началось, — красноголовый махнул ладонью, и Денки обиженно отвернулся. В который раз он открывал учебник? На этот раз надеялся, что последний. — Бакуго, раздай, пожалуйста, эти распечатки, — над ним нависла Момо. Она была красива, особенно красота её заключалась в уравновешенности и спокойствии, Кацуки забрал бумаги и встал. Он был чуть выше неё, но не намного. Девушка благодарно кивнула и села снова на своё место, начиная что-то быстро печатать в телефоне. Она была одной из тех, с кем Бакуго никогда не выступал в открытые конфликты и даже не хотел. Зацепиться было не за что, да и другие объекты для сатиры ходили рядом. Пришлось начать с первого ряда, где сидела Мина. Она особо тоже не вызывала никаких эмоций до тех пор, пока не поддакивала Очако. Он отдал ей листок с заданием и замер, ощущая знакомый холод за спиной. — Можно и мне? — как Тодороки успел оказаться рядом — было не совсем ясно. — Дождешься своей очереди, — он отпихнул его и пошел дальше. — Ты что, особенный? — Как знаешь. Он раздал ещё несколько распечаток, но потом пришел Иида и забрал их, потому что уж очень ему хотелось поработать на благо класса. Хорошо, Бакуго точно не имел ничего против. Вообще он не понимал этого рвения — быть полезным для коллектива. Зачем, если всё равно каждый здесь работает сам на себя, видит конкурента друг в друге. Или это только он такой? Впрочем, ему хватало своего мнения, чтобы сделать выводы. Он снова рухнул на стул и недовольно буркнул, сам не понимая на что. — Хорошо, тогда мы идём вместе и сразу после последнего урока! — Каминари радостно хлопнул в ладоши. — Как здорово, что у тебя появились деньги, чтобы отдать мне долг. Я уж и не думал! — Куда идете? — зачем интересовался этим Бакуго? Да просто так, чтобы говорить. Чтобы молчание в толпе людей не давило. — Не важно, — Денки немного наклонил голову вправо и нахмурился. — Не очень-то и хотелось знать. Урарака, словно небольшой ураган, снова залетела в класс и встала у доски. Она пару раз стукнула по зелёной поверхности рукой и начала быстро тараторить: — Айзава-сенсей просил передать, что сегодня на физической подготовке будут проводиться спарринг-бои. Он сказал не тратить силы напрасно, потому что будет довольно много учителей из других классов. Так бывало раз в три месяца, и ничего хорошего это не сулило, Бакуго закатил глаза и немного съехал под стол. Сколько можно? В тот раз он боролся с Тсуей, она его почти уделала, когда он не сумел схватить её язык. Нет, эти спарринги очень сильно высасывают всю энергию из участников. Как физическую, так и моральную. Для чего они? Чтобы усилить ещё больше конкуренцию, которая и без того накалялась с каждой минутой всё больше и больше? — А Всемогущий будет? — снова встрял Изуку. — Не знаю, про комиссию ничего не говорили. Я знаю некоторых, кто будет сражаться в паре. — Ну так не тяни, или тебя обо всём просить надо? — Киришима оскалился и поднялся с парты. Бакуго до сих пор считал, что их неприязнь к Очако сыграла не последнюю роль в их общении. — Как грубо, сейчас, — она побарабанила пальцами по краю стола и задумалась. — По-моему, Тодороки будет биться с Тору, Бакуго с Каминари, Мидория с Эйджиро, а Мина с Момо. Это не очень точно. Бакуго выдохнул, как хорошо, что он будет в паре с Каминари. Из-за последних событий, которые происходят прямо у него перед носом, он совсем не против немного подорвать репутацию электрическому мальчику. «Не твое дело». Дело как раз-то его, ведь Киришима — это единственный человек, который терпел все его выходки. И кто знает, теперь, когда есть альтернатива, будут ли они ещё общаться? Эйджиро взволнованно посмотрел на Денки и вздохнул. Возможно, кому-то покажется, что Кацуки уцепился за дружбу, но это всего лишь эгоистичные собственнические черты характера давали о себе знать. Снова. — Как бы не убить Мидорию, — Бакуго засмеялся. — Не волнуйся, он сам себя убьет своей причудой. — А, да, точно, совсем забыл. Все кругом готовились к предстоящему.

***

Он не был готов драться, тем более снова получать побои, ведь последний синяк во весь бок прошел только накануне. Шото провел пальцами по тому месту, где ещё три дня назад красовалось фиолетовое пятно. В раздевалке уже никого не было, он просто сидел и смотрел в стену. Может, совсем не пойти? Такой позор, ведь когда-то он мог бороться за звание лучшего героя, а сейчас не в состоянии даже пробежать дистанцию. И боли он боится, потому что её было слишком много. Ещё раз тяжело вздыхает и поднимается, неохотно плетется вдоль коридора. Он выступает следующим? Готова ли Тору? Как он понял из описания Мидории — Тору невидима, и это её главный козырь. — Тодороки, где тебя носит? — Айзава толкает его на небольшую песочную насыпь. — Давай, покажи им всем! Что? Свою жестокость и злость на мир, который только и ждёт от него чудес? Никто не хочет понять, услышать, все хотят крови и зрелищ. Он неохотно делает пару шагов и замирает, видит небольшие вмятины на песке и шаги в его сторону. Крупинки рассыпаются, видно каждое движение Тору. Наконец, следы остаются на одном месте. Шото смотрит на зрителей, не хочется опозориться перед столькими людьми, но, видимо, придется, потому что лёгкая боль в голове даёт о себе знать. — Не бойся, я не буду сильно бить. — Я и не боюсь, — Шото сжимает кулак, правда, чего бояться? Он знает о своем поражении наперед. Действительно, какой в этом смысл? Над ним хотят посмеяться или, ещё чего хуже, — опозорить. Никто же не верит, что он сейчас покажет тут что-то внеземное после шести месяцев больничного и после травмы, которая меняет людей. Он прикусывает язык, когда слышит, как за его спиной Урарака кричит что-то воодушевляющие. Приходится обернуться и улыбнуться ей в ответ. Недалеко от неё стоит Бакуго и выслушивает какую-то гневную речь от Каминари. Он уже закончил свой бой и это было потрясающе. Опять же, жёсткий восторг перемешивался со страхом от взрывов, и получалась адская смесь. — Начали! Шото не успел опомниться, как Тору начала делать круг рядом с ним, он пару раз прокрутился и отступил. Она не нападала, лишь скакала из стороны в сторону. Множество следов переплетались, Тодороки уже совсем не понимал, где её нынешние отпечатки, голова немного кружилась. Он сдавленно простонал, когда сильный удар ноги в спину повалил его на арену, Тору наступила ему ногой на грудь, дышать стало тяжелее. Пришлось схватить горсть песка и кинуть, как ему казалось, в лицо. Хагакуре отступила, и он смог вскочить на ноги. Боль расползалась в нем, проникала в каждую кость и клетку, забивала сознание, не давала мыслить трезво. Ему вцепились в ворот синего костюма, рванули со всей силой на себя и даже на какое-то мгновение оторвали от песка. Тогда в дело пошел лёд, белая корка очень быстро начала оплетать силуэт девушки и фиксировать движения, однако она заехала ногой по небольшим прозрачным пластинкам, и они разбились вдребезги. Шото попытался схватить её за руку, ему казалось, что она где-то очень близко, но он накинулся на пустоту и вновь упал, на этот раз сам. Небольшой смешок послышался из-за спины и это окончательно добило морально. А есть ли смысл вообще продолжать? Что он может, он уже пытался. Месиво песка ничем не помогало, кругом уже было множество следов как его, так и противницы. Нет, теперь он не встанет. Тодороки закрыл глаза и снова повстречался с родной темнотой, которая была его верной спутницей. Она тепло приняла его, распахнула свои объятья и прижалась, словно к сыну. Он был готов провести ещё вечность в этой теплой связи, но столько шума вокруг мешало. И тут осенило! Из множества скрипов и шорохов получалось различить тот, самый нужный, шипение песка и лёгкую поступь. Раньше он уже мог «смотреть» ушами, так что же изменилось? Справа, совсем близко, ещё мгновение — и по нему снова заедут, как по футбольному мячу. Как странно, теперь у него было зрение, но оно не помогало, скорее, отвлекало. Шото сомкнул руку, до последнего думал, что снова поймал пустой воздух, но ощущение человеческого тела приободрило. Вцепился в коленку, и противница упала рядом с ним, практически на него. Тору взвизгнула и испуганно затряслась, он чувствовал это. Тьма лишь довольно усмехнулась и прижалась сильнее. Много звуков, всё резче и резче. Она пытается сбежать? Нет, не так-то просто. Сейчас он её вморозит, нужно только время. Его не было, и звонкая пощёчина прилетела прямо по лицу, он открыл глаза и заметил, как чужие пальцы вырисовывают на песке узоры. Немного отвлекся, посмотрел вокруг и вдруг снова оказался поваленным. Его ударили в ребро, как раз в то место, которым он всегда падал об угол стола ещё в больнице. Он обхватил себя руками и отчаянно закричал от боли, надеясь, что все неприятные ощущения вылетят вместе с голосом, но сильный удар ещё раз настиг его торс. Не хватало сил, чтобы защитить себя льдом. Мысли всё смешивались. Бакуго стоял на месте, он не хотел вообще наблюдать за спаррингом Тору и Шото, но его не пустили в раздевалку. Теперь же каждый удар, который ему наносили, глухо отдавался и на Бакуго. — Айзава-сенсей, остановите их, — он рванул с места, но Киришима поймал его за ворот. — Вы не видите?! — Время ещё не вышло, — без какой-либо заинтересованности сказал он и снова продолжил наблюдать за поединком. — Тодороки может показать себя в последние четыре минуты. — Да о чем вы говорите? Блять, он падал этим боком в больнице — это его слабое место. — Бакуго, — Эйджиро ещё раз дёрнул его, на этот раз настойчивее. — Что-то ты о слабых местах раньше не думал, совесть проснулась. Ну-ну, надеюсь, у тебя найдется хоть немного сочувствия, чтобы попросить прощения у Каминари за сломанную руку! — Иди нахер, достал, — тем временем Тору ударила ещё раз, потому что Шото перевернулся на бок и схватил песок рукой, оскалил зубы и тяжело выдохнул. Нет, смотреть на это было сплошным безумием, отдельным видом пыток и крайней степенью мазохизма. Из разбитой губы струилась небольшая дорожка крови, и Тодороки совсем уже сдался. Почему этого никто не видел? — Придурок, так просто проиграть?! Это заставило открыть глаза, Шото был на грани того, чтобы впасть в беспамятство. Он считал, но не чтобы прийти в норму, а чтобы заснуть и больше не чувствовать ударов. В нем было ещё немного силы, но на ледяную атаку точно бы не хватило, он посмотрел на Бакуго. Мутный силуэт, почти неразличимый из толпы, но голос точно его. Шото затаил дыхание, Тору уже расслабилась и просто держала ему руки за спиной. Либо сейчас, либо никогда, горячее пламя взметнулось над его головой, обретая форму крыльев и тут же распалось жаром вокруг. Девушка испуганно отскочила, а Тодороки в ужасе замер, в голове что-то щелкнуло. Он засмеялся, как интересно, то, что чуть не убило, теперь помогло. Какой запах у смерти? Он его помнит или нет? Наверное, это запах жженой плоти, нужно обязательно проверить! Тору брыкалась и пыталась отползти назад, песок повторял её движения, Шото делал медленные шаги, не давая ей далеко уйти. Небольшой фаер-болл разгорался в его ладони и нагонял ужас на них двоих. Рука тряслась, всё тело тряслось от страха, и даже физическая боль отошла на второй план. Он замахнулся и кинулся вперёд со всей силой, но ощутил у себя на спине чужую ладонь. Оранжевый огонек потух и умер, не дав закончить начатое. — Достаточно, — у Айзавы полыхали красным глаза. Шото вздрогнул от неожиданности, ярость начала пропадать. — Ничья. Тору, ты в порядке? — Вроде да, — девушка аккуратно поднялась и пошла прочь. — А ты? — Нет, — Тодороки посмотрел на свои руки, которые были все в ссадинах и побоях. — Но это пустяки, я сам как-нибудь. К нему подошёл Мидория и взволнованно протянул руку. Он молчал, но было видно, что у него есть что спросить. Следующий бой должен был быть у него и Киришимы, но Тодороки, при всем своем желании посмотреть и поддержать, не хотел тут больше оставаться. Ему помогли дойти до стены, отряхнули волосы от песчинок. Он улыбнулся, в этих движениях было столько заботы, Изуку внимательно осматривал его лицо. — Спасибо. — Да ладно, пустяки, тебя сильно избили? — Ну, прилично, — Шото снова чувствует на себе тяжёлый взгляд. Уже вовсе и не самых красных глаз. — Иди, готовься, скоро твой бой. — Я не могу тебя так здесь оставить, давай я провожу тебя до кабинета исцеляющей девочки? — Нет, всё хорошо, иди, — Мидория уходит, ещё пару раз оборачивается. Шото меняет улыбку на страдальческое выражение лица. Он еле стоит, каждый шаг отдается болью. Бакуго стоит в противоположной стороне, просто смотрит и никак не реагирует. Тодороки не спеша уходит внутрь, мысленно желает удачи Изуку, чтобы сложилось в бою всё намного лучше, чем у него. Он снимает тяжёлые белые сапоги и кидает их под лавку, надевает кроссовки. Так намного легче, и усталость в ногах не так сильно ощущается, все руки в пыли и крови, губа, видимо, тоже. Приходится подниматься по лестницам, идти до туалета. Совсем невыносимо, он смотрит на своё лицо в зеркало, умывается водой. Губа, вроде, цела, совсем немного кровоточит, но с кем не бывает? Около подбородка начинает зреть синяк, нужно обязательно залечить, иначе будет уже два пятна на его лице, тогда придется вообще прятаться от отражений. Дверь скрипит, он даже знает, кто пришел. Этот тяжёлый шаг он помнит ещё с вечернего посещения и теперь не забудет никогда. Бакуго смотрит в окно, делает вид, что совершенно случайно зашёл, но не может молчать. — По боку? — Да, словно об стол из-за фикуса, — он ощущает на ребре ладонь и испуганно сторонится. — Покажи, — руки Бакуго повсюду, ему не сбежать из кольца. — Сильно болит? — Очень, — он задирает синий материал и жмурится. — Можно было ударить куда угодно, но она попала именно в правый бок, — пытается засмеяться, но получается как-то очень неуверенно. Всё перерастает в кашель. — Мне кажется, что сейчас все внутренности наружу выйдут, я чувствую печень в районе шеи. — Тут? — руки перемещаются на ключицы. — Хватит меня лапать, — он ударяет его по локтю, как обычно это происходит в небольших мелодрамах для школьниц. — Я как труп тут разлагаюсь, а ты лезешь ко мне. — Даже не думал, — он отходит. — Пусть тебя твой зелёный товарищ лапает, челку тебе поправляет. — А ты заметил? — Шото находит в себе силы, чтобы съязвить. — Понятно. — Нихера тебе не понятно, — Бакуго подходит ближе и смотрит прямо в глаза. Снова очень близко, Шото понимает, к чему всё это идёт, но не сопротивляется, скорее, даже мечтает о какой-нибудь нежности после таких побоев. — Заметил, и что с того? — Тебе-то ничего, а я знаю, что ты можешь лучше, ну, не только волосы мне поправить. Его целуют в щеку, снова, в то место, где начинает проявляться синяк, но нет той осторожности, о которой думал Шото. Скорее страстные, резкие движения только приносят дискомфорт. Интересно, а в ванильных фразах о том, что любовь — это боль, то же самое подразумевается? Он обвивает его лицо руками и отстраняет. — Нет, не так. Снова прикасается к горячим губам Бакуго, осторожно и нежно, прикрывает глаза от наслаждения. Странно как-то, непривычно, и немного смущает вся эта обстановка. В любой момент кто-то может нарушить это мгновение. Ему отвечают на поцелуй, от этого сердце хочет вылететь из груди, он улыбается и прижимается к чужому лицу. Кто бы мог подумать, что всё сложится так? Так похабно он будет виснуть на ком-то в туалете академии и при этом ещё безгранично радоваться. Всё-таки любовь или влюбленность для каждого свое: для кого-то возвышенное чувство, сочинение стихов и пение романсов; как оказалось — для него она проста, как ясный день. Страх почти исчез, лишь лёгкая тревожность ещё шевелит нервы, но это скоро пройдет, он уверен. С такой-то терапией. — Понял, — Бакуго кладет свои ладони поверх его. Шото сравнивает их руки, его — такие бледные и все в гематомах, а у Кацуки они более живые, лишь пару царапин и всё. Вот что значит быть сильным, уметь защитить себя, когда-то и он так умел. — Мы пойдем домой вместе? — глупый вопрос, он нужен лишь для того, чтобы тишина не звенела в ушах. — Нет, я хожу с Киришимой. — Тогда ладно, — Тодороки выпрямляется и смотрит в пол. Уже не рябит в глазах, и ему практически хорошо. Он хочет вернуться обратно и досмотреть бой Мидории, если успеет, хоть конец. Его не выпускают, руки всё ещё сцеплены замком за его шеей. Бакуго рассматривает каждый миллиметр, с болью в груди смотрит на каждую царапину, но не показывает вида. Это ЕГО идеальную вещь попытались изуродовать, Шото не принадлежит больше никому, и, как с Киришимой, история не повторится. Кстати, Эйджиро высказал ему очень много нового, особенно после того, как Каминари проиграл. С чего бы это вдруг? Ладно, сейчас этим голову забивать не хочется, особенно когда в его объятьях кто-то настолько желанный. Интересно, давно ли он во влеченье обрёл желание, а интерес перерос в нечто большее? Два ноль в пользу Тодороки Шото, снова. Не только воплощение нравственности, но и идеал каких-то сокровенных мечтаний, которые он воплотит в жизнь позже, обязательно. Не Двумордый, не Половинчатый, а просто с каждой стороны неповторимый и красивый, как Северная звезда. И даже такой же холодный. — Отпусти, — он делает шаг, Бакуго не двигается. — Пожалуйста. — Плохо просишь, — Шото открывает рот от подобного нахальства и не находит слов. — Ладно, потом отплатишь. — Мне нечем, — Тодороки выскальзывает в коридор и снова еле-еле, но гордо волочется по коридору. Нет, он не пойдет за ним, чтобы не вызвать какие-то непонимающие взгляды у других классов, да хотя бы даже у своего. Такое опасное слабое место — человек, не правый бок.