Хёкджэ нервно стучит кончиком карандаша по столу, бубня себе под нос что-то неопределённое. Левое ухо всё ещё горит после того, как его не самым любезным методом выволокли из общего отдела.
— Нечего дела у остальных клянчить, — строго отчитывал его брюнет с пугающим чёрным взором, Ким Чонун, запихивая упирающегося Хёка в его личный кабинет, который Пак Чонсу, директор их организации, выделил рыжеволосому адвокату ещё полгода назад.
Такого поощрения удостаиваются немногие. Отдельный кабинет самым первым, после директора, получил Ким Хичоль, когда «Black Suit» поднялись со статуса компании-новичков на более высокую ступень элитной организации. Тогда их штат был сравнительно небольшим, Чонсу и Хичоль были «старожилами», основателями адвокатской конторы, хоть Ким упорно это отрицает и подчиняется старшему другу как простой работник.
Первыми новичками, проходившими собеседование, стали Ким Чонун и Ли Хёкджэ. Вскоре к коллективу присоединился и пухлый Шиндон. Все вместе они составили некий костяк юридической организации. Хёк в то время был самым молодым среди них, и очень способным, что хёны не стеснялись признавать.
В итоге отдельные кабинеты были только у троих людей: у директора, у Хичоля и самого Хёкджэ. И один из этой троицы сейчас стучит в дверь, привлекая внимание рыжеволосого. Тот рефлекторно дёргается, но расслабляется в кресле, увидев через стеклянную вставку своего гостя.
— Заходи, Чонсу-хён, — Хёк давит улыбку на лице, наблюдая за тем, как в кабинет проходит директор их компании, а, по совместительству, ещё и старший товарищ адвоката, Итук, как ребята зовут его в свободное от работы время. Худощавый мужчина, хоть и является здесь первым человеком, отнюдь не отличается заносчивостью. Постоянно в строгом костюме, зачастую и вне работы, с идеальной укладкой коротких прядей нежно-персикового оттенка, директор выглядит строгим, поблескивая внимательным и строгим взглядом, но за глаза почти тут же приобрёл прозвище Ангел. Он серьёзно относится к делу (как и все коллеги), но есть в нём что-то жертвенное, что-то излишне сострадающее и доверяющее.
«И как тебя до сих пор цыгане до трусов не раздели, хён?» — Ким воинственно размахивает руками каждый раз, когда они вовремя оберегают Чонсу от очередного обмана. Хичоль младше директора ровно на неделю, но всё равно зовёт его хёном, как и остальные сотрудники. Было ли то желание не выделяться среди других, стремление поддразнить Итука лишний раз, или же мужчина ставит себе цель омолодиться таким образом — никто не знает точно. Что касается директора Пака, тот не посмеет сделать что-то, что навредит их организации, но всё-таки порой так наивен и слеп…
— Ну как ты, Хёк? — директор садится в кресло напротив, ровно держа спину даже сейчас, когда, казалось, можно бы и расслабиться. Обязанность, превратившаяся в привычку. Статус заставляет прививать себе какие-то жесты, повадки и избитые фразы.
Хёкджэ неопределённо поводит плечами, не зная, как ответить на этот вопрос, избежав горы лишних уточнений. Но директор Пак помогает ему, продолжая разговор самостоятельно.
— Я хотел снять с тебя все дела на сегодня и отправить отдыхать, но мне в лоб заявили, что лучше тебе сидеть на месте и работать в привычном режиме. И, признаться, я с этим согласен. Иначе ты никогда не научишься проигрывать, — задумчиво проговаривает Итук, а Хёк даже не удивлён. Почти не удивлён. Только полуулыбка едва скользит по губам. Так, значит, его друг не обиделся и принял Хёкджэ таким, какой он сегодня. Правда, что-то адвокату подсказывает, что фраза построена вовсе не таким образом, как рассказал ему старший. Скорее уж, в разговоре старших директору было чётко сказано:
«И пусть он сидит ровно на своей тощей заднице, потому что иначе я сам его этим блендером отымею, если будет хандрить!» — звонкий голос возникает в голове настолько ясно, что Хёк даже вздрагивает, поёжившись. Но, в любом случае, совет помог.
«Спасибо, Ким…»
— Но это не значит, что нужно выпрашивать работу у коллег и загружать себя, как лошадь на пашне, — Чонсу хмурится и укоризненно качает головой, пока Хёк встряхивается, виновато втягивая голову в плечи. Так или иначе, расстраивать старшего или разочаровывать не хочется.
— Прости, хён, я… — он осекается, наблюдая за тем, как директор поднимает руку, чтобы тот замолчал.
— И что это за слухи, что ты собрался вернуться в общий отдел, а кабинет отдать Йесону? Ты думаешь, что можешь так сделать без моего согласия? — Итук не выглядит разочарованным. Печальным, разве что, но Хёкджэ не умеет выбирать безопасные пути сопротивления:
— Хён, я облажался. Чонун старше меня, и он заслужил кабинет уже давно…
— А вот теперь закрой рот и внимательно послушай своего директора. — Чонсу хлопает себя по коленям и встает на ноги, пока Хёк послушно замолкает. В любом случае, мимо старшего его решение бы не прошло незамеченным.
— Кабинет выделили именно тебе потому, что ты заслужил. Я наблюдал за твоей манерой работы. Ты подмечаешь детали, ты немногословен и абстрагируешься от мира, когда вникаешь в текст, который лежит перед тобой. Для организации ты намного полезнее, когда работаешь в привычной тебе обстановке, в тишине и без лишних звуков. Йесон же и так вечно в своем мире, ему полезно находиться среди коллектива, в гуще новостей. Так он хоть на человека походит, — Итук слабо улыбается, и на щеках выступают глубокие и отчётливые ямочки, которые всегда располагают к себе людей. Неудивительно. Как можно не полюбить Ангела?
— Надеюсь, то, как кабинет получил Ким, объяснять не стоит? — директор еле сдерживает смешок, подходя к креслу, в котором сидит Хёкджэ, так что рыжему адвокату приходится смотреть на старшего снизу вверх. — Если тебя я решил оградить от коллектива, то в случае с Хичолем ограждать нужно коллектив от него. Иначе он не замолчит дольше, чем на пять минут.
Хёкджэ встревоженно всматривается в нахмуренное лицо старшего (неужели не шутит?), и не выдерживает, замечая, как подрагивают уголки его губ в беззвучном смехе. Сдавшись, рыжий адвокат позволяет себе засмеяться, выпуская стресс наружу.
— Хорошо, Чонсу-хён, убедил. Я действительно расклеился, но уже готов рваться в бой! Можешь идти работать дальше, — уже свободнее выдыхая, он выпускает из руки карандаш, и тот падает на стол. Чонсу довольно кивает, продолжая внимательно рассматривать младшего:
— Вот это тот Хёкджэ, которого я знаю. Теперь я и вправду могу пойти работать, с чем и тебе советую не переборщить, — рыжий адвокат ощущает, как директор медлит, едва касаясь рукой его плеча, но всё-таки решается и ободряюще хлопает его пару раз. После этого мужчина идёт к двери, чтобы Хёк снова остался один и спокойно занялся своими прямыми обязанностями.
— Да, Хёк, ты бы приоделся нормально. На работе существует дресс-код, — уже серьёзнее напоминает Чонсу, и уходит прежде, чем Хёк успевает придумать правдоподобную отмазку, почему он не в костюме. Рыжий парень шумно вздыхает, покачивая головой. И действительно, как его ещё терпят?
***
Незаметно проходит день, и также быстро наступает вечер. Хёкджэ ускользает из здания прежде, чем о нём вспоминают, но что-то ему подсказывает, что старшие сами запретили хоть кому-то сегодня звать его в бар за углом, расслабиться и отдохнуть. Ему правда хочется побыть одному.
Ужин не приносит особой радости, как и кружка кофе на столе. Рыжий парень вяло ковыряется палочками в тарелке, выпивает половину содержимого кружки, после чего заваливается в прохладный душ. Холодные струи понемногу распутывают комок мыслей в голове и повышают настроение Хёку, потому чуть позже тот достаточно бодро влезает в домашние рубашку и штаны, намереваясь отправиться спать.
Перед тем, как заснуть, Хёкджэ с любопытством смотрит на потолок. Вечер прошёл стандартно, как и всегда, но в голове запоздало возникает мысль о Донхэ. Наверху — тишина, чему следует радоваться. Значит, тот либо думает о том, как выплачивать долг, либо и вправду прислушался к утренним словам Хёка, решая не шуметь. В обоих случаях какое-то странное чувство начинает глодать юношу изнутри.
«Это называется совестью, Хёкджэ», — любезно подсказывает ему голос в голове, но легче от этого понимания не становится от слова совсем.
— Я рад. Теперь снова будет тишина, — громко проговаривает Хёк, как мантру, словно больше желая убедить в этом себя, чем Вселенную. После этого голос внутри затихает, и он уже привычно заводит будильник и снова ложится на спину, положив руки поверх одеяла. Он привык спать так, держа одну ладонь на одеяле на сердце, а другую просто вытянув рядом с собой. И, стоит ему закрыть глаза, как Ли Хёкджэ проваливается в чёрную пустоту.
***
Если сон должен восстанавливать и помогать телу и разуму отдохнуть, то Хёк решительно не понимает, почему, когда он открывает глаза от знакомых ужасающих звуков с этажа выше, голова несколько минут не даёт ему увидеть точное время на циферблате, подкидывая ему ложные образы ночного времени суток.
— Нет, он обалдел там?! — рявкает Хёкджэ, рывком сбрасывая с себя одеяло и подскакивая на ноги. Снова шесть утра, да по этому ребёнку часы сверять можно!
На счастье Донхэ, который через пять минут открывает дверь яростно тарабанящему в неё Хёку, на траектории движения сонного и злого рыжего адвоката не было тяжёлых или острых предметов. Но тот словно не подозревает о нависающей над ним угрозе, улыбаясь соседу так же светло, как и вчера:
— О, привет, Хёкджэ. Вижу, ты проникся философией здорового питания? Проходи, — темноволосый парнишка довольно семенит на кухню, быстро переставляя по полу свои ноги, обутые в те же пушистые тапочки.
— Куда пошёл? Я вообще-то здесь, чтобы разломать эту твою хре… — рыжий парень пытается злиться (правда пытается), но его перебивают окриком из глубины квартиры.
— Что? Я ничего не слышу! Иди сюда! — и тому не остаётся ничего другого, как последовать за Донхэ. Проходя по коридору до кухни, Хёк подмечает, что часть вещей уже разложена: на полочках появились кроссовки и ботинки, в стеклянном шкафу покоятся различные безделушки, а на самой кухне…
Не сказать, что всё вокруг было захламлено, но у Донхэ явно своё понимание порядка. Хёкджэ повидал многое: и идеальное, строгое расположение вещей у Итыка, и минное поле в доме Ким Хичоля, имеющего привычку прибираться весьма интересным способом. Пока всё находится на расстоянии вытянутой руки, суетиться нет причины. Но как только по дороге начинают попадаться ненужные в данный момент вещи — Хиним со всей яростью принимается за уборку. Что же касается Чонун-хёна, то Хёк был готов сделать ставку на то, что у этого странного парня столовые приборы лежат в верхнем шкафчике, полотенца хранятся в сушилке для посуды, а мусорное ведро, не ровен час, стоит где-нибудь под столом.
По сравнению с тем, что он повидал у хёнов, для Хёкджэ удивительно наблюдать на кухне Донхэ столько ненужных, на его взгляд, деталей. То тут, то там стоят цветы в небольших горшочках, белизну старенького, но чистого холодильника перекрывает обилие пёстрых магнитов, а на дверцах всех шкафчиков, что висели на стенах, налеплены яркие стикеры с какими-то мелкими пометками и глуповатыми смайликами. Как парень в такой каше из лишнего хлама будет протирать пыль, Хёк старался не думать. Не его проблема, собственно. Его собственная квартира крайне сдержана.
«Пусто у тебя», — каждый раз говорит ему Хичоль, когда забегает в гости, и он абсолютно прав. Хёкджэ слишком быстро расстаётся с исписанными бумажками, ненужными вещами, и лишними людьми в своей жизни. Вся нужная информация записывается в текстовые файлы интернет-хранилища, доступ с паролем к которому Хёк провёл с любого своего гаджета: ноутбук, планшет, мобильный телефон, рабочий компьютер. Мелочевку, способную лишь собирать пыль, Хёкджэ не приобретает в принципе, оттого его шкафы и полки крайне пустые, они хранят только нужное. Связи же у адвоката короткие, от случая к случаю. В списке контактов остаются только выгодные ему связи и номера коллег. Именно коллег. Он никогда не называет этих людей своими друзьями, но те, кого можно было действительно так назвать, это сами понимают. Никаких лишних связей, так жить спокойнее, будучи не обремененным лишними заботами. Всё голо, пусто и… холодно.
— Вот, держи, — Хэ ставит перед Хёкджэ стакан с зеленым содержимым внутри, и отворачивается к блендеру, выдергивая провод из розетки. И этот звонкий голосок заставляет старшего встряхнуться, пока парнишка не видит. Примечая стакан, Хёк морщится, избегая своего же желания хотя бы принюхаться. А то страннейшим образом возрастает.
— Я не для этого пришёл. Ты мне за заседание так мстишь? Но ведь дело вы выиграли, а глубже я копать не планирую. Зачем всё это? — Хёк хмурится, скрещивая руки на груди.
Он был готов парировать любой аргумент Донхэ. В случае мести, если она таковой является, по дороге был продуман диалог, как убедить того не вести себя, как ребёнок. Правда, всё это продумывалось под мощный внутренний ор:
«Я его прикончу!» — но это лишь детали, в которые посвящать младшего совершенно необязательно. Однако Хёку в очередной раз пришлось убедиться, насколько его новый сосед непредсказуем. Это утверждение плотно засело в голове рыжего адвоката, когда Донхэ резко разворачивается к Хёкджэ и с громким смехом переспрашивает:
— Чего, кому я мщу?!
