***
— Хичоль, выведи его отсюда, — хрипло рычит Шивон, как будто увеличиваясь в два раза от ярости, охватившей его. Даже дыхание директора фотостудии кажется более шумным, чем любой посторонний звук: мужчина крупно вздрагивает, с трудом сдерживает нарастающий гнев и окидывает Хёка взглядом, полным ненависти и злобы. Правда, Хёкджэ не реагирует на Шивона от слова совсем. С трудом держась пальцами за дверной косяк, вырвавшись из поддерживающей хватки Хичоля, он вглядывается вперёд, туда, где на холодной постели без движения лежит его маленькое солнце. Его Донхэ. — У тебя была одна задача. Просто сидеть с ним. Зачем ты его сюда притащил? — мужчина повышает голос, быстрым шагом поравнявшись с вошедшими и обратившись к Киму. Зло оглядывая пациента, Шивон хватает Хёкджэ за грудки больничной одежды и сильно встряхивает его под протестующий вскрик Хичоля, так некстати отодвинувшегося назад, чтобы уступить Хёку дорогу. Кажется, директор фотостудии даже не обращает внимание на то, что его руки сейчас крупно дрожат. — Это всё твоя вина. Что, если он не очнётся? — директор абсолютно разбит, он кричит и толкает Хёка назад, отчего тот чуть ли не валится на пол, в вовремя подставленные руки Хичоля, тут же отодвинувшего своего друга назад, подальше от ярости Шивона. Следующим жестом Чхве замахивается, чтобы ударить парня, невзирая на преграду в виде старшего адвоката. Хёкджэ различает какой-то гул вдалеке и видит, как из сгустка пятен отделяется одно пятно покрупнее (наверное, Ёнун, Хёк не уверен), быстро приближаясь к ним, чтобы остановить Шивона. Но холодный и уверенный Ким твёрдой стеной закрывает собой с трудом соображающего адвоката. — Прекрати, — коротко рычит Хичоль, схватив мужчину за запястье. Хёк должен испытывать благодарность, наверное. Вот только ему всё равно. Наверное, если бы Чхве действительно врезал, ему стало бы легче. Он прикасается дрожащими пальцами к пояснице Кима, заставляя его успокоиться, и, спотыкаясь, обходит обоих в попытке добраться до койки. Никто больше не пытается остановить его, никто не пытается помочь, ведь в таком состоянии адвокат может отреагировать совершенно неожиданно и резко или, напротив, испугаться, начать метаться, поранить себя невольно, ненарочно. Шёпот со всех сторон, Хёкджэ не разбирает слов. Всё кружится в непонятном вихре, периодически вылавливая фокус на чьём-то лице. Заплаканный, но беспокойно рассматривающий его Итук размывается в сознании и сменяется нервным коротышкой Сонмином, который закусывает свою нижнюю губу до крови. В палате довольно много народу. Хёкджэ не удивится, если окажется, что здесь находятся все. Но это его волнует сейчас меньше всего. Мутный взгляд, лихорадочно оглядывая палату, наконец-то натыкается на койку с пациентом, и глаза наполняются слезами, когда Хёк видит маленькое тельце, всё в ушибах и темнеющих синяках. Донхэ лежит без движения, с забинтованной головой, глаза закрыты, будто он просто спит. Надоедливый писк приборов врезается в голову гудящей какофонией. «Так не должно быть. Ты не должен быть здесь…» — Почему же ты не просыпаешься?.. — первые слова, которые может прохрипеть Хёк, сползая на пол перед постелью. Его голос каркающий, потусторонний, неродной. Какой-то шум за спиной, на который он не пытается даже поднять голову. Ему совершенно всё равно, что будет дальше, просто потому, что Донхэ не просыпается. Внутри словно что-то обрывается и ухает вниз невыносимой тяжестью, разбивает душу на мелкие и острые осколки. Глотая слёзы, парень чуть поворачивает голову и пугается, когда видит, как чья-то дрожащая рука тянется к лицу Донхэ. Не сразу (скорее, благодаря рычанию Шивона) Хёкджэ понимает, что эта рука — его. Он прикасается к загорелой коже младшего с такой опаской, словно именно от его воздействия на теле парнишки и расцветают эти ссадины и мелкие синяки. Хёкджэ безумно ласково касается торчащей челки фотографа и аккуратно прибирает её в сторону, открывая этот красивый лоб, который было так тепло и спокойно целовать перед сном. Картины и образы крутятся рулеткой в голове адвоката, отчего он не может сдержать судороги, охватившие тело. Хёк пытается вдохнуть, и такое ощущение, что не получается. Ему перекрыли кислород, разом выбили весь воздух из лёгких. Какой-то шум становится громче по нарастающей, и Хёкджэ может расслышать в этом гуле тихие всхлипы, в которых прорывается безумно тоскливый вой. Его вой. — Если он не очнётся, я тебе никогда этого не прощу, ты понял?! На его месте должен был быть ты! — какой-то далёкий крик за спиной. Хёкджэ понимает, что это Шивон, что директора фотостудии сейчас, возможно, держат несколько человек, только бы он не добрался до адвоката. Частичкой души парень надеется, что Шивона не смогут сдержать, что тот сможет ударить, избить до полусмерти, чтобы Хёк смог почувствовать хоть немного облегчения. Возможно, тогда будет не так больно, как сейчас. — Ты прав. Уж лучше бы так лежал я. Я сам себя никогда не прощу, — пустым голосом клянётся Хёк, не поворачиваясь и боясь отвести взгляд от маленького фотографа хоть на мгновение. Он давится слезами, пока находит в себе силы медленно взять Донхэ за руку дрожащими пальцами и бережно притянуть её к себе. Обхватывая запястье младшего двумя руками, Хёкджэ целует ладонь Донхэ и жмурится от тупого ощущения собственной беспомощности, продолжая потерянно выть. Кажется, сзади хлопает дверь. Кажется, гул голосов стал громче. Кажется, кто-то прикасается к его плечу, пытается укрыть его халатом для посетителей, но Хёкджэ не реагирует ни на что. Дёрнувшись в сторону, он избегает чужого прикосновения, по тихому разочарованному вздоху понимая, что это Итук. — Надо договориться с врачом, чтобы он мог тут оставаться, — наверное, это Кюхён. «Он тоже здесь?» — Ты думаешь, ему позволят это? — Сонмин, определённо. «И когда это они стали нормально общаться?» — Если Чонсу-хён убедит… — тихое бормотание Рёука. — А как же… — Хён присмотрит за ним. — А что делать нам? — дальше Хёк не может разобрать, кто именно говорит. Он только замечает, приоткрыв глаза, что в какой-то момент рядом на корточки садится Йесон и долго вглядывается в лицо Донхэ. Адвокат ждёт, что, как и Итук, старший попытается его успокоить, и готов к этому, нервно сжимаясь в комок, как бездомный пёс. Теперь он действительно понимает, о чём говорил Хангён тогда, наедине, перед крыльцом фотостудии. Огонь, который разгорался в нём с присутствием Донхэ, сейчас залит кровью. Ему нет смысла существовать, если его малыш не откроет глаза. Он не хочет жить дальше без него. И, кажется, странноватый хён понимает это по бессильно опущенной голове Хёкджэ, по его дрожащим рукам, по то затихающему, то снова звучащему потерянному вою, и по мокрым от слёз щекам. Он не трогает адвоката, но всё-таки протягивает руку, чтобы аккуратно поправить одеяло Донхэ. Хёк пытается достойно оценить этот жест и, пока остальные шепчутся, неловко хватается рукой за рукав Йесона, однако, не поворачивая головы. — … стало так темно, — прошелестел Хёкджэ, вздрагивая и повторяя фразу, которую как-то сказал ему старший. Никто бы не понял, что он имеет в виду, но, хоть Чонун и странноват порой, память у него отменная. — Он не ушёл, Хёкджэ, — медленно и осторожно проговаривает Йесон, поправляя черноволосого адвоката. Сейчас Чонун явно доволен тем, что Хёк хотя бы немного идёт на контакт. — Он услышит тебя. Не переставай звать его. Хёк вслушивается в размеренный тон голоса старшего и понемногу затихает. Сам не зная, от слов ли Чонуна или просто от нехватки дыхания и сил, он прекращает дрожать и мелко кивает, переставая цепляться за рукав куртки Йесона. Точно заворожённый, он смотрит на то, как бережно хён прикасается к предплечью младшего, словно признавая, что Донхэ — самая дорогая и самая хрупкая драгоценность. Совсем невесомое движение пальцев, после чего старший тут же убирает руку, не желая провоцировать Хёкджэ, и качает головой. — Он замёрз. Согреешь его? Хёкджэ понимает, что с ним сейчас разговаривают, как с ребёнком, но не огрызается. Другой способ общения сейчас он попросту не воспримет, Хёк это прекрасно осознаёт. Неловко кивая, адвокат цепляется за локоть, подставленный Чонуном, и с трудом поднимается на ноги. Маленькая победа внеорбитного хёна. Теперь его манера общения не кажется мужчине такой уж странной. Ему теперь Йесон вообще не кажется странным. Простреленная грудина отзывается ноющей болью под перевязкой, отчего Хёкджэ совсем тихо скулит, стискивая зубы. Он не заслуживает жалости и не заслуживает помощи. Адвокат пытается выпрямиться, чтобы устойчиво встать на ноги, но неуклюже начинает заваливаться в сторону, вынужденно цепляясь пальцами за локоть старшего. Йесон не даёт Хёку упасть, перехватывая другой рукой его за бок, и в гробовом (не нравится ему сейчас это слово) молчании старший помогает Хёкджэ лечь рядом с Донхэ. Адвокат не находит сил даже на то, чтобы поблагодарить Йесона, но то, как торопливо и бережно он обвивает руками маленького фотографа за плечи, сообщает старшему без слов, что Хёк признателен. — Я больше никогда тебя не оставлю… — шепчет Хёкджэ, виновато утыкаясь носом в торчащие из-под бинтов концы темных волос Донхэ. Парень крайне бережно выцеловывает обработанные ссадины на спокойном лице младшего, теряя малейший интерес ко всему, что происходит вокруг. Кто-то заходит в палату, кто-то выходит из нее, пара людей сидят у окна, негромко переговариваясь, а совсем рядом с койкой в кресле сидит Чонун, как будто переняв у Хичоля его способность к защите тех, кому это требуется. Сейчас этот странноватый адвокат сидит, как хорошо обученный питбуль: ни слова не скажет, но никто не рискнёт подойти, отвлечь, что-то проговорить. Но Хёк видит это лишь краем глаза, так как сейчас он не способен отвести взгляд от неподвижного парнишки в его руках. «Такой хрупкий…» Хёкджэ не замечает, сколько времени проходит. Он бормочет на ухо Донхэ какие-то глупости о новом блендере, что они отправятся выбирать вместе, и о подружке-фикусе, которую тоже нужно срочно приобрести для их ожившего растения, ведь тот очень скучает по маленькому фотографу. Вперемешку с этим бредом Хёк осыпает паренька комплиментами, снова и снова: и что тот по-прежнему самый красивый на этом свете, и что Донхэ очень нежный и ласковый, точно маленький котенок, и что, невзирая на все трудности, именно благодаря брюнету Хёкджэ наконец смог обрести своё счастье. «И сам же всё испортил…» Адвокат сбивчиво, пытаясь верить в то, что он говорит, шепчет, что Донхэ обязательно поправится, ведь парнишка очень добрый, смелый и искренний, а у таких людей всё должно быть хорошо. — Мы со всем справимся, Донхэ, только надо очнуться… — голос Хёка начинает дрожать в очередной раз, когда он снова греет поцелуями эти аккуратные пальцы, с самой безумной нежностью, на которую только способен. От осознания, что он может только звать и ждать, адвокат постепенно начинает сходить с ума. Привыкший держать всё под своим контролем, сейчас мужчина абсолютно бесполезен и беспомощен. Даже боль в груди ослабевает, становится отдалённой и абсолютно не важной, когда адвокат смотрит на парнишку в своих руках. Только Донхэ, нет никого важнее и дороже его. — Я так перед тобой виноват… — мужчина выгорает, сжигая себя заживо в этом чувстве вины. Вновь губы становятся мокрыми и солёными от слёз, хотя адвокату казалось, что он успел выплакать всё за последние несколько часов. — Прошу тебя, маленький мой, открой глаза, — то и дело просыпаясь после тяжелого сна, в который Хёк периодически проваливается из-за собственной слабости, он снова начинает тихо поскуливать, зажмуриваясь от страха, который порождают неутешительные мысли. Хёкджэ старается гнать их прочь, потому прижимается губами к виску Донхэ, то и дело крупно вздрагивая всем телом. — Я люблю тебя, — шепчет он на ухо младшего, нервно сглатывая. Наверное, следовало говорить ему это чаще, правильно? «Что имеем — не храним…» Мужчина снова всхлипывает, опуская голову и едва прикасаясь мокрыми губами к загорелой, бронзовой коже Донхэ. Он даже не замечает, что освещение вокруг них пронзительно-белое, искусственное, так как за окном уже темнеет. Хёкджэ не отводит взгляда от маленького фотографа в своих руках, и точно сходит с ума, начиная бессвязно бормотать между короткими поцелуями худенького плеча. — Пожалуйста, малыш, очнись. Можешь не прощать меня никогда, можешь выгнать спать на коврике, только открой глаза. — Хёкджэ… — тихо подаёт голос Чонун, просыпаясь от громкого шёпота. Хёк не обращает на это внимания, как и на нарастающий писк, который его безумно раздражает. Есть ли сейчас хоть что-то важнее этого солнышка, лежащего без сознания в руках Хёкджэ? — Я тебе обещаю, буду пить твои смузи, что бы ты туда ни намешал, вставать буду в пять утра, хочешь? — адвокат утыкается носом в шею Донхэ, отчего слёзы падают на загорелую кожу маленького фотографа. — И бегать будешь? — раздаётся слабенький и тихий голосок над головой Хёкджэ, совсем хриплый, как будто кому-то сейчас очень сложно говорить. Голос такой знакомый, да и прерывистый, тяжелый вздох совсем рядом, практически около уха, все происходит так неожиданно и кажется настолько нереальным, что адвокат не сразу осознает происходящее, однако реагирует на эти звуки без попытки огрызнуться. — И бегать буду… — торопливо шепчет мужчина, всхлипывая ещё раз. И наконец-то Хёк начинает обращать внимание на воцарившуюся тишину, которую нарушает оглушительный писк. Да и голос этот… Озарённый догадкой, он вскидывает голову и под громкий смех Чонуна так и застывает на месте с открытым ртом. — Донхэ… Маленький фотограф с трудом открывает глаза и часто моргает, чтобы привыкнуть к освещению. Адвокат видит, что младший ещё не способен рассмотреть обстановку вокруг себя. Но пальцы брюнета медленно и уверенно начинают сжимать руку Хёкджэ, по-прежнему доверяя ему, как раньше. И, что самое важное, от чего парень снова начинает всхлипывать, порывисто расцеловывая лицо Донхэ, — его солнышко по-прежнему улыбается так тепло и уютно, что Хёк считает себя воскресшим из мёртвых. Вот она, та улыбка, ради которой стоит жить.***
— Пусти меня, я сказал! — Шивон рычит и пытается то и дело замахнуться, но этот вредный Хичоль не успокаивается, пока не умудряется вытолкать его из палаты. Директор видит, что Кима сейчас с места не сдвинуть против его воли: тот перегораживает вход в палату и скрещивает руки на груди, рассматривая, как Шивон гневно дышит, чуть ли не рыча на весь коридор, не особо контролируя себя и свои действия. В его взгляде… что в нём? Понимание? Разочарование? Жалость? — Собрался мне врезать за своего дружка? Ну же, давай! — он готов к этой бешеной буре эмоций, которую он видел всегда в Хичоле, о которой его предупреждали. Он знает, что Ким бьёт сильно и точно, знает, что тот стоит горой за Хёкджэ, и знает, что тот никогда не сожалеет о содеянном. Но драка так и не начинается. Хичоль лишь медленно качает головой, внимательно изучая Чхве взглядом, от которого Шивону становится немного не по себе. — А смысл? Его ты тронуть не успел. Да и сам весь на нервах, это как с младенцем драться, — спокойно поясняет Ким, а директор, расхаживающий перед ним из стороны в сторону, коротко фыркает и разворачивается, шагая по коридору в сторону выхода. Как будто сложно найти человека, который захочет попытаться тебя избить. Шивону нужно выпустить пар, и сейчас его меньше всего волнует то, как это придется сделать. Однако Хичоль не отстаёт от директора фотостудии, нагоняя его быстрым шагом, а после и вовсе хватая мужчину за плечо. — Ну чего тебе? — рявкает Шивон и оступается, когда его заталкивают в первую попавшуюся каморку против воли. Директор хмуро оглядывает тесное помещение со стеллажами с хозяйственными принадлежностями и косится на мигающую лампочку наверху. — Решил закрыть меня здесь одного? — Нет, — Хичоль качает головой и запирает дверь изнутри, после чего подходит к тяжело дышащему Шивону, задумчиво вглядываясь в его звериное выражение лица. — Послушай, я всё прекрасно понимаю. Тебе страшно. Страшно всем: ребятам, Хёку, да и мне тоже. — Этот паршивец… — начинает рычать мужчина, но его тут же перебивают, причём достаточно строго, отвесив Шивону внушительный подзатыльник, в котором можно распознать урок — Хичоль ещё не закончил говорить. — Замолчи. Пойми ты уже наконец, мы все любим Донхэ. Ты круглый дурак, если не видишь этого, — Ким оказывается совсем рядом, его тёплое дыхание щекочет шею директора, а тёмный взгляд больших глаз такой пронзительный, что Шивон невольно задумывается. Стресс не очень честно снимать собственным желанием, но что если… — Необязательно устраивать драки, чтобы выпустить пар. Есть и другие способы, — загадочно произносит Хичоль, протянув руку и аккуратно прикоснувшись подушечками пальцев к щеке Шивона. И, когда это происходит, мужчина словно с цепи срывается. С мыслью «а почему бы и не дать Хичолю то, что он просит?» Чхве резко придвигает Хичоля ещё ближе к себе, ухватившись пальцами за шлевки штанов, и порывисто впивается в его губы, сразу уверенно проталкивая язык между ровными рядами зубов. Ким оказывается вовсе не против, так как он тут же закидывает руки за голову Шивона и сцепляет там пальцы в замок. Отвечая на поцелуй, Хичоль невольно начинает надавливать ладонями на затылок директора, как будто пытаясь вести. Но это у него не получится. Уж точно не сейчас, когда мужчина охвачен гневом, когда он не способен контролировать себя. Шивон надеется, что он сможет выпустить пар с помощью только одного поцелуя, но это абсолютно не помогает. Скорее наоборот, держа ладони на бедрах Кима и жадно целуя его пухлые губы, мужчина ощущает, как по телу разливается кипящая лава, не обжигая, но раскаляя до предела. Хичоль льнёт к его груди, поддаваясь под то, как властно директор прижимает его к себе, как горячо ладони сильного мужчины скользят по его телу, давая прочувствовать каждое прикосновение даже через одежду. Запуская длинные тонкие пальцы в тёмные волосы Шивона, Ким немного оттягивает густые пряди, на что директор довольно и требовательно рычит в поцелуй. Хичоль легко царапает затылок мужчины, не оставляя следа, лишь подогревая интерес. Мужчина шумно дышит через нос и делает шаг вперёд, находя взглядом свободное место аккурат между стеллажами. Вжимая адвоката в холодную стену, Шивон слышит, что тот неловко стукается затылком и коротко фыркает, но его это не останавливает. Перед глазами — самодовольное выражение лица Хичоля, оно помогает сейчас быть увереннее в своих действиях. «Какой у него девиз? Не сожалеть?» Чхве не тратит много времени на ласку, сейчас он достаточно скуп и грубоват, резким движением задирая тёмный свитер этого наглого демона и сдавливая в горячих руках его узкую талию. Сбивчиво начиная кусать шею Кима, припадая к ней влажными после поцелуя губами, Шивон настойчиво и безжалостно массирует пах Хичоля через штаны. Нехитрые движения широкой ладони, на которые Ким достаточно чутко реагирует, практически сразу толкнувшись бёдрами в руку директора. Адвокат хрипло дышит, упираясь кончиком носа в висок Шивона. Закатывая глаза, Хичоль плотно потирается твердеющим возбуждением о руку своего мучителя. Вцепившись в плечи директора, Ким начинает сладко постанывать на ухо мужчины, умудряясь периодически мурчать от удовольствия. Пальцы Шивона издевательски медленно скользят по выпирающему возбуждению, грубовато трут плоть через ткань белья и брюк прямого кроя, отчего по телу Кима словно проходит электрический разряд и адвокат выгибается до хруста в пояснице, застонав ещё громче. Хичолю слишком хорошо, чтобы держать руки на одном месте и покорно наслаждаться прикосновениями мужчины. Ему любопытно, ему хочется большего. Адвокат скользит своими длинными пальцами по широкой груди директора, начиная понемногу расстёгивать пуговицы рубашки Шивона сверху вниз, но долго возиться ему не хочется. Ким не выдерживает и сильным рывком распахивает рубашку, слыша, как крохотные пуговицы катятся по полу. Хичоль тут же пользуется предоставленной ему возможностью, чтобы обшарить широкий торс мужчины, обвести пальцами грудные мышцы и коротким скользящим движением спуститься к упругому прессу, слыша, как довольно выдыхает директор. Кожа у Кима действительно фарфоровая, а касания холодные и лукавые, под стать непокорной душе Хичоля. В контраст загорелому торсу Шивона бледные руки Хинима кажутся такими тонкими, что директор даже успевает подумать о том, как легко сломать это хрупкое существо, достаточно лишь сильнее сжать пальцы. Но его быстро переубеждают в этом, когда Ким своенравно царапает бока Шивона, проходясь ноготками по нижним рёбрам. И как это директор забыл, что Хичоль другой: самоуверенный, гордый, а ещё, оказывается невыносимо… — Чёрт, — шипит мужчина, притягивая к себе Хичоля за густые волосы и снова терзая его губы, не особо контролируя свои действия. Губы Кима притягательно влажные, манящие и бессовестно пошлые. Прикрывая глаза во время нового поцелуя, Шивон не сразу понимает, что юркие пальцы Хичоля уже прикасаются к его паху, раззадоривая, продолжая накалять воздух между ними. Ким точно знает, что нужно делать, в этом сомневаться не приходится. Рука адвоката умело наглаживает твердеющий член через одежду, играется с пряжкой ремня, еле слышно щёлкает ей, и в следующий миг директор порывисто кусает Хичоля за нижнюю губу, с рычанием оттягивая ее. В ответ на это Ким шумно хмыкает, после чего его рука проскальзывает под пояс брюк мужчины, туго обхватывая плоть и начиная скользить пальцами по стволу вверх-вниз. Шивон сдавленно шипит, коротко вздрагивая от того, как пошло Хичоль размазывает большим пальцем капли выступившей смазки, словно издеваясь. Ещё и движения руки до невозможности развратные: то быстрые, характерные рывки, заставляющие дыхание сбиваться, а всё во рту пересыхать, то на любую попытку директора двинуть бёдрами навстречу Ким сдавливает член, продолжая довольно усмехаться. В ответ на это своеволие Шивон грубовато разворачивает Хичоля лицом к стене и прижимает его к себе максимально плотно. Хрипло дыша на ухо мужчины, Чхве обшаривает стройное тело под свитером, сильно сдавливая пальцами потвердевшие соски Хичоля. Тот прогибается в спине и протяжно стонет, так пошло и сказочно, до россыпи мурашек по телу. Пока агрессия ещё управляет им, Шивон действует быстро и решительно: он стягивает штаны и белье с Кима, спускает и свои брюки, после чего тянется вперед и плотно прижимает Хичоля за талию к себе. Обхватывая член адвоката рукой, директор поднимается пальцами к чувствительной головке, собирая капли выступившей смазки. Каменный стояк упирается в задницу Кима, который извивается в хватке Шивона, цепляясь пальцами за его локти, точно пытаясь удержаться. Закатывая глаза, адвокат плавно двигает бёдрами, подстраиваясь под ритм движений крупной руки, и утыкается затылком в плечо Шивона, запрокидывая голову назад. Шивон внимательно наблюдает за тем, как грязно и пошло Хичоль облизывает свои пухлые губы, сдерживая стоны, рвущиеся из груди. Это раскаляет мужчину ещё больше, так что он меняет их положение тел, снова вдавливая Кима в стену, не обращая внимания на его удивлённый вскрик. Пользуясь тем, как тот прогибается в спине, избегая прикосновения пахом к холодной стене, директор упирается коленом в бедро Хичоля, заставляя его шире расставить ноги. Сейчас Ким на удивление послушен и молчалив, он лишь хрипло дышит и податливо вертит своей упругой задницей, отчего Шивон слетает с катушек моментально, как только оглядывает представленный ему вид. Облизнувшись, мужчина коротко рычит и тугим движением вводит в нерастянутый анус адвоката сразу два пальца. Хичоль взвизгивает от боли и ощутимо сжимается, что затрудняет директору задачу. Он нетерпеливо рычит вновь, начиная медленно двигать пальцами внутри, растягивая узкие мышцы и с удовлетворением ощущая, что Киму понемногу, но удаётся расслабиться. Капли естественной смазки на пальцах точно оказываются не лишними, так что Шивон не тратит много времени, вводя пальцы всё глубже и подготавливая Кима к своим размерам. Шипение Хичоля стихает, сменяясь нарастающими горловыми стонами. Как будто этому демону мало неприятных ощущений, он слишком быстро привыкает и уже самостоятельно подаётся назад, невольно подсказывая, как довести его до безумия этими горячими пальцами. Шивон не может больше ждать, так как и возбуждение становится уже болезненным из-за красноречивых стонов Кима, которые по достоинству оценили бы даже любители жёсткого порно. Вынимая пальцы под разочарованный вздох Хичоля, мужчина хватает его за бёдра и медленно входит в это податливое тело. Он проникает достаточно туго, что ему доставляет сейчас непередаваемое наслаждение, вплоть до пульсации самых кончиков пальцев, тогда как Хичолю ощутим дискомфорт. Приходится делать паузы, то и дело останавливаться, дожидаться нового шумного выдоха и снова толкаться вперёд — и так до тех пор, пока он не проникает в Кима полностью, по основание члена. — Чёрт… такой большой… — шипит Ким, вытянувшись в струнку и хватая ртом воздух, пытаясь оставаться в сознании и не отключаться от смешанных ощущений: боль вперемешку с нарастающим кайфом от обжигающе горячей близости. Чхве понимает это отголоском сознания, когда туже сжимает пальцы на талии и с властным рычанием начинает медленно двигать бедрами, слушая краем уха, как Хичоль стонет своим подрагивающим голосом, как тот рефлекторно сжимается на особенно глубоком проникновении, из-за чего Шивону приходится останавливаться, чтобы восстановить сбитое дыхание от приятной узости. Спустя несколько толчков Хичоль начинает подаваться бёдрами навстречу, тягуче плавно прогибаясь в спине, когда директор надавливает на его поясницу. Шивону пелена желания застилает глаза, он наседает напористо и грубо, с удовольствием наблюдая, как Ким упирается лбом в стену, стонет ещё громче и обшаривает холодную поверхность руками, пытаясь уцепиться хоть за что-то. Он перестаёт сдерживаться, темп движений становится всё жарче, и мужчина то и дело хватается зубами за плечо Хичоля, чтобы контролировать себя и не кончить слишком рано. Короткие, бессвязные стоны, жар от двух сливающихся в единое целое тел, Хичоль зажат между холодной неподвижной стеной и Чхве Шивоном, обжигающим металлом, который он сам же и нагрел до предельно высокой температуры. Стальное, хриплое дыхание Шивона на шее Кима, сильные руки на талии, и горячий член глубоко внутри, которым из Хичоля выбивают новые стоны, каждый громче предыдущего. Хичоль не стесняется кричать, взвизгивать от болезненных толчков, и переходить на хриплые, жадные вздохи. Ему плевать, даже если их слышно в коридоре. Сейчас важно только то, что происходит в этой тёмной каморке. Ким отзывается на каждое прикосновение мужчины, мелко подрагивая от ноющей боли в заднице и в то же время наслаждаясь тем, как по телу бегут крупные мурашки, заставляя его срывать голос, извиваться белокожей змеёй в сильных руках и пытаться впиваться ногтями в твёрдую стену. Каждый новый толчок — до тёмной пелены перед глазами и россыпи взрывающихся фейерверков, каждое лёгкое касание — до жадных стонов и мольб о большем. Он не испытывал прежде ничего подобного, настолько фееричной реакции во время секса, пусть даже такого спонтанного. Хичоль привык держать всё в своих руках, привык владеть любым действом, быть крайне эмоциональным в ласках, но после оставаясь равнодушным, уходя от очередных пассий без малейшего сожаления. Сейчас же, когда его имеют со всей страстью, но всё равно то и дело ослабляют хватку на талии, мельком проводят ладонью по пульсирующему от желания члену, сдавливая плоть до тех пор, пока Хиним не начнёт задыхаться от желания, Хичоль ощущает, как сдержана истинная ласка, которую этот человек ещё может подарить. Он крутит в голове одну мысль, как заевшую пластинку, желая большего, желая, чтобы это не прекращалось. «Я хочу тебя ещё. Я хочу тебя рядом». Толчки становятся всё быстрее и грубее, Кима хватают за густые волосы и сильно тянут на себя. Запрокидывая голову, Хичоль пронзительно вскрикивает, когда на очередном толчке Шивон входит максимально глубоко и кончает с полурыком-полустоном, дёрнув Кима за волосы ещё сильнее. Мужчина не мазохист, за прикосновения к своим волосам может прописать знатных люлей, но сейчас он до голодного желания возбуждён, потому, когда в него спускают горячее семя, он скулит и стонет, изливаясь практически тут же, следом за Шивоном. Его начинает трясти от кайфа, когда Киму удаётся прочувствовать едва ли не каждой клеточкой тела, как пульсация наслаждения накрывает директора с головой. Хрипло выдыхая, Хичоль упирается лбом в стену и хватает ртом воздух, чтобы отдышаться. Перед глазами взрываются вспышки света, рассыпаясь сотнями искр, по взмокшей коже скользит закатанный свитер, опускаясь вниз, и приятная дрожь наполняет тело, спирая дыхание. Сперва Хичоль делает несколько глубоких вдохов, а уж только потом понимает, что Шивон молчит. Да и Ким больше его не ощущает: если до этого спину адвоката приятно грел горячий торс Чхве, то сейчас ему становится холодно. Повернувшись и подтягивая дрожащими пальцами свои брюки, Ким видит, как Шивон отшатывается от него, с трудом устояв на ногах и неловко подхватив штаны. Языки пламени во взгляде исчезают, уступая место потерянному испугу осознания и нарастающему чувству вины. — Что я наделал… — одними губами шепчет Чхве, не глядя Хичолю в глаза и торопливо пытаясь одеться. Мужчина становится таким отрешённым, что Киму хочется засмеяться от комичности ситуации. «Да что ты сделал то?» Но он не смеётся. — Эй, ты успокоился? — мягко интересуется Хичоль, одёргивая низ свитера и стараясь принять устойчивое положение и не грохнуться по дороге. Он неспешно делает пару шагов навстречу к Шивону и аккуратно начинает застёгивать рубашку на теле директора. Часть пуговиц, конечно, канула в лету, закатившись под стеллажи, но Ким ловко заправляет нижние полы рубашки в брюки мужчины, не глядя ему в глаза, раз тот так теперь странно реагирует на него. — Хичоль… — тихо зовёт его директор, начиная мелко дрожать. Хичоль не отзывается голосом, но демонстрирует, что он слышит этот зов, коротко кивая, чтобы Шивон начал говорить. А мужчину, судя по всему, начинает накрывать с головой, так как он решается сказать о том, что его беспокоит больше всего. — Я просто… я не знаю, что буду делать, если он не проснётся. — Знаешь, что я тебе скажу, — Хичоль по-прежнему не поднимает головы, пока не разбирается с рубашкой Шивона и не застёгивает на нём брюки, делая это в своём деловитом стиле, неторопливо и сосредоточенно. Только после этого он начинает смотреть в глаза потерянного Чхве, протянув руку к его лицу и успокаивающе проводя пальцами по щеке мужчины. — Никто не знает. Могу показаться бессердечным, но ты не один страдаешь. Прекрати срываться на Хёкджэ. — Не смей так говорить! Я знаю Донхэ с детства, я… — во взгляде Хичоля столько понимания, столько мягкости, но Шивон словно не видит этого, опять начиная закипать. Ким не даёт ему заново поддаться ярости, упасть в эту бездну. В этот раз в глазах адвоката сверкает то пламя, о котором Шивону уже говорили не раз — он защищает своего друга. — Ты знаешь Донхэ, я знаю Хёка. Он ни за кого так не переживал, ни о ком так не заботился, хотя ему уже приходилось сидеть около койки и выхаживать больного, — в словах Хичоля проскальзывает еле уловимая горечь, которую Чхве успевает заметить только краешком сознания. Но этого оказывается недостаточным для того, чтобы он умерил свой пыл, так как Ким продолжает: — Хёкджэ любит его. Действительно любит. На эти слова Шивон реагирует похлеще, чем бык на красную тряпку. Оскалившись, он в очередной раз теряет контроль над собственным самообладанием и выпаливает в лицо Хичоля, отталкивая его от себя: — Да ты-то что можешь знать о любви? В каморке повисает мёртвая, удушающая тишина. Хичоль отшатывается назад, будто Шивон со всей силы ударил его под дых, и выражение лица адвоката меняется. На какой-то короткий миг его удивительное сочетание нахальства, уверенности и безграничного понимания даёт трещину, невольно приоткрывая директору столько рвущейся из Хичоля наружу боли, что Шивон тут же понимает, насколько сильно его слова ударили по выдержке Кима. Чхве бледнеет и открывает рот, чтобы успеть поправиться, но уже слишком поздно. — Чш-ш, — Ким снова натягивает на себя маску внимательности и сопереживания, но видно, как ему это тяжело даётся. Пальцы Хичоля едва дрожат, когда он делает шаг вперёд, к виноватому щенку, в которого готов превратиться директор, и прикасается раскрытой ладонью к груди Шивона, заставляя его помалкивать. — Ты прав. Я ничего не знаю о любви, — спокойно соглашается Ким, в то время как Чхве с ужасом осознаёт, что от каждого нового слова у него самого внутри душа крошится на крупные части, отваливаясь крайне болезненно, кусок за куском. Он заставляет себя смотреть в глаза Хичоля, так как понимает, что только это сейчас убережёт Кима от срыва. Нужные слова не находятся, а по вискам директора долбит кричащий голос, рвущийся изнутри. «Пожалуйста, дай мне пояснить…» — Но вот, что я знаю. Донхэ дороже всего фотостудия. И Хёкджэ. С этим ты просто не посмеешь спорить, — голос Хичоля иной, приглушённый, как будто крупные куски гари и угля царапают чистое стекло. — Если ты и правда так привязан к мальчонке, то сбереги то, что ему нужнее всего. Шивон молчит, догадываясь, что Ким ещё не закончил говорить. Он не хочет признавать очевидное: Хёк нужен Донхэ. Но тот же самый Хёкджэ и довёл всю ситуацию до апогея. Всё слишком критично, всё держится на волоске. Так о какой попытке сберечь может идти речь? Но Хичоль продолжает говорить, до такой степени глухо и пусто, отчего директору начинает казаться, что тот плачет. Он пытается вглядеться в тёмные глаза адвоката, в те бешеные глаза, которые и помогли ему прийти в себя, в те лукавые глаза, чей образ он держал в голове, в те понимающие глаза, которые сейчас кажутся непривычно влажными. Ким резко отводит взгляд, пряча его за густой тёмной чёлкой: — Так что прошу тебя, ради Донхэ, не трогай Хёка. А взамен я больше никогда тебя не побеспокою. Мужчина медленно убирает руку с груди Шивона, отступая назад. Выглядит всё так, словно тот смог получить то, что хотел — и теперь теряет к директору интерес. Чхве пытается убедить себя в этом, пока растерянным взглядом наблюдает за тем, с какой тоской Хичоль украдкой поглядывает на него, но после, встряхнувшись, нетвёрдо идёт к закрытой двери. — Подожди. Хичоль? — окликает его Шивон, оживая от щелчка дверного замка. Ким спокойно оборачивается к нему через плечо, и Чхве вздрагивает от того, как потухает огонь в глазах мужчины. Конечно, порой ему казалось, что с этого адвоката неплохо бы сбить немного самодовольства, стереть часть нахальства с этой симпатичной мордашки… но не так, не таким образом, не уничтожая его бездумно брошенной фразой. — К-кто тот пациент, которого выхаживал Хёкджэ? — осторожно интересуется директор, вспоминая ту фразу, которой обмолвился Хичоль несколько минут назад. Словно внезапное озарение, мужчина цепляется за слова этого непокорного демона и сопоставляет их с давним разговором со своим старым знакомым. И, судя по тому, как Хичоль усмехается от этого вопроса, Шивон понимает, что Хангён ему не соврал. — Ни к чему тебе знать это, господин Чхве. Пора возвращаться к ребятам, — Ким выходит из каморки и идёт по коридору к палате, неловко натыкаясь на спешащий по своим делам персонал, извиняясь вполголоса и продолжая свой путь. Директор тем временем медленно следует за ним, еле находя желание уворачиваться от снующих туда и обратно людей, едва переставляя ноги и украдкой присматриваясь к Хичолю. В голове крутятся слова Хангёна, которыми тогда китаец ошарашил Шивона, в которые тот попросту не захотел верить. — «Зря ты так про Хёка. Он неплохой человек. Хичоль за него жизни не пожалеет. Ким не умеет принимать заботу, но когда он попал в аварию, и его ногу собирали практически по кусочкам, у Хёкджэ как-то получилось сблизиться с ним. И теперь ты можешь увидеть, насколько Хичоль может быть верен кому-то». Шивон не в первый раз присматривается к Киму, но сейчас его поражает та удивительная сила, с которой мужчина продолжает идти с гордо поднятой головой. Чхве, как будто прозрев, наконец-то замечает, что Хичоль слегка прихрамывает на одну ногу, хоть и усердно старается это скрыть. Честно говоря, усталость Кима понятна и почти неудивительна, учитывая, как давно он на ногах со всей этой суматохой. Да если ещё и вспомнить то, что произошло в каморке… Знают ли его коллеги, что Киму всё ещё больно? Скорее всего, нет. Шивон сам бы не догадался, если бы не слова Хангёна, да не пронзительный крик Хичоля, когда его с силой пнули в больную ногу. Чхве тогда даже не обратил внимания, как быстро мужчина стиснул зубы и затих, оставаясь на полу, не до этого им было. Как минимум, Хичоля уже опекал бы Чонсу, который отличается неким материнским инстинктом по отношению ко всем, с кем общается. Да и Хёкджэ (что Шивон всё-таки признаёт) не оставил бы старшего в покое в таком случае. Тогда это может означать только одно — Хичоль молчит, не желая их беспокоить. И выходит, что Ким, яркий и весёлый Ким, преданный своим друзьям Ким… один. Он один несёт на себе весь груз, который копится снежным комом, медленно наслаиваясь и добавляя тяжести. Шивон осознает, что адвокат умудряется помочь всем, но не себе. Хичоль пытался помочь даже самому Чхве, удерживая, успокаивая и просто отдавая себя на растерзание. Вздрогнув, Шивон вспоминает короткий подзатыльник. И как он забыл, что Ким может ударить очень больно? Мужчина стукнул его не для того, чтобы отомстить или утихомирить таким образом, он целенаправленно и обдуманно провоцировал Шивона на агрессию. С неким стыдом директор также вспоминает, что у Хичоля удивительно шёлковая кожа, что его самого заводила столь бурная реакция Кима на любое действие со стороны Шивона: казалось, стоило просто провести пальцем по гибкому телу, как Хичоля начинало трясти и он стонал настолько громко, что не было повода сомневаться в этой искренности. Уши ещё немного закладывает от тех громких криков, которыми его окружили в каморке некоторое время назад. Несмотря на неподходящие ситуацию, время и место, Шивон с назревающим смущением признаёт кое-что для себя: ему понравилось. Ему понравилось быть с норовистым Кимом, видеть, каким упрямым он может быть, и добиваться того, что тот сдаётся ему, только под его силой. Всё это было только для него. Но теперь, осознавая, что он практически добил человека, который пытался помочь ему, не прося ничего взамен, Шивон начинает ненавидеть себя.