Долгий, долгий путь

Джексон всё ещё дышал тяжело. Жар всё ещё накатывал тяжёлыми волнами. Всё ещё темнело в глазах при одном только воспоминании о том, что… Джинён и он буквально полчаса назад поцеловались в первый раз. Джинён, несмотря на мрачные предсказания Ёнджэ, не исчез после выписки из больницы. Он звонил или слал сообщения каждые пару дней, интересуясь здоровьем Бэма и делами Джексона. На все вопросы о себе Джексон отвечал максимально отстранённо, но про Бэма говорил подробнее. Ведь в конце концов, у него с Джинёном не было ничего общего, кроме ребёнка. И тот получился совершенно случайно. Как-то Джинён выразил желание ходить с Бэмом на прогулки, хотя бы иногда. Джексон не стал упираться, хотя Марк советовал быть начеку и не отпускать Бэма непонятно с кем. Джексон присутствовал на всех их прогулках. И опять его жалило обманчивое впечатление: ведь со стороны они выглядели как самая обыкновенная семья, а на самом деле были друг другу совершенно чужими людьми. К тому же, Джексону становилось всё труднее и труднее прятаться от Джинёна. Ему не верилось, что человека, с которым у него когда-то была продолжительная близость, теперь нельзя даже коснуться. Джинён тоже словно держал дистанцию, общаясь подчёркнуто-вежливо. Джексону не хотелось нарушать границ. Джинён, скорее всего, был прав. Им не нужно было становиться друзьями. Но каждый раз, когда они встречались, Джексона пронзала острая боль, проходя насквозь и задевая сердце. Очень хотелось просто переплести пальцы, положить голову на плечо, ощутить на себе его руки. Теперь всё чаще Джексон просыпался, задыхаясь, после очередного влажного сна, скроенного из старых воспоминаний и новых нереализованных желаний. Он сбегал в душ, но хотеть Джинёна меньше это не помогало никак. Он не стал рассказывать об этом ни Марку, ни Ёнджэ: не хватало ещё выставить себя в их глазах дешёвой подстилкой. Они хоть и друзья, но всему есть свой предел. Тем более, что Джинёна явно не влекло к Джексону никак. В тот вечер Джексон заскочил в гримёрку освежиться перед второй половиной ночи и проверил телефон. Как всегда, пара сообщений от Ёнджэ, теперь пытающегося «привести в норму своё пищевое поведение», как он говорил сам, голосовое сообщение от Марка, в которое вклинился Югём, – и одно сообщение от Джинёна. Слишком поздно для него, кстати. Написано: «Бэм, видимо, подкинул мне в сумку своего игрушечного кота, а завтра я уезжаю в Чинхэ на восемь дней. Что если я подъеду к тебе на работу и отдам игрушку?» Джексон посмотрел на часы – ещё половина первого ночи, а клуб закрывался ближе к пяти утра. Едва ли Джинён захочет тащиться через весь город из-за одной только игрушки. «Мне всё равно рано вставать, так что я подъеду к половине шестого, чтобы ты успел собраться,» – отписался Джинён моментально. Джексон очень удивился, но в этот момент менеджер-нуна позвала всех танцоров обратно на сцену. Джексон напечатал «ок», кинул телефон обратно в сумку и побежал вслед за ребятами. «Жду снаружи, у чёрного хода». Джексону не верилось до сих пор. Он посмотрел на себя в зеркало ещё раз, растрепал пальцами влажную чёлку, закинул сумку на плечо и пошёл на выход. На улице уже почти рассвело, но Джексон никак не мог отыскать взглядом чёрную машину Джинёна. Вдруг боковым зрением он уловил какое-то движение – это Джинён махал ему рукой, стоя рядом со скутером. – Ты приехал на этом? – усмехнулся Джексон, кивая на скутер. Джинён, одетый в застёгнутую до самой шеи кожаную куртку, уверенно покивал. – Когда надоедает машина, пересаживаюсь на скутер. Очень удобно, потому что объезжаю все пробки, – сказал Джинён и протянул Джексону шлем. – Не хочешь перекусить, кстати? Раз уж я нарушил твоё расписание, то хотелось бы как-то извиниться. Я плачу. Джексон улыбнулся. Запутавшись в своих ролях, он случайно выдал одну из своих самых соблазнительных улыбок, отточенных при помощи зеркала. Джинён задержал на нём взгляд, потом как будто вздрогнул и отдал Джексону любимого котёнка Бэма. «Он скучал, наверное,» – сказал Джинён негромко. Джинён сел на скутер, жестом приглашая Джексона. И тут Джексон понял, что попался. Попался в самую глупую ловушку, сделанную для переполненных гормонами подростков. И оказывается, для взрослых омег тоже. Он осторожно сел позади Джинёна, специально стараясь отодвинуться и не обвивать его талию слишком интимно. В голову ударил его прохладный лесной запах. Джексон не находился настолько близко к нему уже больше двух лет. Он всё забыл, но при этом всё помнил, и эта двойственность разрывала его на части. В какой-то момент он подумал, что не переживёт эту поездку, хотя перекусить с Джинёном хотелось очень. Ведь это был первый раз, когда они собирались поесть вместе, хотя стали видеться регулярно благодаря Бэму. В баре сидело ещё двое-трое человек. Джексон никогда не бывал здесь раньше, поэтому последовал за Джинёном, направлявшимся куда-то крайне уверенно. Джинён попытался уговорить Джексона заказать что-то, но Джексон продолжал отказываться. Он не стал говорить, что в такой ранний час вообще не ест, а завтракает ближе к девяти часам, вместе с Бэмом. Поэтому просто оставил право выбора за Джинёном. Джинён посмотрел на него странно, как будто с игривым упрёком, покачал головой и заказал две одинаковые порции. Потом они ели и, как всегда, разговаривали о Бэме. А потом Джексон стал понимать, что эти разговоры – прикрытие, что взгляд Джинёна говорит о другом. Он глубже, тяжелее, таинственнее, чем разглагольствования о правильном детском питании и сезонных прививках. Этот новый взгляд Джинёна, – который, скорее всего, Джексон уже видел, только сквозь нераскрашенную керамическую маску ещё в прошлой жизни, – гипнотизировал и расслаблял. Впервые в присутствии Джинёна Джексон смог расправить плечи не для того, чтобы защищаться, а просто так. Он слушал Джинёна, положив подбородок на ладонь. От еды тело расслабилось ещё больше. Наверное, поэтому, когда Джинён стал медленно подаваться вперёд, Джексон просто прикрыл глаза. Сначала это было всего лишь прикосновение. Как будто они соприкоснулись губами и замерли (хотя сердце в груди Джексона заколотилось раза в два быстрее). Было даже немного щекотно от носа Джинёна. Затем Джинён начал двигаться, медленно-медленно. Джексон боялся сделать первый шаг сам, потому что не знал, что ему позволено. Потому следовал за Джинёном. И когда по губам пробежал самый кончик языка, Джексон просто приоткрыл рот. Он был готов принять от Джинёна всё, что тот хотел ему дать. Он даже не шелохнулся, когда рука Джинёна, тяжёлая и властная, легла ему на затылок, чтобы иметь ещё больше контроля. Джексон чуть не задохнулся: Джинён резко сменил темп и настроение. Из лениво-романтического перешёл на откровенно-возбуждающий. Его языка во рту Джексона стало даже слишком много; Джексон поспевал за ним с большим трудом, но останавливаться не хотелось ни на миг. Даже если на них будут пялиться – плевать. Кроме Джинёна и его влажных губ для Джексона больше ничего не существовало. Они отстранились друг от друга с мокрым причмокиванием, которое показалось Джексону неприличным. Особенно для шести утра в общественном месте. Но Джинён, не говоря ни слова, продолжал смотреть на него прежним уверенным и тяжёлым взглядом. Если бы Джексон не сидел, то у него точно подкосились бы ноги. После того, как Джинён расплатился, они вышли на улицу. Домой не хотелось совсем. Хотелось только забиться куда-нибудь подальше от чужих глаз и повторить всё снова, поставить на обратную перемотку. Джинён обернулся к Джексону, задавая вопрос без слов. Джексон знал, что нельзя просить открыто, нужно немного схитрить. – У меня ещё есть немного времени, – сказал он как можно более небрежным тоном, глядя на Джинёна из-под ресниц. – Сколько? – спросил Джинён. – Минут десять-пятнадцать. – Дойдём до того парка? – Идёт, – Джексон небрежно пожал плечами. А в живот будто бросили раскалённый уголь, отчего бёдра начали легонько раскачиваться. И Джинён, отстававший на полтора шага, будто прожигал в нём дыру. Вроде бы ещё утро, а становится уже невыносимо жарко. Джексон даже оттянул воротник футболки. Парк был маленький, но стратегически выгодный. Голодный взгляд Джинёна рыскал в поисках укромного уголка, хотя они оба делали вид, что просто гуляют по аллее. Но стоило им набрести на невысокое дерево, прикрытое пышным кустарником, как Джинён кивнул: «Сворачивай с дорожки». Ещё секунда – и Джексона прижало спиной к тонкому стволу дерева, руки Джинёна сжали его бёдра, а доступ воздуха затруднился. Джексон тихонько застонал от неожиданности, за что Джинён стиснул бёдра сильнее. Джексон ещё раз убедился, что с Джинёном шутки плохи. – Мне действительно пора домой, Джинён, – выдохнул Джексон, прижимаясь носом к носу Джинёна и не открывая глаз, чтобы не разрушить всё в один миг. – Я тебя подвезу, – сказал Джинён и, скользнув пальцами по задним карманам на джинсах Джексона, вышел из-за куста. Пытаясь выровнять дыхание, Джексон пошёл за ним. Дорога до дома ощущалась совсем иначе. Джексон, резко опьянев, прижался к Джинёну со спины, положил подбородок ему на плечо и не мог перестать улыбаться. Казалось, ничего подобного он не испытывал никогда, а находиться рядом с Джинёном было так же естественно, как дышать утренней прохладой. У самого подъезда Джексон не сдержался и снова потянулся за губами Джинёна. Джинён ему не отказал, обнимая крепко и тепло. – Джексон, – прошептал Джинён, забираясь кончиками пальцев за пояс спортивной куртки Джексона; Джексон прижался лбом к его лбу и слушал, улыбаясь и не дыша. – теперь пора идти мне. У меня автобус в восемь утра, нужно ещё заехать домой за сумкой. – Хорошо, Джинён, – сказал Джексон едва слышно, растворяясь в голосе Джинёна. – Я позвоню, когда вернусь в Сеул, – сказал Джинён. Джексон подставил лицо под прощальный поцелуй, но Джинён просто отпустил его. Открыв глаза и всё ещё задыхаясь от переполняющих эмоций, Джексон увидел, как Джинён сел на скутер, коротко помахал рукой и умчался прочь. Лишь тогда Джексона с головой накрыло шокирующее осознание: только что он впервые в жизни целовался с Пак Джинёном, от которого родил сына.