dusk till dawn

— Поздравляю. Ты придурок. — Чего?! — То есть, хочешь сказать, тебя всё устраивает? Тодороки многозначительно поёрзал задницей по паху альфы и даже попытался чуть привстать, но ничего не получилось — стоило Шото приподняться на миллиметр, живот свело острой судорогой, и одарённый покорно опустился назад. Чёртов узел не давал даже чуть пошевелиться бедному омеге, у которого уже ноги начали медленно затекать — а ты, блять, попробуй в таком положении с гигантской штукой внутри задницы посидеть, не дёргаясь. Хоть отец учил Тодороки ангельскому терпению, но тут даже Старатель бы взвыл, будь он при рождении омегой, а не альфой. — Чо те, блять, не нравится, двурожий? — скучающе выдал Бакуго, раскинувшись на большой подушке и что-то листая в телефоне. Ух, сука. — Сиди себе смирно. — Шланг себе запихай в одно место и посиди спокойно, — рычаще ответил Шото, сжимая кулаки. Парень опять случайно дёрнулся и зашипел от боли. — А я посмотрю. — Моя работа тебя трахать, чтоб у тебя ноги разъезжались, а твоя — покорно сидеть вот тут, — Кацуки ухмыльнулся, выглядывая из-за экрана айфона, и с наслаждением сжал правой рукой ягодицу омеги. Тодороки опёрся руками на грудь альфы. — Ты что-то раньше ничего против узла не имел. Шото нахмурился, а потом округлил глаза от удивления. А, понятно, так Кацуки всё ещё не понял. Тогда сейчас будут охуенные новости, и пускай подрывник после этого только попробует самолично снять его с узла. Шото не посмотрит, что у них одинаковые золотые кольца на пальцах, и подпалит своего горе-мужа до пепла. Или заморозит и будет ждать, пока сам не оттает. — А ты мне раньше засаживал, пока течки не было, — стараясь звучать как можно более безразличным, напомнил Тодороки и хрустнул шеей. Каменный пресс под руками напрягся, и Шото даже приулыбнулся: сейчас будет шоу. — Не понял, — Бакуго снова выглянул из-за чёрного телефона и уставился в разномастные глаза любимого. Что за шарады, блять? Кацуки и без этого понимает, что Тодороки в некотором смысле умнее блондина. — При чём тут течка? — С новым годом, — съязвил Шото, потянувшись и стараясь, чтоб задница ни на миллиметр не сдвинулась. Тодороки чувствовал, как внутри пульсирует большая плоть, и поморщился. — Меня слушать надо было, начиная с порога квартиры. А не когда ты натрахался со мной и в итоге посадил на узел. Кацуки сжал губы в тонкую линию, прищурился, глядя на мужа, и даже отложил телефон на влажную простынь. Не нравится альфе этот тон, ох, как не нравится! Таким тоном Шото обычно сообщал что-то охуеть какое неожиданное: то он вышел за хлебом, а итоге пришёл с бездомной кошкой ("она будет жить с нами") и ключами от какой-то невъебенно дорогой тачки ("я подумал и решил, что мне нужна машина, и плевать, что у меня нет прав"); то будничным тоном рассказал Кацуки, что на миссии не управился с левой стороной и выжег нахуй половину леса ("ну с кем не бывает"); то ушёл к Мидории понянчить мелкого, а в итоге заявился домой в два часа ночи, на удивление, трезвый и заявил, что они летят в Австралию на месяц ("и лучше бы тебе поторопиться собрать чемодан, ибо вылет через шесть часов"). Кацуки тогда орал и орал сильно — в итоге тачку приняли обратно ("получишь права, двурожий, и купишь, и то — только через мой труп!"); за лес пришлось платить не маленький такой штраф за уничтожение природы ("да как ты, сука, с таким опытом владения причуды пережёг пол Красной Книги?!"); билеты благополучно были вручены Мидории, как и подзатыльник, а кошку деть было уже некуда — раз Шото своим зловещем голосом сообщил, что "она будет жить с нами", значит, Бакуго, пиздуй за лотком и кошачьим кормом. В общем, Тодороки умел удивлять мужа, но тот, к счастью, со временем привык. Но сейчас блондин задницей чувствовал, что новость попиздатее бездомной кошки или билетов на другой континент будет. — Я готов тебя выслушать сейчас, — сглотнул Кацуки. Тодороки прищурился и засмеялся, моментально замолкая: снова заболел живот, напоминая об инородном предмете внутри. — Что я попросил тебя сделать, когда ты вернулся домой? Бакуго попытался напрячь мозги, но башка, сука такая, ждала неожиданной подъёбки. — Сходить за чем-то в аптеку, — вспомнил Бакуго. Шото возник на пороге, растрёпанный и в одной рубашке Кацуки со словами "сходи, пожалуйста, в аптеку за...", а дальше блондин не слышал. У него моментально встал, потому что Шото давно уже не выглядел таким соблазнительным и милым, и где-то на задворках сознания, как по команде, всплыло "взять!". Бакуго скинул кейс с формой героя и, подняв Тодороки за упругую задницу, потащил в спальню. — А зачем? — Я не слышал, — фыркнул Бакуго и взял правую ладонь Шото, мягко целуя бледные костяшки. — Я увидел, какой ты сексуальный в моей рубашке, и дальше отключился от реальности. — Тогда поздравляю, папочка, — ухмыльнулся Тодороки, теснее садясь на член, прижимаясь задницей к яйцам. Узел проникнул ещё глубже, уже почти касаясь стенок матки. Внутри было горячо, влажно, и член скользил в сперме. — У меня началась течка, и мне нужны были подавители. Бакуго замер, так и остановившись с костяшками возле губ. Течка? Подавители? Тогда складывалась картинка — кроме рубашки на голое тело, альфа отреагировал и на омежий феромон, и на сладкий запах смазки. Сдали тормоза. — Ты хочешь мне сказать, что я заделал себе наследника? — Нет, почему же, — Тодороки выдернул ладонь из чужой и сложил руки на груди, обиженно сопя. Сейчас он выглядел таким милым, что Бакуго засомневался, что посадить омегу на узел был не план. — Возможно, что это будет девочка. Вообще, Тодороки был удивлён реакции мужа — тот не плакал от радости и не пытался предложить что-то плохое вроде аборта. Кацуки не пытался наорать на мужа, что тот не предупредил заранее, и не пытался снять омегу с узла, разорвав ей там что-нибудь в кровь. Он просто лежал под Шото и тупо лыбился, переместив руки на пока ещё плоский живот с едва сформировавшимися кубиками пресса. Он мягко погладил от груди до пупка, а правую руку переместил назад, сжимая болящую поясницу, и чуть надавил. Тодороки вздрогнул. — Ну-ка ляг, раз тебе неудобно, — приказал он мягким тоном, но Тодороки прекрасно понял, что это не просьба. — Как я тебе лягу? — шикнул Тодороки, чуть наклоняясь и касаясь своим членом чужого пресса. Всё было в сперме Шото, и омега хотел скорее слезть с узла и пойти ополоснуться. — Мне больно. — Ляг, чтоб не больно было. Одарённый фыркнул от разочарования, что нельзя вдарить мужу по голове или испепелить его одним только взглядом. Шото аккуратно лёг всем телом на Кацуки, прижимаясь щекой к плечу. Ну, не сказать, что на пуховой перине лежишь, но с учётом чужого и немаленького члена внутри, было шикарно лежать на потном мягком теле мужа, вдыхая его природный запах и обнимая. Давно они вот так вот не обнимались — обычно инициатором был Тодороки, а обнимал он, когда чувствовал себя одиноким, и ему становилось грустно. Бакуго улыбнулся, поворачивая голову к мужу, и поцеловал его в висок, замечая, как Шото зевнул и прикрыл гетерохромные глаза. Устал. — Ты же не злишься? — шепнул Шото, чуть подрагивая. Пришла мысль, что Бакуго сейчас такой спокойный, а потом, когда узел сойдёт, он потащит его в больницу делать аборт. Однако Кацуки нахмурился и зачесал двухцветные волосы мужа. — Почему я должен злиться? — Ну, — Шото замялся. — Ребёнка мы не планировали. Альфы не любят такого, разве нет? Мол, я ещё молод, не нагулялся, не хочу... — Если бы ты не был прикован ко мне и выглядел бы менее милым, я бы тебе врезал, — многообещающе выдал Бакуго, чем удивил засыпающего на плече Шото. — Двумордый, не знаю, что ты там себе в голове напридумывал, но я ничего не имею против ребёнка. Он мой, и он от любимого человека, мне достаточно, — Кацуки поцеловал повелителя огня и льда в уголок глаза, а потом в щёку. Мда, Тодороки такой умный, но бывает нереально глупым. Или это в нём его сущность омеги взыграла? — И какой нахер не нагулялся? Я понял, что нагулялся, когда тебя увидел. Согласен, да, я особо не задумывался о детях, и мы это не обсуждали, но я знал, что ребёнок у меня будет — пусть не знал когда, но знал, что будет. Так что, принцесса, можешь засыпать — с этого момента ты официально мамочка. Тодороки усмехнулся в плечо мужу и уткнулся в шею, засыпая. Он сам никогда не думал о ребёнке, Старатель в детстве запрещал ему даже думать о его будущем в роли омеги: никаких альф, никакой свадьбы, никакого ребёнка! Энджи не повезло, что последний ребёнок с долгожданной способностью родился омегой — что Фуюми, что Нацу с Тойей родились альфами, но у них были не те способности. Шото не раз думал, а правильно ли поступает судьба с ним, правильно ли, что он обречён навсегда быть несчастным со своей сущностью и строгим отцом, а потом узнает ответ — он смотрит на Бакуго и понимает, что ради этого альфы готов дать отпор отцу. Тодороки рад, когда Старатель, несмотря на все крики до этого, даёт благословление и холодно говорит "я знал, что тебя не изменить, но этот альфа хотя бы достоин твоей руки". Тодороки Шото действительно счастлив, когда его отец, с пеной у рта орущий "ты будешь альфой!", берёт сына под руку и ведёт к алтарю. Тодороки Шото действительно счастлив, что, несмотря на всё, что было раньше, чуть ли не вся академия приходит на свадьбу, а Мидорию пытается откачать Урарака, потому что "боже, Изуку, это же твой лучший друг выходит за Кац-чана!". Тодороки Шото действительно счастлив, когда, увидев его в белоснежном свадебном костюме, Бакуго вытирает слезы. — Надеюсь, наш ребёнок возьмёт от тебя только фамилию. — Бля, иди нахуй.