Услышь меня

Вспоминаю какой-то медицинский журнал, который листала не так давно, слишком много их скопилось в доме. Сейчас должно быть больно, но шевелиться ни в коем случае нельзя, открывать глаза – тоже. Кто-то должен был услышать скрежет металла, сминающегося о камень, значит, скоро меня достанут из машины. Вместо боли я чувствую приятно припекающее тепло, которое наконец-то согревает мои ледяные ноги. Сквозь закрытые веки пробивается яркий свет, и я осторожно двигаю пальцами рук. – Кто она? Что с ней? – чей-то голос тише шелеста листвы, которая шепчется где-то сверху. Все еще осторожно двигаю пальцами, и вместо пластика и кожи они нащупывают то, чего точно не было в моей машине, я все же решаюсь открыть глаза. Надо мной светлое небо, болезненно светлое и чистое для Лос-Анджелесской осенней ночи. В общем-то, если я правильно поняла статью из того самого журнала, то, что я вижу – следствие летального исхода аварии. Галлюцинации вместо предсмертных мук, проще говоря. Морщинистое лицо, нависшее надо мной, опровергает мои домыслы – людей я видеть не должна, тем более незнакомых. – Вам нехорошо? – интересуется мужчина. Кустистые брови чуть сближаются, когда голубые глаза под ними начинают изучать мое лицо. Я немая и мертвая, но могло быть и хуже, конечно. Шевелю пальцами ног и одновременно делаю осторожный глубокий вдох и медленный плавный выдох. Все еще никакой боли, выходит, кости целы. Голубые глаза заглядывают в мои и смотрят так пристально, что становится страшно. Но вдруг лицо смягчается, и уголки тонких губ, спрятанных в седых усах, чуть дергаются, намекая на улыбку. Может быть, доктор Ричардсон был прав, когда настаивал на курсе лечения в клинике. По крайней мере, то, что происходит – явно вина нездоровой психики. Пытаюсь сесть, чувствуя на себе еще чьи-то взгляды, кто-то помогает, поддерживает сзади и хватает под локти, пытаясь поднять на ноги. Я отдергиваю руки, как ошпаренная – не надо меня трогать, я вас не знаю. Встаю на ноги, немного шатаясь, но одежда целая, на теле, кажется, ни царапины. Непонимающе оглядываю мужчин, их четверо. Бросаю быстрый взгляд вокруг – деревья, неширокая дорожка, усыпанная щебнем, странные домики с круглыми дверьми. Похоже на пригород или деревню, но явно не американскую. Я чувствую неловкость, мужчины явно ждут от меня каких-то объяснений. Кажется, мне еще придется пожалеть о том, что не стала осваивать язык жестов. Не хотела казаться калекой, гордая дура. Я снова сталкиваюсь взглядом с голубыми глазами самого высокого и пожилого из них, хочу отвести взгляд, но что-то мешает. Кажется, что он смотрит прямо в душу, и меня передергивает от этого ощущения. Не нужно туда лезть. Это мое. Взгляд меняется, становится обычным, и уголки его губ приподнимаются в настоящей теперь улыбке. – Вы, верно, не из этих краев. Очень уж вы не похожи на местных жителей, – он улыбается, но одними губами, глаза остаются серьезными, изучая меня. Я медленно киваю. Знать бы еще, в каких именно я краях, и каким ветром меня сюда занесло. Старик поворачивается к остальным. Они кажутся мне непропорциональными – взрослые мужчины ростом с девятнадцатилетнюю девчонку, причем трое сразу. – Господа, думаю, вы найдете нужный дом самостоятельно, я вынужден просить вас добраться без меня, я же подойду чуть позже, – после этого высокопарного пинка они важно кивают и двигаются в сторону дорожки. Я чувствую себя участником спектакля в театре абсурда, получив возможность рассмотреть их без ответных взглядов. Меня снова отвлекает это неприятное чувство. Поворачиваюсь к старику и прищуриваю взгляд. Мне не нравится то, что происходит, и он как будто понимает это. Как будто слышит меня без слов, и это пугает еще больше. Моя очередь разглядываний, дед. Серое подобие мантии доходит до щиколоток, седая борода спускается до пояса, и сам он какой-то неестественно вытянутый. Слишком высокий. На голове островерхая шляпа, а в руке длинный, почти такой же длинный, как сам старик, посох. – Пойдем, – протягивает руку, но я не шевелюсь. Знаем мы таких, ага. Хотя перспектива ночевать на природе, не имея ничего в карманах, как, впрочем, и самих карманов, меня не ободряет. Что же все-таки произошло? – Ты наверняка голодна, а я осмеливаюсь полагать, что могу ответить на твои вопросы, – в голосе едва заметная нотка раздражения, рука чуть дергается. Раньше я не замечала таких мелочей, только в последние два месяца. Несколько секунд смотрю на вытянутую руку и делаю несколько шагов к старику. Терять мне, кажется, нечего. Он удовлетворенно кивает и двигается к дорожке, я торопливо шагаю за ним. Мы идем мимо странных одинаковых жилищ, различающихся только цветом дверей и занавесками в окошках. Я пытаюсь вспомнить, в какой местности могут находиться такие дома, но ни в одной книге мне не встречалось ничего подобного. Домики заканчиваются, дорожка немного поднимается и перед нами появляется холм. С окошками и зеленой дверью, внизу которой тускло светится какой-то знак, похожий на славянскую руну. Старик стучит в дверь, я опасливо прячусь за его спиной, слыша грубые мужские голоса внутри. Ночевка под открытым небом уже не так пугает, и я оглядываюсь туда, откуда мы пришли, борясь со странным желанием убежать обратно, броситься в траву и лежать так, пока меня не съедят какие-нибудь волки. Мысли перебивает мужчина, открывший дверь. Я быстро оглядываю его с головы до ног – еще ниже меня, темная кудрявая голова, крупные, чуть заостренные уши, крайне раздосадованное выражение лица, что-то бормочет под нос. Такая же странная одежда, но выглядит приличнее и аккуратнее мантии старика. Опускаю взгляд ниже, и впервые, наверное, радуюсь тому, что не могу вскрикнуть – ноги покрыты мехом или шерстью, я не разбираюсь, но выглядит чертовски странно. Перевожу взгляд на старика, тот кивает головой на открытую дверь и загадочно улыбается. *** С подоконника, где я спряталась от их взглядов, можно легко наблюдать за этими... Я даже не знаю кто это. Они не люди, люди себя так не ведут, по крайней мере, в моем представлении. Своими манерами они напоминают мне каких-то первобытных животных. Один из них залезает руками в большую тарелку с салатом, другой пьет из огромной кружки так, что золотистая жидкость стекает по неаккуратной бороде. Я чувствую, как мое лицо брезгливо кривится, когда один из них запихивает себе в рот немыслимое количество еды, кажется, на спор. Это мерзко, и я отворачиваюсь к окну. Пытаюсь уследить за огромной тенью, быстро шмыгнувшей мимо окна, но меня отвлекает низкорослый хозяин дома. Он с растерянным видом предлагает мне симпатичный кекс на тонком фарфоровом блюдце, и я тяну губы в жалком подобии благодарной улыбки. Он забирается рядом, я не против, кажется, он так же не понимает, что происходит. Я слышу его вскрик и свой тихий вздох, когда один из мужчин забирается на стол и громко топает по нему прямо в сапогах, держа в руках несколько полных кружек. Совершенно дикое перебрасывание посуды через весь дом, развлекающее этих ненормальных, прерывается громким, настойчивым, будто приказывающим стуком в дверь. Гомон тут же затихает, они все замирают, поворачивая головы к двери. На лицах страх, но тут же некое предвкушение... чего? – Это он, – звучит так, будто Он - мессия. Старик двигается к двери, задевая низко висящую люстру головой, и дергает за ручку, впуская прохладный воздух и представляя на всеобщее обозрение Его. – Гэндальф, – констатирует. Я быстро бросаю взгляд, не особо высовываясь из столовой. Он похож на этих горилл, но есть в нем что-то другое. Какой-то необъяснимый превосходствующий холод. Из-под густых темных бровей на старика слегка недовольно, но больше снисходительно глядят темно-синие глаза. Не яркие, в которые больно смотреть, а спокойные, как вода в глубоком озере. Отвлекаюсь, слыша новые слова. – Хоббит Бильбо Бэггинс, – представляет старик, указывая сухощавой кистью на низкого мужчину с шерстью на ногах. Узнаю, что остальные – гномы, чувствую, как начинает болеть голова. В детстве, может быть, лет в шесть, я читала какую-то сказку, кажется, там было что-то о хоббитах. Прячусь за деревянной колонной и сильно сдавливаю виски. Как в тумане, издалека слышится надменный голос отца, он ругает меня за то, что я нацепила мамину свадебную диадему и вообразила себя принцессой. Сказок не бывает, это глупости. Хрипловатый голос старика Гэндальфа возвращает меня к арке, ведущей в столовую: – Бильбо, позволь представить тебе – Торин Дубощит.