Кажется, тянет омутом

Все в Феде было хорошо и здорово, кроме одного маленького нюанса: он был жутким собственником. Конечно, до крайностей это не доходило, но ревновал Федя не слабо. А как иначе? Когда что Леша, что Антон — наглые, общительные засранцы, очаровывающие всех и каждого. Не было человека, не попавшего под их влияние хоть раз. Раньше вообще все было ужасно. Потому что раньше, когда они только присматривались друг к другу, когда Федя еще не смел претендовать на братьев — все, что ему оставалось, это наблюдать, копя злость и нереализованную ревность. Антон просто не отлипал от Тарасова, лучась, словно, мать его, елка. Леша в то же время выкладывал фотографии с непонятной девушкой. Конечно, через время Федя узнал, что эту девушку звали Соней, но легче от этого не стало. Да и сделать он ничего не мог. Не имел права. Все, что было в компетенции Феди — смотреть и терпеть. Он же и правда понимал, что не претендовал на братьев, да, во время сборов у них были какие-то перемигивания, флирт на грани фола, но дальше не заходило. Федя вообще не понимал их к нему отношения, и откровенно стремался того, что все сам надумал. И как же хорошо все было сейчас. Сейчас, когда он понимал, что они целиком и полностью его, когда можно, придя домой, просто лежать, не шевелясь, чувствуя рядом теплые бока. Антон и Леша были как две грелки, прижимаясь близко к нему, неся очередную ахинею или просто слушая музыку. И так и должно быть. Они стали полноценной (во всех смыслах) семьей и глупо было даже думать о том, что их отношения могли не пройти проверку на верность. Глупо было даже мыслить о то, что когда-нибудь это все может исчезнуть. Глупо, да. Но Федя справлялся с этим за троих. Говорят, что когда ревнуешь — значит сомневаешься в своем партнере. Это нихрена не так. Федя ревновал, потому что не умел и не любил делиться своим. Потому что ему двадцать восемь, он, по мнению Леши и Антона — дряхлый старик. Не то что Саша Головин, блядь. Федя знал, что неправ, ревнуя к нему. Федя знал, что они друзья, что братья поддерживали Сашу в новом для него клубе. Но какого хуя? Они всегда выгоняли его из комнаты, стоило только Саше начать им звонить. Антон всегда шипел на Федю, как только тот слишком громко включал телевизор во время их разговоров, а Леша так вообще светился, смотря в экран, не обращая ни на кого внимания. И как вот на такое спокойно реагировать? Конечно, он никогда не высказывал свое мнение об их разговорах напрямую. Безусловно, он старался держать себя в руках. И, выдергивая и пряча провода от роутера, обрубая им все интернет, Федя чувствовал себя очень виноватым и, конечно же, стыдился своей реакции. Конечно-конечно. Или, взять, например, Гильерме. Ведь чуть у ребят какая проблема — они бегом бежали к нему, за мудрым советом или просто утешением. А он, спрашивалось, на что? Да, Федя не так давно знал Лешу с Антошей, чтобы иметь представление о глобальности их проблем, но все-таки, совершенно необязательно звонить Маринато по любой ерунде! Он занятой человек, в конце-то концов! А теперь еще и их дурацкая затея с французским, который нужен им просто потому, чтобы помогать Саше с адаптацией. Федя разве что зубами не скрипел наблюдая за тем, с каким преувеличенным энтузиазмом Леша с Антошей неслись к Гжегожу, желая обогатить свой словарный запас новыми словечками, а потом картавить их на ухо Феди, пуская по телу волну дрожи. Но, понятное дело, это к делу не относилось. Глядя на то, как увлечены братья, Федя хотел пристукнуть Гжегожа, который оказался таким добрым, блядь, и понимающим. Это все в совокупности было невыносимо. Феде иногда казалось, что он себя быстрее сожрет, постоянно накручивая и сомневаясь (в себе). Но поделать с этим ничего не мог, а говорить прямо не хотелось. Ну неправильно это все. *** Феде нравилась дружелюбная атмосфера, царившая в команде, нравилась до того момента, пока кто-нибудь из игроков не подсаживался, начиная его «лечить». Он как бы взрослый мальчик, сам в их отношениях разберется. Леша и Антон умчались на очередной «урок русско-французского», а Федя, скрипя зубами, зло закидывал вещи в сумку, и совершенно не заметил, как на его плечо легла широкая ладонь Маринато. — Твою мать, — вздрогнув, сказал он. — Так до инфаркта довести можно. — Прости, — просто сказал Гиля, усаживаясь на лавочку. — У вас все хорошо? — Все супер, — заверил Федя, не желая выводить на свет своих тараканов. Особенно перед Гилей. — А мне так не казаться, — заметил Гиля. — Ты какой-то скованный. — Ну, знаешь, когда тебе что-то «казаться», то надо креститься. Федя тут же был награжден таким взглядом, что невольно стало стыдно за то, что вспылил, да еще и проехался по его уровню русского языка. Хорош, ничего не скажешь. — Прости, — вздохнул он. — Просто небольшие проблемки. В моей голове. Маринато неодобрительно покачал головой, чем прибавил пару пунктов в Федином списке на получение пиздюлин. Даже если это был только мысленный список. — Твои проблеми отражаться на ребятах. Они же тоже чувствовать, что не все в порядке. — Да бля, я что могу сделать? — развел руками Федя. — Я пытаюсь их не дергать в этом плане. — А надо говорить, — заметил Маринато. — Я как-то встречаться с Яном, еще до Мигеля, так вот у нас были свободный отношенья, он еще встречаться с Мартином, и они оба думать, что их все устраивать. У Феди отчего-то заболела голова, но он все же изобразил вежливый интерес, пытаясь вникнуть в суть происходящего. — Так? — Но однажды я случайно ранить Яна по лицу, — на этом моменте Гиля потерял пару пунктов в мысленном списке, Федя ж не самоубийца какой! — И он пойти на сборы своей страна, и Мартин увидеть его лицо и злиться. И тогда-то они понять, что их не устраивать просто свободний отношения. — Я понял, — Федя поднял руки. — Нам надо поговорить, так? — Так, — согласился Гиля. — И ты не обижай ребят. Федя кивнул, поднимаясь, широко улыбаясь. — Безусловно, а, подскажи, Мигель знает о твоей склонности к полигамии? — До свидания, Федья, — Гиля произнес эту фразу с такой интонацией, будто бы в ней лежала сама суть всего. Тот фыркнул, уходя. Большую часть из сказанного он честно не понял, но вынес для себя главное: им правда надо поговорить. А еще меньше палиться, потому что Федя не собирался выслушивать советы от всей сердобольной команды. *** Как ни странно, Леша и Антоша были дома, валяясь перед телевизором и играя в приставку, смешно пихая друг друга, пытаясь сбить с толку. Федя улыбнулся, смотря на них. Внезапно он подумал о том, что на самом-то деле он самый счастливый на земле человек, а все его переживания — лишь неуверенность в себе и неверие в то, что это счастье его. Только его. Скинув кроссовки и куртку, он быстро очутился рядом, целуя то одного, то другого, слыша недовольное фырканье о том, что он, вообще-то, загораживал экран. — Знаете, — сказал он, одной рукой забираясь под футболку Леши, а другую устраивая на бедре Антоши. — Простите меня, я, наверное, замучал вас со своей ревностью. — Ого, ты умеешь извиняться? — фыркнул Антон, за что получил щипок от Феди и шипение «Тоша!» от Леши. — Да, засранец, я умею извиняться, — сказал Федя, ногой дотягивась до пульта, и выключая телевизор. — А еще я умею признавать свои ошибки, не поверите. И я жутко ревнивый. — Поверь, мы в курсе, — заверил Леша. — Ты нам так часто отключаешь интернет, что скоро мы дополнительный роутер поставим, чтобы включать его, когда на тебя нападает очередная «чудинка». — Тош, — улыбнулся Федя, поправляя его челку. — О таких планах заранее не говорят. Тот только закатил глаза, озорно улыбаясь. — И что, ты сделал выводы и больше не будешь пепелить нас взглядом, когда мы будем заниматься с Гжегожем французским? — поинтересовался Леша, машинально пододвигаясь ближе. — Не буду, — кивнул Федя. — Я попрошу его меня учить тоже, все-таки, языки надо знать. — ФЕДЯ, ЭТО НЕЧЕСТНО! — хором сказали они. Но тот только улыбнулся, качая головой. Гиля прав, зачем рубить с плеча, когда можно было просто поговорить и сделать первый шаг?