Воскресают только покойники. Живым это трудно. С. Е. Лец
Умирать – запрещается. Голос в сознании был знакомым и незнакомым одновременно, и это было почти привычно для Баки. Его жизнь последний год походила на странный пазл, в котором все детали отпечатаны дважды: в цвете и в монохроме. Понять, из каких собиралась реальность, а из каких сны, порой удавалось с трудом. Раз, два, три, четыре… Секунды били в виски ровным пульсом крови. Девушка безрассудно медлила. Дура, ее ведь сейчас убьют. Вот этот парень в белом свитере с пистолетом в руке, который вывернул из-за здания. Но нет, сначала он убьет другую – ту, что открывала Баки дверь, – она так удачно стояла спиной. А потом умрет второй парень с рассечением на лбу, тоже выбежавший из-за угла. А потом… потом умрет сам Барнс. Зимнему Солдату, оставшемуся без поводка и приказов, было все равно. Зимний Солдат, если бы мог, фыркнул, но у него и Баки было одно лицо на двоих, и сейчас это лицо искривило болью от резкого движения. Нож пролетел мимо цели, зато миниатюрная брюнетка наконец-то соизволила обернуться и увидеть опасность. Рефлексы вернулись неожиданно быстро. Еще секунду назад он не мог подняться, а теперь… Откинуть все еще сидевшую возле него на корточках девушку в сторону, уйти перекатом с линии огня, рывком вперед – и повалить противника на спину. Прижать руку с пистолетом, получить удар в зубы и второй по ребрам, потерять концентрацию и самому оказаться на спине. Черт. Зажатое в металлической ладони чужое запястье сломалось легко и просто, по щеке Барнса полоснуло острым, грудная клетка, кажется, просела от удара коленом. Черт! Парень, нависший над ним, светловолосый и светлоглазый, выдергивал из глубины разорванного, искалеченного сознания то, что сейчас невообразимо мешало сосредоточиться, да еще опять эта девчонка упала на колени рядом. Лучше бы убежала, честное слово, она только отвлекала… Противник охнул и дернулся, Баки отшвырнул его прочь и вскочил на ноги. Слышались сирены полицейских машин, вокруг начали собираться зеваки, мигнула вспышка фотоаппарата. – За мной, живо! Баки под локоть вздернул девушку на ноги, толкнул вперед, прямо на толпу, на ходу схватил за руку вторую и отправил туда же. Они вылетели на проезжую часть, потом на противоположную сторону улицы, свернули раз, второй. Сначала Барнсу приходилось почти тащить брюнетку, потом его сменил ушибленный на голову, и стало проще. Чуть-чуть. Он не оглядывался, наворачивал круги по переулкам, и они наконец добрались до метро. Вниз по ступеням против основного потока спешащих домой людей, к эскалатору… Мимоходом бросив взгляд назад и вверх, Баки выцепил белое пятно. Вот прилипала. Перед ними расступались, но косо почти не смотрели. Наверно, благодаря полицейской форме. – Билеты… – парень, придерживавший подругу, или кто она там ему, за талию, сбил ребенка, получил кучу мата в ответ и слегка вправил Барнсу мозги. Черт, билеты. Вариант отвязаться от преследователя в подземке истаял, словно снег под жарким солнцем. Очередная лестница, теперь наверх, и они влетели даже не в толпу, а просто какое-то сумасшедшее столпотворение, в котором его рост только мешал затеряться. На улицу, в подземный переход и – напрямки через шестиполосную дорогу, в переулок с неработающими фонарями, через который вылетели на огороженный четырехэтажными серо-коричневыми зданиями оголенный участок земли. Барнс огляделся. Темно, где-то на периферии, перекрывая шум машин, нарочито громкая музыка, между домами видна ярко освещенная улица и граффити на заборе. Бушвик, район латино и относительно обеспеченных искусствоведов. Бегать дальше становилось опасно, и он выбрал ближайший дом, верхние окна которого не светились. Вскрыть дверь чьих-то апартаментов – дело пары секунд, и они внутри.***
Мне казалось, что мы бегали кругами и бесконечно. В боку кололо почти так же, как должно было у террориста, которому я всадила под ребра нож копа. Стоило подумать о том, как на белой ткани проступало пятно, которому я же и была причиной, как меня затошнило. Боже, надеюсь, я его не убила. Хотя тогда бы мы не бежали, как сумасшедшие. Я несколько раз споткнулась, и каждый раз в вертикальное положение с придаваемым ускорением меня возвращал полисмен. Причем глядя на его сосредоточенное лицо, я не была уверена, что он делал это осознанно, а хватка на моем предплечье казалась просто стальной. Продираться сквозь толпу было тяжко, на выходе из подземки мы почти потеряли Мишель и Алена. Меня подмывало обернуться и посмотреть, следует ли за нами смертоносный блондин, но каждый раз останавливала сама себя: бежать за офицером и без того стоило титанических сил. Спринтер он, что ли? Кстати, о полиции. А почему мы, ведомые одним из блюстителей закона, от закона же и убегали? Я была уверена на сто процентов, что как раз перед тем, как мы дали деру из-под наших окон, я слышала сирены. Вот она, подмога. Но мы, словно беспилотник со сбитым GPS-навигатором, устремились в прямо противоположную сторону. Я запуталась в улицах, и когда мы наконец оказались в темном помещении с закрытой дверью, просто согнулась пополам, пытаясь вдохнуть и сглотнуть вязкую слюну одновременно. Я бы сплюнула, но тут, кажется, паркет. Вспыхнул свет. Когда глаза привыкли к яркости, я огляделась. Ален сидел на полу, запрокинув голову, и дышал, словно навернул несколько кварталов от убийцы в темпе реактивного самолета. Мишель опустилась на низкую тумбу для обуви и издавала звуки, средние между хрипами и всхлипами. Я дошла до подруги, пристроилась рядом и тупо уставилась в ростовое зеркало напротив. Нда, сеньор-помидор точно удавился бы от зависти, увидь он цвет моего лица; я вообще быстро краснела при физических нагрузках. Волосы на затылке были мокрыми, футболка отвратительно липла к телу, и по позвоночнику скользнула капля пота. Где-то зашумела вода. Я поднялась и – тут же упала обратно. Ноги просто отказывались держать, забег на выживание в чем-то, больше похожем составом и видом на тапки, чем на кроссовки, прилетел бумерангом в виде ощущения, что все ниже колен ноет и отваливается. Оставалось только радоваться, что дома я успела переобуться с каблуков. Теперь пришлось разуться вовсе, но встать я смогла только со второй попытки. Узкий коридор вел от входа в комнату, скорее всего типа студии. Слева две двери. Первая, очевидно, туалет. Вторая была открыта. Наш спаситель склонился над раковиной, вся спина и ниже были изгвазданы пылью и землей, кое-где на куртке виднелись бурые пятна. Кровь? Возможно, в конце концов, парень спиной протаранил наше окно. – Вы ранены? Он обернулся, и я поняла, что ошиблась. Парень – это Ален, это блондин-террорист, о котором не хотелось бы вспоминать. А этот… Мужчина. И разница даже не в возрасте, который я не умела определять, – в чем-то неуловимом. Мне невольно вспомнились слова о том, что на войну уходят пацаны, а возвращаются мужчины, но даже внутри моей головы это звучало до тошноты патетично. Что еще забавнее, я знала, что по-английски эти два совершенно разных русских слова порой обозначаются одним, и для англоговорящих разница может быть невелика, но замашки лингвиста во мне категорически протестовали. Или если коротко, я будто смотрела на бомжа с Киевского вокзала в форме американского полицейского. – Надо переждать. Последующие полчаса или час выпали из моей памяти по причине их абсолютной бессмысленности и рутинности. Мы по очереди умылись, офицер задернул шторы и поставил чайник, Мишель плакала, притулившись в углу, Ален ее обнимал. Я расставляла чашки и чувствовала, как нытье подруги начинает действовать на нервы. – Мишель, пожалуйста, прекрати, – судя по взлетевшим бровям Алена, я сказала это по-русски. О, простите, мой английский слегка поистрепался за этот вечер. Звякнула тарелка, ложка упала на пол. Блядь, да почему посуда не может нормально лежать?! Я наклонилась поднять прибор и на обратном движении шарахнулась головой о край стола. Конечно, это мое любимое занятие с детства – биться башкой о различные поверхности! – Ради Бога, ты можешь заткнуться?! – я поняла, что кричу, и сделала вдох. – Блядь, как меня достала вся эта америкосовская херня про супергероев, суперзлодеев и суперсолдат! Я просто хотела это сказать, ну, может, еще надеялась на какую-то реакцию Мишель, хотя она один черт не смогла бы понять моего последнего предложения, но вместо этого… «Пятьдесят оттенков серого» и все извращения Кристиана Грея, которые я только могла представить, мгновенно померкли в сравнении со стальной хваткой на моей шее. Мы оказались лицом к лицу, близко, и в голубых глазах копа я сейчас видела только смерть. И нет, я тот еще профан в психологии и чтении людей, просто когда одной рукой тебе перекрывают кислород, а второй сжимают плечо до боли, сразу становишься такой умной. – Отпусти меня! – я вцепилась в его пальцы на шее в тщетной попытке хотя бы ослабить захват. – Пожалуйста, отпусти… Понятия не имею, что возымело эффект: мои слезы, или его сознательность, или крик Алена. Мужчина отшатнулся, а я вылетела в коридор. Здесь была ванная, здесь была ванная, она же здесь, сука, была вот только что! Я ударила ладонью по выключателю, захлопнула дверь и замерла. Господи блядский Боже, что это сейчас было?!***
Брюнетку звали Мишель, мужественно выступившего против незваного гостя в чужом доме парня – Аленом, и сейчас девушка спала, накачанная найденными в квартирной аптечке успокоительными, а ее бойфренд лежал рядом и делал вид, что тоже спит, хотя Баки знал, что это не так. Вторую девушку, русоволосую и достаточно отважную (или глупую, с какой стороны посмотреть), чтобы вмешаться в драку двух бойцов (тут Барнс уже сложил два и два), звали Наташей, и она была русской. Это ему рассказал Ален. А еще Барнс знал, что она прорыдала в ванной почти два часа после того, как он чуть не убил ее после того, как ее чуть не убил другой человек. Баки сжал виски и закинул в себя еще две таблетки обезболивающего. Его трясло от уходящего адреналина, от физического напряжения, но больше – от ненависти. Ненависти к самому себе. Он чуть ее не задушил. Ни за что, просто так, просто услышал знакомое слово – солдат – и его сорвало. Страх. Вот что руководило его мышцами, когда он ее убивал. А теперь страх, что он мог ее убить, сковал тело, и Баки начал задыхаться. По-настоящему – стало трудно дышать, затылок свело, он почувствовал напряжение скул, когда стиснул зубы. Нет. Руки лежали на столешнице, но Барнс видел их словно не своими глазами. Потом он увидел потолок и понял, что запрокинул голову. Нет. Нет, только… Нет! Ален сидел на огромной постели и смотрел на него заспанными встревоженными глазами. Баки сделал неуверенный шаг, под подошвой хрустнули осколки чашек. С чего бы?.. Он перевернул стол. Баки вернул мебель в изначальное положение и доплелся до ванной, его шатало от стены до стены. Пластины под форменкой гудели неуловимо для обычного слуха, двигались, подмывало выбить дверь к чертовой матери: ему было нужно засунуть голову под холодную струю. Он поднял руку и отчетливо ощутил под лопаткой инородный предмет. Извернулся, вытащил. Кусок стекла, нехилый такой, в пол-ладони почти. Зуд в ране и кровь на руках отрезвили. Барнс постучал. Дверь распахнулась практически сразу. Девушка была зареванная и бледная, дышала через рот, футболка с изображением колеса обозрения Кони-Айленда промокла у подола. Она даже не подняла взгляд, умудрилась практически сдвинуть плечом – его-то! – и ушла в комнату-студию. Ее шатало точно так же, как и его мгновениями назад. Баки открыл воду до упора, бросил вытащенный осколок и навалился на края, рискуя своротить всю сантехнику. Из зеркала над раковиной на него смотрел Зимний Солдат.