****
Мне кажется, я разучилась ждать. И верить, И любить, И плакать. И, кажется, настала вдруг пора Со всей ее жестокостью принять реальность. Мне кажется, пора заканчивать с мечтанием. Пора бросать вопросы задавать луне, В простых частицах искать великое создание, А людям качества приписывать извне. Мне кажется, я разучилась ждать. Потухли в сердце ожидания. Ведь сны шептали мне мечтать, А днем забирали свои обещания.
Глубокий вдох. Выдох. Виниловая пластинка проигрывает тихую, спокойную музыку. Негромкие разговоры, смешивающиеся с мелодией. Шуршание. Звук опасного столкновения двух елочных игрушек. Запах имбирного печенья и чая с бергамотом. Сверкание разноцветных фонариков на елке. Тепло, скользящее по румяным щекам. Уют. Покой. — Филис, — Лагард поворачивает голову к бабушке, — запрячь это куда подальше, — шикает она в сторону открытой бутылки шампанского. Филис закатывает глаза. — Не впутывай меня в ваши разборки, — шепчет в ответ и вновь переводит взгляд к экрану ноутбука. Подносит пальцы к клавиатуре, уже собираясь начать печатать, как старушка противно ворчит: — Сейчас же помоги мне избавиться от этой алкоголички, Филис, — она лишь отрицательно машет головой, не имея и малейшего желания влезать в старую войну двух сестер. Глаза у бабули буквально лезут на лоб и она уже привстает с пола, откладывая запутанную мишуру в сторону, собирается встать, чтобы, Филис уверена, дать ей сочный подзатыльник, как в гостиную заходит Дорис. Грациозная походка, как у кошки. Большие, уверенные шаги. Яркие, черненькие глазки, такие быстрые, что, кажется, она может уследить за чужими взмахами ресниц. — Неужто я слышала, что ты собираешься выбросить бутылочку прекрасного игристого? — голос у нее вкрадчивый и пропитанный веселостью, а улыбка так и пестрит издевательской насмешкой. Лагард слегка усмехается, качая головой, когда она изящно садится на диван, положив ногу на ногу. Тут же тянется к стакану с шампанским, подносит к носу, вдыхая, и блаженно прикрывает глаза, откидываясь на спинку дивана. — Я тебя хотела выкинуть, — бабушка недовольно фыркает, не глядя в сторону сестры, но Дорис, кажется, это не задевает: она лишь скучающе вздыхает, закатывая глаза. — Мечтай, милая, — женщина с сарказмом улыбается, вдруг переводя взгляд к Филис: она сидит среди подушек на полу, окруженная коробками с елочными игрушками и новогодними украшениями, с ноутбуком на коленях. — О чем ты мечтаешь, Филис? — Дорис вопросительно приподнимает брови, делая маленький глоточек шампанского. Девушка пожимает плечами, не отводя взгляда от экрана ноутбука. «О том, чтобы ты скорее свалила.» — Ничего особенного, — она слегка улыбается, не имея и малейшего желания разговаривать с двоюродной бабушкой, — дом, семья и все такое. Дорис усмехается, кивая головой, и вновь смотрит на свою сестру. Старушка сидит у небольшого кофейного столика, разбираясь с коробкой с праздничными украшениями и елочными игрушками. — Прим, сестрёнка, к чему эти формальности? Может, разойдемся уже по домам и займемся своими делами, а? — женщина цокает языком, поправляя волосы, и с вопросом смотрит на сестру. Прим закатывает глаза, на секунду откладывая запутанную мишуру. — Это традиция, Дорис. Мы должны собираться перед рождеством и наряжать ёлку вместе! Мы же сестры! — Филис морщится от громкого, противного голоса бабушки, еле сдерживаясь от того, чтобы не заткнуть уши. Младшая сестра хмыкает с иронией: — Ты меня с днем рождения никогда не поздравляла, Прим. Старушка отмахивается, не глядя на Дорис, и ворчит себе под нос: — Зато мама всегда дарила лучшие подарки тебе. — Что правда, то правда, — самодовольно усмехается бабушка Дорис, — но она никогда не учила меня готовке и выпечке, как тебя, потешь свое самолюбие. — Оттого ты и выросла такой болванкой, — бабушка улыбается сестре, но та лишь с железным выражением лица смотрит в ее глаза. Филис вдруг громко выдыхает, привлекая внимание обоих к себе. — Где Вы собираетесь провести рождество, бабушка Дорис? — девушка с наигранным любопытством смотрит на женщину, одновременно ощущая на себе внимательный, непонимающий взгляд бабушки. Но Филис уж слишком надоели эти бесконечные перепалки. — Оу, милая, — из уст Дорис «милая» звучит как-то фальшиво, — приезжает мой друг из Франции. Думаю, я проведу этот замечательный вечер в его компании. Если хочешь, я бы помогла познакомить тебя с этим интерес… Бабушка обрывает ее на последнем слове, пронзительно пища: — Даже не думай о том, чтобы знакомить мою внучку с этим наркоманом, Дорис! Филис непонимающе хмурится, наблюдая за тем, как заливается громким смехом Дорис, и ощущает легкое волнение внутри. — Наркоман? — Лагард даже морщится при этом слове. — Ваш друг принимает наркотики, бабушка Дорис? — Господи! Конечно же нет! — женщина с трудом заставляет себя прекратить смеяться. — Просто он занимается выращиванием трав для фармацевтики, а твоя бабушка бесится, ведь когда-то она была в него влюблена, но он даже глазом в ее сторону не повел! — и она вновь закатывается в приступе хохота, но вот Примроуз не до смеха: — Естественно, он выбрал тебя! Я же не ходила в коротенькой юбочке и размалеванная, как прост… — Бабушки! — Филис быстро закрывает вкладку с текстом и откладывает ноутбук в сторону, выставляя руки вперед. — Бабушки, вы чего? Давайте сохранять спокойствие и наслаждаться праздничным духом! Предлагаю… Глаза Филис бегают по комнате, пытаясь найти компромисс для разрешения предстоящей ссоры, и вдруг натыкаются на старенькое DVD, спрятанное где-то в столике под телевизором. — Предлагаю посмотреть рождественский фильм, — девушка кивает в сторону видеоплеера. Дорис неожиданно подпрыгивает на диване, лишь чудом не пролив на себя шампанское, и радостно произносит, заставляя Филис вздрогнуть: — Я согласна! Давайте же! «Гринч» ждет нас! Бабушка продолжает копаться в коробке с новогодней мишурой и игрушками, коглда младшая сестра вдруг обращается к ней: — Прим, сестричка, сходи за дисками. Я знаю, у тебя там целый склад этого старья. Старушка резко вскидывает голову, выбрасывая все из рук, и вскакивает на ноги: — Мама ужасно тебя воспитала, Дорис, — она складывает руки на груди и быстрым шагом все же удаляется из комнаты, крича напоследок: — Как же ты меня достала! — Зато тебя она воспитала отлично, — бормочет под нос женщина, когда Примроуз выходит, и делает глоток шампанского. Филис чувствует себя до невозможности неловко, все еще не понимая, с чего вдруг бабушка пригласила младшую сестру к себе якобы для семейных посиделок, но ничего спокойного ожидать и не стоило. Вдруг черненькие глазки упираются в лицо Лагард, заставляя ту сконфуженно улыбнуться и прижать согнутые колени к груди. Находится с бабушкой Дорис наедине — дело не простое. Ее энергия, яркая и сильная, душит и как будто бы прижимает к стенке, не давая сделать вздох полной грудью. — А где же Ребекка? Разве она не приедет в сочельник? — женщина хмурится, словно ее веселость стерли ластиком. Филис опускает взгляд, теребя край кофты пальцами. — Приедет, — слегка улыбается, — обязательно приедет. Дорис как-то подозрительно усмехается, отводя взгляд в сторону, и что-то мелькает в этой улыбке, тщательно скрытое, но все же видное, стоит приглядеться. — Помню, когда она была совсем маленькой, — Филис замирает, — постоянно играла с моей Венерой. Венера. Филис вспоминает фотографию на прикроватной тумбочке Зейна: черноволосая женщина со скромной улыбкой и горящими глазами смотрела прямо на нее с замершего момента жизни, сама полная ею. — Они никогда не ссорились, — легкая улыбка, как змейка, ползет по ее губам, — в отличии от нас. Черные глазки вновь обращаются к девушке. — И, знаешь, — голос у Дорис вновь заполняется привычной насмешкой и сарказмом, — Бекка никогда не играла в «дочки-матери» с моей девочкой. Видимо, оттого и не смогла с тобой справиться. Филис чувствует, как лезут вверх брови, а неожиданные слова ставят в тупик все мысли. Мать ненавидит, когда ее называют «Бекка» — Бабушка Дорис, — Лагард поджимает губы, успокаивая себя тем, что ей просто послышалось, — Вы сказали… — Извини, — улыбается ей женщина, отпивая шампанское, — немного ошиблась: Ребекка не может справиться с собой. — Что? — Филис никак не может понять, в чем смысл слов Дорис. Однако, уже чувствует, как чувство обязанности встать на защиту матери возникает внутри. — Я не видела ее ни разу за все пять ступеней, — женщина приподнимает бровь, — и с полнолуния она уехала сразу же. А почему она ни разу не навестила тебя за эти полгода? Как Ребекка, вообще, оправдала свое равнодушие, а? — Она не равнодушна по отношению ко мне, — резко обрывает ее Лагард, ощутив внутри прилив уверенности, — и не приезжала она лишь потому, что не могла смотреть на то, как я мучаюсь. Филис проговаривает слова медленно, обрабатывая их в голове одновременно с тем, как нерешительно двигаются губы. «Странное предложение, » — она хмурится, вдруг поняв, как глупо звучит эта… Отговорка? Отмазка? Что это, вообще, такое? — Слабачка, — Дорис шумно хмыкает, — бросила тебя здесь, думая о том, как бы не пришлось ей самой тяжело? Бесхребетная. Лагард вдруг ощущает, какой жар ударяет по груди. Обида крепко обвивает шею: душит, из-за чего к глотке поднимается комок. Ее маму сейчас оскорбляют. Нагло, без стеснения и угрызений совести. — Моя мама… — Филис прикрывает глаза, пытаясь успокоиться, — у меня прекрасная мама, ясно? Вы не имеете права осуждать ее. Дорис, расслабленно улыбаясь, делает маленький глоток шампанского, не сводя глаз с тяжело дышащей девушки. — Я и не осуждаю, — розовые губы растягиваются в приторной улыбке, — я говорю факты и правду: моя сестрица не смогла воспитать достойную мать, чтобы она была со своей дочкой в столь тяжелое время. Ребекка просто взяла и бросила тебя во всей этой лунной заднице, волнуясь только о своей психике, а вот теб… — Моя. мама. меня. не. бросала. Низкое рычание вибрациями расходится по комнате. Дорис приподнимается, заинтересованно глядя на Филис: глаза закрыты, стоит ровно, как солдат, тяжело и глубоко дышит, явно борясь с желанием закричать во весь голос, и вся прямо-таки еле сдерживает в теле гневную дрожь. — Бросила, — в черных глазах сверкает дьявольский блеск, — она просто оставила тебя здесь, как ненужную игрушку, признай это. Губы шевелятся, произнося что-то еще, но горящие странным апельсиновым цветом глаза смотрят как будто бы в пустоту. И гул в ушах не позволяет ничего слышать, лишь четкие слова вновь и вновь эхом звучат в голове: «Просто взяла и бросила тебя», «Она не осталась со своей дочкой в столь тяжелое время.» И снова, снова, снова… — Тебя бросили, Филис. Выкинули на произвол судьбы. Эти слова девушка слышит непомерно отчетливо. И происходит резкий удар в сердце. Гнев, текущий по венам, добирается до него и бьет с такой силой, что Лагард встряхивает головой. Горячо. Жарко так, что дышать тяжело. И внутри все бурлит, кипит: злость громит мысли и чувства, как хулиган, разносящий в пьяном безумии бар, где недавно пил литрами алкоголь. Дорис внимательно наблюдает за тем, как поднимает опущенную голову девушка. Как хмурится, направляя глаза, еще и отражающие в себе сверкающее золото, прямо в душу женщины. Как сжимает руки в кулаки до такой степени, что тоненькая капелька крови бесшумно опускается на ковер, ведь следы полумесяцы оставляют острые, длинные… Волчьи когти. — Я так и не поняла, какой именно фильм мы решили посмотр… Примроуз замирает в проходе с двумя дисками в руках. Ее глаза невольно расширяются в шоке, а губы роняют тихий вздох. — Филис… Милая… Филис больше не милая, послушная девочка. Резкие шаги заставляют Дорис отступить в сторону. Филис идет прямо на нее и тихо, почти неслышно шепчет: — Заткнись, слышишь? Ты лжешь. Замолчи. Заткнись. И самое страшное: взгляд свой, гневный и пылающий, она ни на мгновение не сводит с глаз Дорис. Та сглатывает, опуская шампанское, и даже не понимает, как он падает, шумно разбиваясь на множество осколков. Разворачивается, перешагивая через разбитый стакан, и быстро открывает стеклянную дверь в пол на задний двор, позволяя ледяному вихрю залететь в дом. — Прекрати, Филис. Ты не держишь себя в руках. Очнись. Больше Дорис не улыбается: плотно сжимает губы, спускаясь по ступенькам в снег, и морщится от холода на голых плечах, но и не думает останавливаться: тихий шепот все идет за ней. — Замолчи. Замолчи. Замолчи. Филис заставит ее замолчать. — Филис! Стой! Что происходит?! — писклявый голос бабушки остается позади. Лагард видит лишь свою цель: резко посерьезневшую женщину, остановившуюся прямо перед снежным лесом. — Прекрати, девочка, — голос Дорис принимает прежнюю уверенность, — я старше тебя. Думаешь, со своей неполноценностью сможешь что-то сделать мне? Она смотрит на Филис строго и настороженно, словно пытается самой себе внушить, что не боится «дефекта» стаи. Но она боится. И дрожит вовсе не от холода. — Закрой свой рот! — резко кричит девушка, подходя к женщине почти вплотную, и замахивается, собираясь сделать удар, как та резко отскакивает, ощутив, как вздрагивает сердце, но довольная улыбка расцветает на губах. Удары у Предназначенной самого альфы простенькие и элементарные: она же никогда не дралась. Хруст. Громкое, злобное рычание заставляет уголки губ женщины упасть. Огромный, шоколадный волк стоит прямо перед ней, настолько близко, что его морда почти на уровне лица Дорис. Точнее, ее. Волчица. Странные глаза буквально горят, тяжелое дыхание выпускает из ноздрей пар, в жилах течет горячая кровь гнева и обиды, а в сердце пылает злость. Злоба в каждой клеточке тела, в каждой мысли, в каждом взмахе ресниц. Рык. Предупреждающий, громкий, свирепый. И резкий прыжок. Дорис не успевает отреагировать, замерев в шоке, поэтому с глухим стоном отлетает прямо в деревья, ощутив на себе мощную, преисполненную силой лапу. В глазах танцы пляшут звездочки, а в ушах неведомую мелодию создает гул. Дорис промаргивается, пытаясь непонимающими, заполненными шоком глазами разглядеть Филис, но мир плывёт, смешиваясь в непонятную кашу. Лишь темный силуэт волчицы, единственное более менее различимое во всем этом калейдоскопе, приближается к ней с каждой секундой. В глазах из золота и цвета оранжевого заката огонь. В жилах — гнев. В сердце обида и желание сжечь все. Дрожащие руки все же помогают телу подняться, несмотря на боль в затылке и спине. Дорис встает, поджимая губы, и отступает на шаг, указывая на волчицу пальцем: — Не будь дурой, Филис. Филис тебя не слышит. Она лишь слышит шум собственной бурлящей крови и просьбу гнева отомстить. Рык. Мотает головой в сторону. И, щурясь, срывается с места. Дорис резко разворачивается, быстро двигая ногами, и проскальзывает мимо заснеженных деревьев, дернув ветвь елки, из-за чего та отлетает назад и ударяет по морде волчицы. Та еле слышно скулит, останавливаясь на секунду, и жмурится, чувствуя жар в поврежденных глазах, но стоит ей открыть их, как белок глаз буквально заполняется кровью. Взмахивает головой, чтобы сбросить снег, и внимательно всматривается в остановившуюся неподалеку черношерстную волчицу. Слишком много всего внутри. Чересчур. Оно больше не может оставаться скрытым. Филис срывается с места, быстро передвигая лапами, и видит, как становится в оборонительную позу Дорис. Скалится, не сдерживая грозного рычание, и резко взмахивает головой так быстро, что почти подбрасывает волчицу, к которой только успела приблизиться, а та не успевает отреагировать, падая на землю с тихим скулежом. Однако, тут же поднимается на ноги, рыкая в ответ, как будто бы говоря, что ей надоело играться. Теперь все серьезно? Да пожалуйста. Теперь наступает Дорис. Идет медленно, грациозно, завораживая своими движениями, но черными глазками так и пытается проколоть насквозь. Она не идет напролом: обходит деревья, пропадая из поля зрения коричневой волчицы на секунды, а потом появляется вновь, но с каждой елью все ближе и ближе. У Лагард не хватает терпения ждать нападения, поэтому она бросается вперед первой, когда Дорис выходит из-за дерева, да только открытая пасть не мешает второй ухватиться за бедро молодой волчицы острыми клыками и, встряхнув, отбросить в сторону. Филис отлетает, кубарем прокатившись по снегу, и оставляет за собой тонкую струйку крови. Не позволяет скулению вырваться изнутри. Молчит. Поднимается обратно на ноги почти сразу, пошатнувшись от резкой боли в ноге, но взмахивает хвостом, ощущая по большей степени лишь пульсирующую в голове злость. Она ее просто разорвет. В клочья. На куски. Дорис замирает, удивленно приподнимая морду: Лагард встряхивается, скидывая снег, и поднимает голову вверх. Резкий, оглушающий вой эхом разносится в идеальной тишине леса. Что она пытается сказать? Женщина не понимает. А Филис не понимает, как этот вой вырывается из самого сердца, но думать и не пытается: срывается с места, двигаясь так молниеносно, что черная волчица успевает лишь развернуться, чтобы отойти, как тяжелейшая лапа сбивает ее, совершив сильный удар по спине. Дорис валится на снег, а Лагард уже стоит сверху, клыками впиваясь в шею волчицы, и что есть мочи мотает головой в стороны, разрывая плоть. Разорвать. Сломать. Сжечь. Уничтожить. Задними лапами женщина толкает Филис в живот, злостно рыча, и ту отбрасывает назад. В глазах на секунду мутнеет, но Лагард знает, что нельзя замирать и на секунду. Поднимается, пошатнувшись, и успевает резко отпрыгнуть в сторону, когда черная волчица проносится мимо. Лагард начинает бежать прямо в гущу леса, ловко обходя препятствия в виде деревьев и бревен, а все это, со слоем снега, дается обойти еще сложнее. Дорис гонится за ней, воет в голос, и яростно рыкает. Но Филис не боится. Принюхивается, вдруг почувствовав странную тяжесть, еле различимую в огне гнева. Легкий сладковатый запах, смешанный со свежестью хвои, заполняет легкие, когда… «Нужно рисковать, » — думает Лагард. Она разворачивается настолько неожиданно и делает шаг навстречу черной волчице, что та не успевает затормозить и путается в ногах, не в состоянии сопротивляться сильному толчку Филис. Удар между двумя Детьми Луны такой сильный, что в глазах буквально темнеет, а Дорис отбрасывает настолько далеко, что Лагард, пытающаяся справиться с поплывшим изображением леса перед собой, видит лишь черную точку. Встряхивает головой. В ушах звон. Тяжело думать. Вся тяжесть столкновения пришлась именно по голове. Конечно, Филис повезло больше, чем скулящей Дорис, но все же резкий удар отразился и на ней. Ничего. Сейчас она придет в себя и продолжит ее добивать. Теперь это точно не составит труда. Способность осознавать реальность возвращается через несколько секунд. Звон все еще режет ушные перепонки, но Лагард уже может идти вперед, к Дорис, лежащей на белоснежном снегу, но это сделать ей не позволяют. Глубокое, низкое рычание раздается справа. Филис замирает, успев лишь повернуть голову к… Двум разъяренным зеленым фонарикам. Большой волк стоит в пару метрах от нее, его коричневая шерсть развивается на холодном ветру, а морда скалится. Он недоволен. Он зол. Лагард чувствует, как опускается сердце. Как тухнет в нем гнев и ярко загорается страх. Ее Предназначенный, крепкий волк, стоящий неподалеку, разгневанный и готовый, кажется, разнести весь мир за то, что здесь устроили, внушает ее ужас. Филис — паникер. Когда наступает экстренная ситуация, где нужно что-нибудь придумать и работать головой, она, напротив, не может совладать с разумом. Действует ее тело и инстинкты. Инстинкт самосохранения срабатывает неожиданно быстро даже для нее самой, поэтому, когда она разворачивается, чтобы убежать, то в глазах на секунду темнеет опять. Но волчица не останавливается и срывается с места, стараясь скрыться от двух зеленых фонариков, но те нагоняют ее почти сразу: волк Гарри резко толкает Лагард сбоку, заставляя повалиться на землю. Филис хочет подняться вновь, чтобы пуститься в гущу леса, но Стайлс ставит свою огромную лапу почти перед ее лицом. Рычит. Злостно фыркает, взмахивая головой, и с вопросом смотрит ей в глаза, а Лагард хочет убить себя за то, что склоняет морду к снегу, не в состоянии даже подняться на ноги. Невидимая, бесконечно тяжелая сила давит сверху, а исходит она от горящих глаз волка. Ее Предназначенного. Он ведет себя так… Уверенно, доминирующе, властно. Это бьет прямо по самолюбию Филис и обидно ударяет в сердце. Она скулит, лапами разрывая снег, и не может унять внутри желание подчиняться. Жмурится, сдерживая крепкую веревку, переплетающиеся их сердца, особенно когда оба полностью в обличии Детей Луны. — Дубина, ты что тут устроила? Подумала, что раз обратилась, то можешь теперь творить все, что вздумается? Полная идиотка, Лагард! Филис открывает глаза, удивленно глядя на стоящего над ней парня. Он — человек. Тот с амый: с кудрявыми волосами, хмурыми зелеными глазами, крепким телом и странным стилем в одежде. Сейчас стоит прямо над ней, орет во все горло и активно размахивает руками. Гарри в данный момент человек, а она волчица. И ей все равно страшно перечить ему. — Как ты… — он запинается, хмурясь, и как-то странно кривит губы, — как ты, вообще, обратилась, Лагард? Филис вдруг замирает, неморгающим взглядом уставившись прямо в лицо Гарри. Она обратилась в полноценное Дитя Луны. В волчицу. Это осознание посещает ее голову так резко, неожиданно шокирующе, что она сама не понимает, как слабеют ноги, отчего делает короткий шаг назад. Страх слишком грубо дает ей пощечину: она обратилась. Обратилась. Обратилась. Обратилась. Филис — волк. Прямо здесь, в этом моменте. Она чувствует в себе Луну, ее власть над сердцем, чувствует свою Предназначенность к Гарри и каждой клеточкой тела волчью силу, мощь, энергию. Не человек. Ребенок Луны. Филис — волк. Сердце вдруг ускоряется. Тревога судорожно бьется наравне с ним, заполняет всю голову. Дыхание срывается: словно в глотке установили плотную стенку, пробить которую кислород не в силах, отчего полноценно дышать не получается. Тут же становится тяжело думать, ловить слова в голове. Паника. Истерика. — Филис даже не поняла, как стала волчицей, как обернулась в облик Дитя Луны. — Хэй, — вдруг хмурится Гарри, наблюдая за тем, как сипло дышит его волчица и нервно мотает головой из стороны в сторону, — обращайся-ка обратно, Лагард, ты не контролируешь себя, — он хмурится, складывая руки на груди, и внимательно смотрит в горящие волчьим духом глаза Филис, бегающие от одного предмета к другому, так резво и судорожно, что… Он невольно чувствует, как сжимается сердце в волнении. — Филис, — Стайлс приподнимает бровь, опуская руки, и наступает на волчицу, не понимая, с чего она вдруг начинает почти скулить с каждым вздохом и путаться в собственных лапах, отчего в итоге падает в снег, прямо на бок, поднимая напуганные глаза к белоснежным небесам. — Ты чего? — у него у самого ускоряется сердце. Он быстро садится на колени рядом с Лагард, прислушиваясь к частым, коротким вздохам, словно ей не хватает кислорода. Аккуратно кладет ладонь на шею, погружая пальцы в мягкую, шелковистую шерсть и еле сдерживается от того, чтобы не улыбнуться, несмотря на внутреннее смятение. Его волчица. В детстве мальчишки представляли своих Предназначенных, заранее хвастались красотой волчицы и утверждали, что именно их самая-самая. Что, вообще, значила «самая-самая»? Гарри не знает до сих пор. Он мечтал о голубоглазой, спокойной и рассудительной, в меру хитрой, чтобы она его дополняла, понимала с полуслова. А Луна дала ему кареглазую «дубину» с румяными щеками, детской наивностью и особой способностью притягивать неудачи. Но она его волчица. С мягкой, густой шерстью цвета крепкого чая, большими глазами, в которых переливается абсолютно несовместимое: золото и оранжевая краска. Сильная, излучающая из себя энергию мощи. Он видел, как она отвечала на удары, видел ее свирепость и волчью жестокость. Гарри видел свою настоящую волчицу. И, кажется, выбор Луны… Ему… Вполне нравится. Но сейчас «подарок судьбы» лежит на снегу и не может нормально вздохнуть, а пульс под его рукой бьется с такой бешеной силой, что рука начинает на нем слегка пульсировать. Стайлс судорожно прочищает горло и склоняется над мордой волчицы. — Филис! Филис, послушай меня! — кричит, потому что ему кажется, что она перестает реагировать на звуки. — У тебя паническая атака, слышишь?! Тебе надо успокоиться! Догадаться в этом несложно: отсутствие способности нормально дышать, страх и тревога, что течет по ее венам, и этот неконтролируемый ужас, кажется, совсем не обоснованный причиной. Гарри чувствует каждую ее эмоцию на себе, всю панику, что она испытывает, отчего наклоняется ближе и почти неслышно шепчет: — Тише, тише. Не шуми. Мягко поглаживает шерсть ладонью, вдыхая слабый запах лаванды, исходящий от нее, и продолжает спокойно, хрипло говорить: — Ты в порядке. Все, как должно быть. Ты просто не привыкла быть собой, дорогуша. Но все нормально, слышишь? Глубоко вдохни и выдохни. Давай же. Стайлс понятия не имеет, как можно остановить паническую атаку, а Филис не знает, как говорить ощущениями в волчьем обличии, поэтому она лишь отрицательно машет головой. Кажется, не понимает, что быть «самой собой» безопасно и даже комфортно, что быть «самой собой» значит быть волчицей. — Тогда… — он отводит на секунду взгляд в сторону, — просто… Я не могу прикоснуться к твоей коже, дорогуша, понимаешь? Стань кем была пару минут назад. Давай же. Будь человеком, Лагард. И я тебя успокою, обещаю. Мне нужна… Гарри громко выдыхает, прикрывая глаза. «Какой же бред, » — проскальзывает в голове, когда он тихо шепчет, одновременно ощущая скачок внутри: — Мне нужна ты человеком. Мне нужно, чтобы ты стала той Филис. Запинается. Взгляд упирается в белоснежный снег, когда губы вдруг плотно сжимаются. Какой бред. Какая Филис ему еще нужна, кроме той, что поддержит статус будущего альфы и станет его опорой, как Ребенка Луны? Неужто та девчонка, с пухлыми щечками, чрезмерной истеричностью и глупой наивностью? Та, что задает тысячу и один вопрос, вляпывается в глупые истории, верит каждому встречному, а улыбается так, что свет искрится из карих глаз? Нет. Конечно же нет. — Стайлс, — негромкий голос тут же привлекает его внимание. Он, щурясь, смотрит на то, как скручивается на земле все еще с трудом дышащая девушка. Вздыхает. Он даже не услышал хруста, ведь у самого внутри сейчас все просто взорвется от тревоги и волнения за эту идиотку. Он цепко хватает ее за плечи, дрожащие и слабые, и приближает к себе. — Дыши правильно, — строго произносит парень, глядя прямо в полные слез глаза. Филис, всхлипывая, пытается сделать вздох, а у Гарри просто нет терпения ждать, когда она соберется с силами, умудрившись не задохнуться. — Дыши правильно, дубина, — повторяется, цедя слова сквозь зубы, глядя в черные расширенные зрачки, и вспоминает, как собственные губы почти проговорили… Ту самую ерунду, отчего… — Ты сама напросилась, Лагард. Резкий шлепок. Голова Филис тут же наклоняется в сторону. Быстрые, судорожные вздохи прекращаются моментально, ведь ее дыхание на секунду останавливается, а потом… Выравнивается. Она замирает, успев лишь медленно поднять голову, и с шоком посмотреть на Стайлса. Серьезного, строгого, хмурого. Как обычно. — Просто помощь, дорогуша, не смотри на меня так, — он сглатывает, глядя на красный след на мокрой от слез щеке девушки, и грубым движением прижимает ее к себе. Голова Филис тут же утыкается в его свитер, а пальцы сжимают вещь где-то под его лопатками. Гарри до боли закусывает нижнюю губу, мягко поглаживая ее поясницу под кофтой, и глубоко вдыхает запах лаванды. — Абсолютное отсутствие контроля, — шепчет парень задумчиво, — я должен научить тебя держать себя в руках, Лагард. И, вообще, откуда у тебя эти панические атаки? Истеричка. Стайлс устало вздыхает, носом утыкаясь в мягкие волосы. У нее в груди сейчас тепло, оттого, что он рядом, а у самого противная, ноющая тревога. Холод зимы почти не ощущается. Лишь желание забрать всю боль Филис себе. Чтобы ей было легче. Чтобы она не плакала.****
Испуг — это, на самом деле, не чувство. Страх — да, но испуг — это инстинкт, заложенный в каждом существе. Рефлекс, устранить который невозможно. В древности он срабатывал у всего живого по одной структуре: убежать-скрыться-уползти. Идеальный пример — это лошади, у которых она развита в совершенстве. Бывает такое, что лошадь от ужаса бежит так далеко и быстро, что разбивается о деревья на их пути, полностью поглощенная желанием скрыться от причины испуга. Люди же умеют думать в экстренных ситуациях и включать здравый разум. Все, кроме меня. Для меня сам момент испуга — лишь отправная точка, все остальное происходит без головы, просто на инстинктах. И, слава Богу, люди не умеют бегать так, чтобы умудриться разбиться о что-то. — Придурок! Идиот, Стайлс! Посмотри, что ты наделал! — кричу во весь голос, размахивая руками. как мельница, и радуюсь тому, что могу опереться о стенку. Внутри как будто бы дрогнул кусочек души, страх такой бешеный и неуправляемый, что пальцы трясутся, а ноги стали совсем ватными и стоя я лишь только благодаря тому, что подпираю стенку. — Ты просто не в себе, Лагард, — Гарри, стоящий за стеклянной дверью, качает головой, одновременно ее открывая. Морозный воздух тут же залетает в дом вместе с редкими снежинками, но даже он не в состоянии успокоить мое бешено бьющееся сердце. — Что тут происходит?! — дедушка тотчас забегает на кухню после моего крика, с книгой в руках, которую, видимо, читал до этого. Приподнимает очки, внимательно разглядывая разлитый по столу и полу суп, а также чудом не разбившуюся тарелку. Я стою в углу, опираясь на стенку, огромными глазами-шарами впиваюсь в него, тяжело дышу, прижимая дрожащие руки к груди. — Какого черта, Филис? — старик разводит руки в стороны, переводя взгляд к Гарри, стоящему у открытой двери. Парень закатывает глаза, пытаясь поправить свои торчащие во все стороны кудри. — У вашей внучки слишком хорошо развит инстинкт самосохранения, — Стайлс наигранно улыбается деду, а тот с вопросом смотрит мне в глаза. Я сглатываю, вдруг ощутив, как поднимается внутри волна возмущения. — Дедушка, да это он испугал меня! Я сидела и спокойно ела суп, а потом он застучал в дверь за моей спиной! — указываю пальцем на хмурого Стайлса. — Естественно, я испугалась! — И поэтому ты разгромила всю кухню? Кто, вообще, швыряется тарелками, когда напуган? — Гарри издевательски усмехается, а я отрываюсь от стенки, открывая рот от удивления: — Да что ты врешь? — смотрю на дедушку большими глазами. — Я просто задела тарелку, когда вскочила с места! Честно! Меня страшно обижает то, как дрожат уголки губ старика, а глаза за стеклами очков вспыхивают веселым блеском. Он еще и смеется? Бессовестный. — О Господи, — вздыхает Великан, разворачиваясь к выходу из кухни, — что за дети? Он начинает удалятся, но вдруг поворачивается к нам лицом, лишь чтобы сказать: — Попробуешь еще раз напугать мою внучку, щенок, и я оторву твою кудрявую голову. Гарри смотрит на дедушку, как будто бы его нет, но тому достаточно, что его услышали: он разворачивается и уходит обратно в гостиную. Мы остаемся наедине с открытой дверью на улицу, откуда веет зимним морозом. Чувствую на него обиду, отчего молча беру тряпку со стола и, встав на колени, начинаю вытирать суп с пола, специально громко пыхча. Стайлс молча следит за этим пару минут, после чего тяжело вздыхает и хрипло произносит, отводя взгляд в сторону леса: — Закончишь потом, Лагард, иди и одевайся, — он с вопросом смотрит на меня, приоткрывая влажные губы, а я замираю, морщась. — Куда собираться? — говорю с подозрением и щурюсь, бормоча под нос: «Лжец.» — Заканчивай свои детские игры, дубина, — Гарри тут же закатывает зеленые глаза и недовольно отвечает: — Иди одевайся, я научу тебя контролировать луну внутри, — и он вдруг насмешливо улыбается своей мысли, — попытаюсь. С такой то неспособной ученицей… Встаю на ноги, бросая тряпку на пол, и молча разворачиваюсь, оставляя парня одного. Он, кажется, немного шокирован резкостью моих действий, отчего замирает, и когда я возвращаюсь, уже одетая в куртку и сапоги, Гарри все еще стоит за дверью, хмурый и не понимающий происходящее. — Дедуль, я уберусь попозже! — кричу Гарри — не самый лучший собеседник. Никогда не видела, чтобы он открыто с кем-то говорил, рассказывал подробности своей жизни, или, напротив, увлеченно кого-то слушал. Нет, он, конечно, замечает и слышит каждую деталь в разговоре, но ни в одном сантиметре лица интереса совсем не видно. Холодная льдинка его глаз не тает при возможности открыть кому-то душу. Никогда. Полная противоположность меня самой привязана к моему сердце Луной. Интересно, когда закончится школа и наступит время поступления в университет, будет ли он рядом? Заставил ли Гарри меня уехать с ним или мы останемся в затерянном среди леса городке? Будем держаться рядом всю жизнь, или в какой-то момент нам все же придется разойтись по разным дорогам и видеть друг друга только в необходимости, навязанной Луной? Куда приведет меня эта Предназначенность? Что будет дальше? Какое будущее уготовано нам Луной? Внимательно смотрю на Гарри краем глаза, пытаясь остаться незамеченной в своих наблюдениях. Глаза такие глубокие, что утягивают прямо в гущу зеленого леса в них. Розовые губы спокойно сжаты. Брови сведены к переносице, в принципе, как обычно. Все еще удивляюсь, что у него нету морщин от постоянной хмурости на лице. Такой сильный, мощный, серьезный, а в то же время юный, пылающий молодостью и свежестью. Уверенный, спокойный. Закоренелый эгоист. Закрытый перед всем, но открытый Луне и ее решениям одновременно. Непонятный, неисследованный, запутанный и хранящий в себе тысячу и одну тайну. Вылитый лес в человеческом облике. Мысли пугают. Это как смотреть в бездну и пытаться рассмотреть дно, не понимая, что само слово «бездна» уже подразумевает в себе его отсутствие. Чего же тогда там высматривать? Ответы? А их нет, как и конца этой дыры. Лишь непроглядная темнота, в которую приходится робко шагать, ведь ты живешь и чувствуешь. — Ты, вообще, расчесываешься, Стайлс? — усмехаюсь, разглядывая растрепанные кудряшки. Не скажу ему, что так он выглядит до мурашек сексуально в этой небрежности. Ни за что. Два зеленых фонарика резко обращаются ко мне. — Не задевай мои кудри, — хрипит он, вновь поворачивая голову вперед, — это самое святое, что у меня есть. К тому же, не пытайся втирать мне, что они тебе не нравятся. Мы оба понимаем, что все девчонки любят кудрявых. Вздыхаю, качая головой. Гарри — сын альфы, мой Предназначенный и Дитя Луны, а еще он такой же семнадцатилетний подросток, обычный мальчишка. И я, честно, не понимаю, как все умещается в нем одновременно. — Девочкам нравятся, когда парни за собой ухаживают, — закатываю глаза, — мог хотя бы расчесаться. Хочешь, я подарю тебе расческу? Стайлс смиряет меня убийственным взглядом. Вопросительно приподнимаю бровь, когда вдруг спотыкаюсь о что-то твердое под снегом и лечу вперед, но удерживаюсь, размахивая руками, как будто собираюсь взлететь. Сердце вздрагивает от неожиданности, а еще… От возмущения. — Что ты смеешься надо мной? — злобно бормочу под нос и выпрямляюсь, затягивая потуже хвост. Кудри на его голове забавно трясуться, а глубокие ямочки пролегают на щеках. Замираю, прислушиваясь хриплому, почти неслышному юношескому смеху. У Гарри есть странная привычка: когда он смеется, то подносит кулак к лицу и указательным пальцем давит в уголок именно правого глаза. Смех у него… Не такой. Особенный. Слишком важный. Гарри замолкает лишь спустя минуту. Я все еще смотрю на него с каменным выражением лица, но улыбается он так широко и… Непривычно. Стайлс никогда не светится, а тут… Но он ничего мне не отвечает, лишь продолжает идти вперед, а я остаюсь на месте. Спустя пару шагов тормозит и Гарри, оборачиваясь ко мне уже без улыбки. Складываю руки на груди, показательно топнув ногой. — Что опять, Лагард? — я прям чувствую, как он бесится. Довольно улыбаюсь, прочищая горло, и торжественным голосом произношу: — Если ты не дашь мне собрать твои кудри, то я никуда не пойду. Гарри цокает языком, с насмешкой глядя мне прямо в глаза. — Думаешь, я не заставлю тебя пойти, Лагард? Уверенность убавляется тут же. Я совсем забыла про его чертову возможность, как моего Предназначенного, принуждать меня делать что-то необходимое именно ему, так еще и поселять во мне неожиданное желание совершить это. Но я все же остаюсь в прежней позой, с тем же вызовом в глазах. — Господи, — Гарри резко выдыхает, отводя взгляд в сторону, — ладно. Даже не замечаю за собой, как удивленно открывается рот и опускаются руки. Неужели он согласился? Еще и так быстро? Без уговоров и условий? Боже, да что с ним такое сегодня? Парень подходит ко мне и оборачивается спиной, слегка опускаясь, чтобы я доставала до кудряшек. Все еще не могу понять, как он так легко согласился, отчего глупо стою, ничего не предпринимая, а Стайлс раздраженно произносит: — Чем ты, вообще, собралась их собирать? Тут же промаргиваюсь и робко прикасаюсь к волосам Гарри. — У меня есть резинка, — тихо отвечаю, стягивая ее с запястья. Пропускаю кудри сквозь пальцы, хмурясь, когда замечаю, как ползут по шее Стайлса… Мурашки? Сразу ощущаю, как воспламеняются щеки, отчего быстро отвожу взгляд к его волосам. Мягкие. Так приятно ощущать их на коже. Аккуратно собираю кудри в небольшой пучок на затылке, делая все предельно осторожно и, признаюсь, специально медленно. — Готово, — обхожу парня, чтобы полюбоваться своей работой, и не могу удержаться от широкой улыбки, когда он выпрямляется и я лицезрею завязанные в маленький пучок кудряшки Гарри. — Что ты смеешься, дубина? — теперь мой вопрос задает сам Стайлс, хмурясь, и прощупывает пальцами волосы. Пожимаю плечами, засовывая руки в карманы. — Ты чертовски милый. Вдруг понимаю, что сказала, отчего резко разворачиваюсь. Смущение сильнейшей пощечиной дает по щеке. Жмурюсь. Дура. Дура. Дура… Гарри молча проходит мимо. Я рада, что он не пытается издеваться надо мной, как обычно, а просто идет дальше, вынуждая меня догнать его и встать чуть поодаль. Все еще горю от стыда, но вдруг хмурюсь, когда чувствую от Стайлса… То же самое. Черт возьми! — Кто-нибудь знает о твоих панических атаках? На секунду замираю, вглядываясь в спину Гарри, а затем равняюсь с ним, все еще отходя от шока. Стайлс смущается. Чертов Гарри Стайлс смущается. Я не верю нашей лунной связи. — На самом деле… — думаю о том, стоит ли мне говорить, что я сама не знала об этом до того, как он сказал это, — нет. Я никому не говорила. — Очень странно, — тут же усмехается Гарри, а я непонимающе на него смотрю, — учитывая то, какая ты болтунья. Закатываю глаза, цокая языком, и оглядываюсь, рассматривая лес. Кажется, те же заснеженные деревья, те же сугробы и тонкая тишина, изредка прерываемая воем ветра среди верхушек гор, а все равно здесь как-то по-другому. В этой части я не была. Вероятно, самая гуща, раз деревья стоят так плотно друг к другу. — Это же не значит, что я рассказываю все каждому встречному, верно? — изгибаю брови, перешагивая через занесенное снегом бревно. Гарри поправляет воротник куртки и, хмурясь, хрипло произносит: — Я как-то спросил тебя о том, как прошел твой переезд в Эддингтон, а ты рассказала мне весь последний месяц своей жизни, припоминаешь? — он пускает издевательский смешок. — Но это, конечно, ни о чем не говорит, да? Я надуваю щеки, оставляя его слова без ответа, и поднимаю голову к небу, хмурясь. Абсолютно белое полотно с редкими примесями грязно серых облаков говорит о том, что близится буря. Еще и воздух такой… Как будто наэлектризован, отчего дышится с трудом. Чувствуется опасность, то, как близится нечто масштабное и устрашающее. — А что, мне нужно быть такой, как ты? — опускаю голову, хмурясь. — Никому ничего о себе не говорить, ничем не делиться, а держать все внутри, чтобы в один прекрасный день все вылилось? — Да, — просто отвечает Гарри, заставляя меня резко на него взглянуть, — так проще, Лагард. Тебе никогда не было страшно, что в один прекрасный день эти твои душевные разговоры будут использованы против тебя? Ты ведь не знаешь, что у людей в голове и какие планы они строят на тебя. Внимательно рассматриваю профиль парня, чувствуя что-то странное в последних словах, отчего внутри тревожно ноет сердце. — Не боюсь, — говорю тут же, — не все люди плохие. Стайлс усмехается, качая головой. — Глупо и наивно, — говорит он, взглянув на меня, и я поджимаю губы. — Но ведь… Правда, не могут же все пытаться использовать друг друга? — Гарри даже приподнимает брови на эти слова, явно еле сдерживаясь от того, чтобы не засмеяться. Порой мне кажется, что Луна предназначила мне ребенка. Фыркаю, отворачиваясь. Еще один нашелся. — Я верю в лучшее, ясно? И ты не можешь во мне это поменять, — решительно отвечаю я, но на него не смотрю. Слышу тяжелый вздох. — Ты веришь в детские сказки и закрываешь глаза на реальность, но, уж поверь, наступит день и придется в полной красе лицезреть всю жестокость этого мира. Мне не хочется верить в эти слова. — А что, если именно ты ходишь с темными очками, не пытаясь их снять, лишь из-за того, что боишься, что столкнешься с трудностями? Может, реальность все-таки не такая уж и жестокая, как думаешь ты, не пытаясь ее даже рассмотреть? Гарри морщится, наклоняя голову в сторону и пристально вглядывается мне в глаза. — Твои книжки и фантазии тебя ничему не научили, — холодно говорит он, хмурясь, — у тебя нет никакого опыта, Лагард. Ты даже не знала, что такое друзья, пока не приехала в Эддингтон, а сейчас пытаешься мне впарить о том, как радужно и весело живется, если только присмотреться? Ты не сталкивалась с трудностями, проблемами, предательствами, оттого и рассуждаешь, как малое дитя. Глупо и наивно, — Стайлс заканчивает с таким видом, словно поставил точку в разговоре, но я не собираюсь останавливаться. Не в этот раз. — Никаких трудностей и проблем? А то, что мне пришлось пережить эти пять ступеней, обращение и принять тебя, как Предназначенного — это не сложно? То, что я не знала о том, что моя мать — Ребенок Луны и скоро самой предстоит стать животным — это легко, да? Гарри резко останавливается, прикрывая глаза от раздражения, и шипит сквозь зубы: — Ты сейчас сама перечислила столько всего, дубина, и все еще доказываешь, что можно открываться людям, не боясь предательств? Ты только что сказала, что твоя мать скрывала от тебя правду на протяжении стольких лет, и ты считаешь, что все еще можно просто взять и рассказать человеку свои мысли? Я поджимаю губы, глядя в его хмурые, серьезные глаза, направленные мне прямо в сердце. Сглатываю. Обида бьет в грудь, но еще сильнее ранит тот факт, что… Гарри прав. Меня как будто резко ударили хлыстом. Силой распахнули глаза и грубо сжали сердце. Стайлс внимательно следит за тем, как медленно я моргаю, не сводя с него глаз, и вздыхает. — Просто понимай, что можно говорить, а что стоит оставить в себе, — глубоким голосом произносит парень, — чтобы опять не было больно. Я не говорю, что нужно полностью закрываться. Знай грань. Мне остается лишь промолчать. Гарри резко начинает идти вперед, заставляя меня двинуться за ним. Тишина давит. Хочется остановиться и просто долго вдумываться в слова Стайлса, размышлять и анализировать. Но жизнь вынуждает меня сталкиваться с одной проблемой за другой, не давая даже пораздумывать над предыдущей. — Что ты чувствовала, когда обращалась? — этот вопрос такой резкий и неожиданный, что я пару секунд молчу, пытаясь понять его, а затем промаргиваюсь, вздыхая — Не помню, — тихо шепчу, — я не помню, в какой момент стало мимолетно больно, а потом… Ну, ты знаешь. Смущаюсь того, что тогда произошло. Мне все еще стыдно каждой клеточкой тела за то, что я натворила, как себя вела и что чувствовала. Бабушка Дорис просто ткнула меня лицом в правду, хоть и страшно болезненную, а я лишь попыталась отстраниться от нее и закрыть истину на тысячу замков. Она была честна со мной, а я с собой — нет. — А что было до того, как ты стала волчицей? — Гарри останавливается. Я торможу вместе с ним, оглядываясь: вокруг густой лес и гробовая тишина зимы. — Я… — пытаюсь вспомнить каждую деталь, — я просто разозлилась, — поднимаю глаза к лицу парня и моментально чувствую, как сжимается что-то в животе. Чертовы Лунные узы. — Я почувствовала… Гнев. Очень сильный гнев. Ярость. Бурю. Бешенство, — шепчу тихо, невольно обнимая себя руками. Глаза у Гарри такие пустые, что я не знаю, как он, вообще, реагирует на мои слова. — Всплеск эмоций, — кивает он сам себе, — вполне ожидаемо. В детском возрасте у волков тоже так. Дети не могут сдерживать свои чувства, отчего прорывается Луна и ее силы. Тебе нужно научиться контролировать себя, иначе в следующий раз ты попытаешься разорвать каждого встречного. Сглатываю. Слова Гарри прокручиваются в голове раз за разом: «попытаешься разорвать каждого встречного.» Я захочу убить кого-нибудь? Но я ведь… Уже… Страх появляется медленно, нарастая с каждой секундой, как будто бы кто-то подливает его мелкими каплями в самое сердце. Мурашки ползут по коже, какие-то противные и неприятные, отчего невольно передергиваю плечами. — Ты сравниваешь меня с волчонком? — надо отвлечься, чтобы не дать тревожным мыслям полностью занять голову. Я уже ощущаю небольшую тяжесть в дыхании: воздуха как будто бы становится меньше с каждой секундой. И пальцы подрагивают так, словно время от времени по ним ударяет небольшой разряд тока. Чертовы панические атаки приходят тогда, когда это совсем не нужно. — Твое развитие, как Ребенка Луны, остановилось на уровне маленького волчонка, — Гарри отвечает не сразу: пару минут вглядывается в носки своих ботинок и напряженно о чем-то думает, задумчиво потирая подбородок, а потом хрипло и тягуче тянет слова. Смотрит мне прямо в глаза так внимательно, что я тут же смущаюсь, опуская голову. — И как мне развиваться дальше? — хмурюсь, зажимая нижнюю губу между средним и указательным пальцем. Стайлс отводит взгляд в сторону, закусывая внутреннюю часть щеки. Все придет со временем. Вскоре начнешь обращаться не только из-за эмоций, а поэтому тебе и нужно научиться контролировать себя в облике волчицы. — И как это делать? — у меня на лице прямо-таки видно, как я поражена и заинтересована в ответе. Гарри резко начинает снимать с себя куртку, заставляя меня еще пуще прежнего расширить глаза и невольно обнять себя руками. — Будем вызывать эмоции, раз это единственное, что пробуждает в тебе волчью сущность. Я замираю. Хриплый, до мурашек приятный голос Стайлса заставляет меня буквально окаменеть. — Гарри, — дрожащим голосом тяну я, наблюдая за тем, как он вешает свою куртку на ветвь ближайшей к нему ели, — может не надо? Не думаю, что это хорошая идея, — неловко хихикаю, вздрагивая, когда парень усмехается, глядя на меня. — Забоялась? — насмешливо произносит он, но я молчу. Дышится тяжелее. И страшно стало до дрожи. — У меня будет паническая атака, — резко отрезаю, хватаясь рукой за заднюю сторону шеи. Стайлс подходит ближе, наклоняя голову в сторону. — Не будет, — уверенно кивает мне, — я сдержу ее в тебе. О нет… О нет, о нет, о нет. Я не хочу вновь становится волком. Как начнешь обращаться, попробуй сразу сжать мышцы живота — первыми ломаются ребра, — с закрытыми глазами разминая шею, говорит Стайлс, а с каждым его словом у меня содрогается сердце, — и попытайся усмирять биение сердца. Советую считать его удары до пяти: один, два, три, четыре… Стайлс открывает свои глаза, такие яркие и буквально светящиеся, что кажутся совсем ненастоящими. — А как будем… — запинаюсь, делая шаг назад, — вызывать… эмоции? Гарри расправляет широкие плечи, громко выдыхая. — Начнем с чего-нибудь мягкого, — он пугающе улыбается, — устроим небольшую поездку. Учитывая то, какая ты трусиха, эмоции должны забить в тебе ключом. Хруст. Резко отворачиваюсь, жмуря глаза, и чувствую, как пробирают мурашки спину. — О Боже… О Боже… О Боже… — судорожно шепчу под нос, тяжело дыша, и сжимаю закрытые веки до звездочек. Чувства внутри колотятся, грохочут, как поезд. Я не хочу становится волчицей сейчас, чтобы испробовать техники контроля Стайлса. Все происходит слишком быстро. Я не успеваю ориентироваться. Мне страшно. Я не выдержу. Кричу в голос, когда в поясницу утыкается… Волчья морда. Оборачиваюсь так быстро, что на секунду темнеет в расширяющихся глазах. Гарри стоит напротив, шумно выдыхая, что пар идет из ноздрей, и величественно поднимает голову. В его движениях, взгляде, энергии скользит навязчивое превосходство, высокое величие. Он даже не старается и не думает об этом, но заставляет каждого чувствовать рядом с собой ничтожно. Глубоко внутри просыпается паника. Теперь я знаю, что такое этот необоснованный страх (разве что, в этом случае подтвержденный волком рядом), такая сложность в дыхании и туманность в голове. Эта ненормальная истерика растет и растет, пока резкий удар по ней не заставляет меня замереть. Удар такой ощутимый и резкий, что дух захватывает, а внутри рассыпается приятное и мягкое спокойствие, такое четко инородное, заглушающее лишь приближающуюся паническую атаку, но никак не простой страх перед тем, что сейчас будет. Стайлс наклоняет голову в сторону. Я сглатываю, не в силах отвести взгляда с его горящих глаз, и с ужасом ожидаю того, как будут разворачиваться события. Волк вдруг фыркает и я чувствую, что этот жест показывает передо мной странную картинку: Гарри закатывает глаза, раздраженно вздыхая. Промаргиваюсь. Я начинаю понимать волка. — О Господи… — вздыхаю, хватаясь рукой за лоб, — я схожу с ума. Стайлс меня не слушает: мои истерики его уже порядком достали. Он просто разворачивается ко мне спиной и ложится на снег, складывая мощные лапы вперед. Я не могу взгляда свести с него, с каждого движения, все еще не веря, что Гарри Стайлс — это огромный волк передо мной. То, что хищник находится так близко, а я добровольно стою здесь, помня, что пару секунд назад это был человек… Это, правда, сносит крышу. Волк вдруг оборачивается на секунду, рыкая в мою сторону. — Я умру от передозировки страха, а не обращусь, Стайлс, — шепчу под нос, ватными ногами шагая к нему ближе, и морщусь, понимая, что, по сути, и не хочу к нему подходить, а все равно иду. Иду и все на этом. Дрожащие руки выставляю вперед, глотая воздух, как рыба на суше, и сажусь на корточки. От переизбытка чувств прямо падаю на колени, от неожиданности екнув, а Гарри лишь качает головой, явно не удивляясь очередному падению своей нерадивой Предназначенной. — А может не надо, Стайлс? — неловко улыбаюсь ему, жалобно глядя в хмурые глаза волка. Давление ощущаю на плечах тут же, из-за чего вздыхаю и шепчу: — Ладно, ладно. Хорошо. Сейчас. Секундочку. Вот буквально минутка и я… Гарри низко рычит. Я вздрагиваю, подмечая, как чувствителен стал слух, и тут же протягиваю руки к мягкой шерсти. Пропускаю ее через пальцы, вспоминая, какие на ощупь его кудряшки. Совсем разные ощущения. — А мне прямо… Ну… — запинаюсь, — прям сесть на тебя, да? Стайлс рявкает, почти бросаясь на меня, из-за чего я отшатываюсь, чувствуя резкий прилив страха в сердце. Тут же пододвигаюсь к нему ближе, с неуместным, нервным хихиканьем бормоча: — Да ладно тебе. Сажусь я, сажусь. Неуклюже перекидываю ноги через волка, хватаясь за его шерсть, когда он резко поднимается с места. От него исходит невероятный жар и приятный запах хвои. Он вроде как… Ну животное же, да? А пахнет так свежо и вкусно. Боже, я никогда и подумать не могла, что такое может забраться в мою голову. Буквально придавливаю ноги к нему, практически всем корпусом прижимаясь к волку. Гарри медленно идет вперед, уверенно и спокойно, заставляя меня раскачиваться вперед с каждым его шагом. Внутри ни страха, ни волнения — странные, пульсирующие в груди волны… Восхищения? Преклонение? Стайлс ускоряется. Он бежит, ловко и грациозно передвигая лапами, сливаясь с лесным духом и суровой зимой, уверенно и четко маневрирует между деревьями, отчего я крепче сжимаю в руках мягкую шерсть, абсолютно не заботясь о том, что, вероятнее всего, делаю ему этим, как минимум, неприятно, если не больно. Но, честно говоря, то, что чувствует сейчас Гарри — последняя вещь, которая меня волнует. Больше меня беспокоит свое собственное состояние. Ощущение, словно через прикосновения к волку его бурлящая, горячая, сильнейшая кровь свою мощь и энергию передает моей через пальцы, отчего те так странно пульсируют в подушечках. Щекотка в животе. Приятная дрожь. И бешеные, зашкаливающие как стрелка спидометра ощущения: ощущение ветра, зимнего мороза, скорости, волчьей силы, лесной тайны. Я нахожусь в этом бурном потоке чувств, но не тону, как это было пару дней назад в ощущении злости. Я слышу мысли, могу ими управлять, а одновременно на секунду впадаю в сказочную эйфорию новых ощущений, где нет места страху и панике. Но я не теряю себя. Я как будто бы, напротив, себя нахожу. Гарри чувствует меня, а я его. Значит, мои ощущения он читает, как книгу: все эти всплески, ни к чему не приводящие, отчего… Господи, он просто сумасшедший. Я даже не понимаю, в какой момент Стайлс тормозит, делая резкий поворот на триста шестьдесят, отчего мне, естественно, не удается удержаться и я с громким криком отлетаю в сторону. Кубарем качусь по снегу, превращаясь в огромный снежок, и крепко жмурюсь, прижимая руки и колени к груди. Только бы в дерево не врезаться, только бы в дерево не врезаться… Теперь страх забивается в груди, как будто бы по ней бьют молотком, из-за чего эхо этих ударов доходит и до головы: в ней тоже оглушающе стучит ужас. Боль не такая, чтобы заплакать, но… Ощущается она притуплено. Не так, как ощущала бы ее я еще пару минут назад. Резкие всплески, говорил Стайлс. Он своего добился: мне вдруг стало настолько страшно и непонимание такой неожиданной волной накрыло с ног до головы, что сила Луна зашевелилась во мне, но… Не до конца. Что, вообще, происходит? Я даже думать не успеваю — все свершается одно за другим с ужасающей скоростью. В какой-то момент я резко торможу, каким-то образом умудрившись встать на колени. Откуда я, Филис Лагард, самая неуклюжее существо на этой планете, вдруг смогла подстроиться под ситуацию и занять удобное положение, не вылетев в какой-нибудь там овраг? Руки сжимают снег, колени в нем тонут, а глаза диким взглядом впиваются в стоящего в паре метров от меня волка. Он смотрит на меня со смешинкой, словно происходящее — простая забава. Я резко встаю, ощутив, как на секунду каменеют мышцы и темнеет в глазах, и отступаю на шаг, когда волк встает в оборонительную позу, наклоняя голову к земле, а глазки, как у дьявола, так и горят смелостью и лукавостью. — Стайлс, ты чего? — вновь отступаю на шаг, не в состоянии унять дрожь в голосе. — Ты что за игры удумал? Совсем головой тронулся? Последнее слово срывается с губ, как и Гарри срывается с места. Меня на секунду парализует. Как я могу убежать от этого огромного волка, еще и с примесью сил альфы? Он просто убьет меня. За мной бежит чертов волк. Господь Бог… Думать никак не получится. Нужно бежать. Так далеко и быстро, как смогут унести ноги. Закрыть глаза на бешеную боль в левом боку, а глубоко дышать, не давая дыханию срываться, и лишь чувствовать ветер, перекрывая им дикий ужас внутри. Не останавливаться. Ни за что. Я так и делаю. Никогда не бегала быстрее и темных пятен в глазах не появлялось. Дышать ровно все-таки не получается, на боль в легких из-за колючего, морозного воздуха не обращать внимания тоже. Но ничего — я убегу. Хотя… Разве составит труда Гарри меня поймать? Знаю, что обернуться — значит потерять драгоценную секунду. Но не могу сдержаться. Стайлс бежит позади, с дьявольским огоньком в зеленых глазах, бежит быстро и догоняет так скоро, что я моргнуть не успеваю. Вновь смотрю вперед. Заворачиваю за какое-то дерево и ноги начинают тонуть в снегу. Совсем тяжело, но я не остановлюсь. Пока кто-то меня не остановит. Волчья лапа одним легким, даже ласковым взмахом валит меня. Я чувствую невесомость на мгновение, пролетая над высокими сугробами, и приземляюсь прямо на спину. Тяжело дышу, скуля от режущей боли в боку и жжения в мышцах — никогда так не напрягалась. Нужно вставать. Нужно бежать. Приподнимаюсь на локтях, сдерживая стоны, и успеваю лишь согнуть ноги в коленях, прежде, чем замираю. Гарри стоит прямо напротив. Тот самый высокий парень, с растрепанным пучком из кудрявых волос, тяжело дышащий, в странной рубашке с изображением каких-то компасов и насмешливой усмешкой. О Боже. Пытаюсь ползти на спине назад, чувствуя, как пульсирует в груди страх. Когда пробую перевернуться и подняться, сильные руки хватают меня за лодыжки и резко тянут обратно. Вскрикиваю, вновь переливаясь на спину, но удерживаюсь на локтях, огромными глазами глядя прямо в два зеленых фонарика. — Ты даже не собиралась думать, — Стайлс крепче сжимает мне ноги, сидя на корточках, — просто бежала, надеясь скрыться? Могла придумать хотя бы залезть на дерево, Лагард, может и спасло бы. Вслушиваюсь в хриплый голос. Смотрю в его глаза. Разглядываю каждый сантиметр красивого лица напротив, сглатывая. — От чего мне спасаться? — шепчу под нос, еле переводя дыхание, и ощущаю резкий выстрел прямо в сердце. Тянущий его вниз, такой непомерно тягучий, до ужаса приятный и до крика волнующий. Гарри молчит, взглядом бегая по моим глазам, и поджимает влажные губы, бесшумно опускаясь на колени и горбясь, чтобы теперь его лицо было наравне с моим. — От меня. Я всегда уворачивалась. А в этот раз не успела. Холодные, влажные губы резко касаются моих. Взрыв. Резкое учащение сердца. Бешеная трясучка рук. Чувства переполняют, душат, топят. В груди вспышка. В мыслях шок. Больно. Приятно. Непонятно. Слишком сильно. У него глаза прикрыты, а я не могу управлять тем, как изумление заполняет мои. Чужие губы мягкие и холодные, приятные до мурашек, ласковые и нежные. Они касаются моих совсем слегка, сначала задевая верхнюю. Замирают. А теперь смелеют, с легкой примесью грубости жадно впиваясь в мои губы. Я не знаю, как отвечать и что делать. Мое тело знает все само, причем так, словно сама Филис Лагард была создана для того, чтобы принимать поцелуи Гарри Стайлса. Он целует переменчиво: то осторожно касаясь по отдельности каждой губы, то каким-то резким порывом буквально нападая на меня. Я пытаюсь делать то же, что и он, но по неопытности все выходит довольно неловко и неумело. Дышать уже нечем. Гарри отстраняется лишь на мгновение и я вижу на его губах странную улыбку. Она все та же насмешливая и до дрожи красивая, какая обычно у Стайлса, но что-то в ней есть… Что-то особенное есть в ней сегодня. В голове громкий, оглушающий стук сердца. По рукам мурашки. Такой трепет в каждой клеточке тела. Дыхание быстрое, тяжелое. В глазах даже темнеет от волнения, отчего я увидеть не могу, как вновь моих губ касаются губы Гарри. Одна твердая, горячая ладонь ложится на шею, другая на талию, притягивая к себе еще ближе, а я судорожно хватаюсь за его рубашку, с силой сжимая ее в пальцах. Просто пекло внутри. Жарко в этом зимнем лесу до горячки. Лихорадка внутри. Желание только, чтобы он был ближе, как можно ближе. Слился со мной в одно целое. Не прекращал волновать каждую фибру моей души, пожалуйста. Не думаю, что такие вибрации возникли бы в груди, будь мы обычными людьми. Здесь еще и Луна с ее узами, которые нас сплетают воедино и вибрациями расходятся на телу. Они такие… Волнующие. Крепкие. Выше, чем какие-либо другие чувства. Шорох. Резко открываю глаза. Когда я успела их закрыть? Гарри отстраняется, от чего мне тут же становится до дрожи неловко и холодно. Хмурится, поворачивая голову в сторону звука. Чувствую, как неожиданно замедляется его частое, короткое дыхание. Он тщательно принюхивается, взглядом впиваясь куда-то в чащу. Напрягается. Буквально сжимается. Резко выдыхает. Впервые вижу на его лице искренний, чистый шок, чтобы два зеленых фонарика вспыхнули в оцепенении, а губы самовольно открылись. — Какого черта? — шепчет он под нос и молниеносно встает на ноги, утянув меня за собой за руку. Я еле держусь на ватных, слабых ногах, мир как будто бы плывет в калейдоскопе, и тело слишком мягкое, вялое. Сердце также скачет, как умалишенное, а Гарри уже быстрым шагом куда-то идет. Я не думаю ни о чем, только одно в голове. Он меня поцеловал. У меня только что случился… Первый поцелуй. Первым останавливается Стайлс. Так неожиданно, что я утыкаюсь носом в его плечо, отчего запах парня меня дурманит. Прикрываю глаза. Надо успокоить эти чувства. Надо держать себя в руках, Филис, держать себя в руках. Но как это сделать, если мой Предназначенный меня вдруг отпускает? Тут же открываю глаза. Руки Гарри падают по бокам, широкие плечи опускаются. От его груди моментально веет… Я даже не знаю, что это такое. Я такого никогда не испытывала. «Что он там увидел?» — боюсь ответа, но медленно, нерешительно выхожу из-за спины Стайлса, чтобы самой лицезреть причину такого странного поведения. Шок. Я замираю, ощутив, как останавливается и сердце. Весь мир, вся жизнь вдруг цепенеют. Из груди вырывается тихий, хриплый вдох. — Святая Дева Мария… — мне даже шептать тяжело, словно губы зашиты титановой нитью. Я никогда не чувствовала замерший навсегда стук сердца настолько рядом, резкий, мерзкий запах гнили и мертвецкий холод. Смерть никогда не была так близко, не смотрела на меня серыми, прозрачными глазами, с застывшим в них ужасом. Бездыханное тело. Пустая оболочка. Угаснувшее мгновение жизни. Волчица, что недавно была частью стаи, Ребенком Луны, теперь лишь… Это. Лежащая у ствола дерева волчица ярким пятном выделяется на белоснежном снегу. Огромные пятна почти черной крови окружают ее мертвое тело. Труп, местами занесенный снегом, лежит здесь уже явно не пару часов, лишь зимний мороз спасает ее от того, чтобы страшная вонь не распространилась по лесу. Она лежит на боку, с проткнутой грудью, широко раскрытой пастью и почти вываливающимися глазами, полными ужаса и страха. А на лбу у нее вырезан странный круг: идеально ровный, с небольшими, но заметными пятнами в нем, что очень напоминает… — Луна? — шепчу под нос, не веря своим глазам, и щурюсь, но каждая линия, каждая впадинка, что видна на ночном светиле, сейчас детально вырезана на лбу волчицы. Принюхиваюсь. Такое чувство, словно я ее знаю. Знакомый запах. Это… Как бы… — Китти? Закрываю рот рукой. Шок как будто бы хлыстом ударяет по всему телу, отчего я вздрагиваю, пошатываясь. Диким взглядом впиваюсь в каждый сантиметр тела волчицы, чувствуя, как расширяются и сужаются собственные зрачки. Дышится тяжело: морозный воздух царапает горло при вздохах. Сердце колотится быстро-быстро, что его шум заглушает мысли. Господь Бог… Что с ней сделали? Кто? Смотрю на Гарри: опущенная голова, тяжелое, медленное дыхание, сжатые в кулаки ладони. От него буквально волнами исходит чувство… Боли. Боль у него такая глубокая, такая невыносимая и… Я просто не могу. Прикладываю ладони к груди, жмурясь, и поджимаю губы. Тяжело внутри так, что кричать хочется, но я не могу выпустить и звука. Перед глазами всплывает труп волчицы Китти, а за ним идет видение высокой девушки, с серыми глазами, поблескивающими за стеклами очков, и скромной улыбкой. И больше я ее никогда не увижу. Сама мысль, что Китти мертва, та самая Китти, сводит с ума. Вот была она моей соседкой по парте на истории, а теперь этот труп волчицы и есть… Та самая девушка. Не волчица, не Ребенок Луны, а та Китти, которую я видела каждый день. Я не могу принять тот факт, что… Ее больше нет. Как так? Я настолько погружена в мысли, полные непонимания, что не замечаю, как звучит хруст. А потом громкий, пронзительный вой. Только тогда поворачиваю голову к Гарри: волк, подняв голову к небу, долго и печально воет, сообщая о потери члена стаи. Вой такой глубокий, протяжный и горький, что я чувствую неприятный, тяжелый осадок прямо в сердце. Стайлс замолкает. Опускает голову, не сводя взгляда с Китти, и вдруг резко обращает зеленые глаза ко мне. Сглатываю. Ярость и гнев бурлит в них, обжигая своим жаром. Он зол на меня? Но что я сделала? — Гарри, что ты… — хочу спросить, в чем же дело, но тут же слышу мягкие шаги позади. Оборачиваюсь, обнимая себя за плечи, и молча наблюдаю за тем, как несколько волков почти бесшумно к нам приближаются. Среди них есть и альфа: мистер Стайлс хмуро смотрит на мертвую волчицу, идя прямо к ней, а меня с Гарри даже взглядом не смиряет. Я все еще смотрю на своего Предназначенного. чувствуя, как обида сжимает горло. Что я сделала не так? Почему он опять разгневан на меня? Не я же убила Китти. Но Стайлс даже в глазах своих не дает найти ответ: сам подходит к отцу, заставляя меня лишь беспомощно опустить руки и выдохнуть так, что весь воздух покидает легкие. Еле как поджимаю дрожащие губы. Внутри тревога бьет по сердцу. Слезы ползут к глазам, но я промаргиваюсь. Делаю шаг вперед. — Гарри, можешь, пож… Не договариваю. В бок упирается волчья морда. Оборачиваюсь, глядя на коричневого волка, и в его золотых глазах узнаю дедушку. Хмурюсь, кивая в сторону Стайлса, но дед отрицательно качает головой. К чему это? Я не понимаю, но чувствую, что он говорит мне не лезть сейчас к Гарри. — Хорошо, — киваю ему и вновь смотрю на зеленоглазого волка, общающегося взглядом с отцом и другими волками, что окружают Китти, — но… Дедушка резко выдыхает. Я замолкаю, судорожно дергая ногой, и послушно следую за ним. Не оборачиваюсь ни разу, когда дед уводит меня подальше от этого места, не давая возможности понять происходящее. А я и рада этому, ведь стоит мне познать хотя бы каплю того ужаса, что здесь произошел, как дыхание тяжелеет. Паническая атака, черт ее побери, так и ждет своего звездного часа.****
Суматоха. Шумные разговоры. Неумолкающие, громкие голоса. Глаза каждого — огромные, полные непонимания, горящие шоком. Все напуганы. Все в панике. Странно, что я стою в стороне. Опираюсь спиной о стену, зная, что собственных сил будет недостаточно, чтобы устоять на месте. Руками обнимаю себя за плечи. Нервно кусаю нижнюю губы, судорожно бегая взглядом от одного члена стаи к другому. Я — Филис Лагард, главная паникерша планеты Земля, стою в стороне, вжавшись в стенку. Стая Эддингтона, насчитывающая около полторы тысячи Детей Луны, сейчас сходит с ума от паники, а я стою в самом неприметном месте гостиной Стайлсов. Во мне нет панической атаки. Нет истерики. Лишь тихий, застывший в каждой клеточке тела ужас. В доме альфы собралась не вся стая, а лишь ее значимые члены. Мои старики тоже тут, но никому нет дела до какой-то там Филис. А мне и с этим нормально живется: кажется, прояви хоть кто-нибудь ко мне особое внимание и я сорвусь. — Я понять не могу, как такое, вообще, возможно, — шепот Гарри вызывает мурашки. Он хриплый, глубокий и как будто бы бархатный. Внимательно его слушаю, разглядывая широкие плечи, ведь… Ко мне лицом он не поворачивается. Джемма, стоящая рядом с братом, кивает ему. Странно, что она молчит. Уверенная в себе, холодная, строгая — обычная Джемма, только больно молчаливая. Нервно топаю ногой по полу. Я не понимаю, что происходит. Сначала он пытался меня убить, «играясь», потом украл мой первый поцелуй, мы нашли труп моей одноклассн… Бывшей одноклассницы. И вот сейчас мы на чертовом собрании стаи в этом ледяном доме Стайлсов. Стою тихо, как мышь, за спиной Гарри, и все мы терпеливо ждем, когда уже придет мистер Стайлс, наш альфа, и разъяснит всем, почему и кто… Убил Китти. Китти убили. Зверски выпороли кишки и вырезали на лбу луну, скорее всего, еще тогда, когда она была жива. Кто это сделал? Стая из Спота? Но зачем? Этими вопросами задается каждый здесь. Мне хочется, чтобы Гарри взял меня за руку. Я так сильно хочу его поддержки, что готова выть в голос, чтобы он оказался ближе. Но он не оказывается. Сама отталкиваюсь от стены и протягиваю руку, робко касаясь его расслабленной ладони, но он тут же ее одергивает. Резко складывает руки на груди. Хмурюсь, ощущая комок в горле. Такой противный, ноющий комок, предвещающий слезы. Что я вновь сделала не так? Мне страшно и одиноко. В гостиную неожиданно буквально залетает мистер Стайлс вместе с… Клэр? Поджимаю губы, не сводя взгляда с нее взгляда: растрепанная, с горящими глазами и болезненно бледной кожей. Взгляд у розоволосой такой дикий. Она исследует им всю комнату, пока не натыкается на меня, стоящую за спиной Гарри. Тут же направляется решительным шагом ко мне. Чувствую прилив уверенности и спокойствия. Остальные замолкают, опуская головы в уважительном жесте, а Предназначенная сына альфы и ведьма крепко друг друга обнимают, наплевав на этот чертов этикет. Крепко обвиваю руки вокруг талии Клэр и жмурюсь, зарываясь носом в розовых волосах. До боли родной запах мандаринов и трав тут же касается носа. Сглатываю. — Клэр… — хриплю, всхлипывая, и она резко отстраняется. Какие-то тихие переговоры вновь начинаются, но я к ним не прислушиваюсь. Смотрю в решительные глаза Адамсон, отливающие особым блеском сегодня, и чувствую, как тяжело бьется сердце. — Не волнуйся, Лагард, — она слегка усмехается дрожащими губами, заставляя меня замереть: почему Клэр выглядит такой… Разбитой? — Ты вновь попала в дерьмо и мне вновь придется помогать тебе из него вылезти. Нам не впервой. Хмурюсь. Кларисса поджимает губы, приподнимая бровь, и кивает в сторону Гарри. Этот опять свой характер показывает? Оно и неудивительно. Не бойся, Лагард. Можно будет обойтись и без его помощи. Чувствую, как начинают трястись руки. Всего слишком много и все происходит слишком быстро. Что еще хуже — я не понимаю, что, вообще, происходит. — Мы все понимаем, что произошло, — поворачиваю голову к мистеру Стайлсу. Клэр становится рядом, складывая руки на груди, и решительно всех оглядывает. — Китти была убита, — мужчина опускает голову, — потерян член стаи. Член семьи. Вдруг замечаю, как Кларисса резко поворачивает голову в сторону Джемма. Та стоит, напряженно слушая слова отца, но розоволосая неожиданно хмурится, наклоняя голову в сторону. Щурится, внимательнее рассматривая девушку пустым взглядом. — Вот же сука… — шепчет вдруг она, удивленно приподнимая брови, а я сглатываю. Мистер Стайлс все еще что-то говорит, так проникновенно, что все его внимательно слушают. Кроме нас. Гарри резко поворачивает голову к нам. Но не смотрит на меня: шокировано бегает глазами по лицу Клэр. Она кивает. Парень резко поджимает губы, отворачиваясь, и тут же хватает Джемма за руку. От неожиданности она вздрагивает, но не подает и звука. С шоком наблюдаю за тем, как Гарри выводит сестру, буквально таща за собой, и с открытым ртом поворачиваюсь к Клариссе, но… — Клэр? — хмурюсь, оглядываясь, но рядом не стоит розоволосая ведьма. Пусто. Активно верчу головой в стороны, пытаясь высмотреть знакомую макушку, и замечаю Клэр тут же: она пробирается через толпу людей туда, куда… Ушел Гарри с Джемма. Бегу к выходу. Тут же оказываюсь на веранде с задней стороны дома и останавливаюсь в проходе, наблюдая за происходящим. — Ты в своем уме?! Ты хоть думаешь, что творишь, дура?! — Гарри кричит так громко и грозно, что Джемма, та самая стерва Джемма, вдруг вздрагивает. Клэр, стоящая за его спиной, приподнимает бровь, ледяным тоном произнося: — Она пробудила охотников кровью Лагард, которую взяла, усыпив ее в Споте. Она подожгла каменные цветы кровью Дитя Луны, в котором заперта великая лунная сила. — Зачем ты сделала это, Джемма? — Гарри опускает руки. Платиновая блондинка нервно вертит головой, крепко сжимая ладони в кулаки. — Не верь ведьме, Гарри, — холодно отвечает девушка, видимо, пытаясь совладать с собой. Клэр иронично хмыкает. — Ты научилась прекрасно скрывать от меня свои мысли, но, а я так же хорошо умею их находить. — Гарри! Послушай, Гарри! — Джемма вдруг срывается на истерический крик. — Ты хочешь, чтобы я попала в руки к этому чертовому Этвилу?! Я лишь хотела настроить охотников против их стаи, чтобы не уходить, как предательница, к ним, а ты осуждаешь меня! Ты должен защищать меня, слышишь, а не таскаться с этой недоразвитой дурой! Ты же мой брат, Гарри! Джемма указывает рукой на меня, крича так, что вены разбухают на шее, и слезы бурным потоком скатываются по ее щекам. Мой Предназначенный буквально взрывается через секунду. — В договоре было сказано, что только через год после того, как сын альфы обретет Предназначенную, ты уйдешь к тому, кого предназначила тебе Луна! Еще целых шесть месяцев, Джемма! Мы могли бы придумать что-то! Я бы не позволил тебе уйти к Уилсону, идиотка! А теперь охотники истребят обе стаи, лишь только потому, что какая-то там истеричка слишком боялась за свою задницу! — Я не знала, что… — она громко всхлипывает, — я не знала, что охотниками может управлять лишь тот, в ком течет кровь особенного Ребенка Луны! Я не знала, что Луна полюбит чертову Филис Лагард настолько, что даст право управлять охотниками своей кровью только ей, Гарри! Я не знала! — Какого черта тут происходит? — шепчу дрожащим голосом. Все головы поворачиваются ко мне. Я уже открываю рот, чтобы просто закричать от переизбытка чувств, как… Как вдруг дует хриплый, ледяной ветер. Вздох. Они стоят среди среди снежных деревьев в лесу. Пустые, белые глазницы без зрачков смотрят прямо нам в душу. Волчья шерсть на их плечах развивается, когда ветер воет вновь. Не могу рассмотреть их детально. Вижу только темно-синие волосы, снежные глаза и светящуюся в их лбу Луну. Охотники. Они пришли. За нами. За мной.