Цену вопроса следует измерять весом брутто – вместе с нами. С. Е. Лец
Следующую неделю мы с моим соседом практически не пересекались, насколько это вообще было возможно при проживании в одной квартире. Я вставала на работу, готовила завтрак и собиралась, слыша, как он ворочался за стенкой. Вечером, к моему возвращению, посуда была всегда убрана, а в холодильнике или на плите стоял ужин. Он, как ни странно, действительно хорошо готовил, и я начинала подозревать, что мужик таким образом платил мне за проживание. Вечером же я слышала монотонный гул телевизора, в основном новостей. Не то чтобы меня устраивало делить жилье с тем, кто косплеил призрака, но мы спустили на тормозах, и в целом все казалось не так уж плохо. В субботу пришлось выйти на работу, и я была злая из-за этого, как черт. У меня всего два выходных, и один мне придется потратить на бумажки и цифры! – Я сейчас застрелюсь, – Винсент, мой коллега, отвечавший за наши азиатские рубежи, бросил комок бумаги в урну, не попал и уронил голову на стол. – Шеф зверствует, Пекину подтвердили транш. – А я-то думала, это мы у них кредитуемся, – я вытащила документы из сканера и поняла, что ни фига эта современная техника не помогает, все равно часть данных приходилось забивать вручную. – Обычно да, но они все просрали. Технически, пекинский филиал не занимался рисковыми проектами, для этого существовали два венчурных фонда здесь, в США, и один в Германии, но оказалось, даже китайцы не чужды помощи миру. В конечном счете, по различным причинам в трубу вылетело несколько миллиардов долларов сорвавшегося проекта, боссы согласились закрыть часть дыры, и мы срочно перекраивали практически все бюджеты. Похоже на пятнашки, только оперировали мы колоссальными суммами денег. – Не-не-не, стоп, с какого они убрали финансирование «А2» в Париже? – Его не убирали, просто сократили. – Втрое. – Ну да. Европе в этой заварушке вообще не повезло: все проекты там уже были либо на стадии внедрения, либо только на стадии рассуждений, поэтому руководство приняло стратегическое решение урезать казну европейских филиалов на ближайший год в пару раз. – Жаль, – Винсент перекинул еще несколько миллионов из стамбульской «дочки» в Нью-Дели. – Я хотел выбить туда командировку. – Так бы тебе ее и дали, это не твой регион. – Не обламывай мужские мечты, Натали. – Если рабочая поездка в Париж – предел твоих мечтаний, то я тебе сочувствую, – Линда, американский координатор и по совместительству большая сука, вплыла в офис. – Надеюсь, вы не торопитесь, у нас полно работы. – Да, мэм, конечно, мэм. Катастрофа. То, что эта мисс-энтузиазм «работа мой дом родной» явилась в офис вместе с нами, говорило о двух вещах. Во-первых, все куда сложнее, чем мы представляли, и, скорее всего, нам придется все переделывать. И, во-вторых, мы отсюда выйдем не скоро. – Матерь Божья, да трахните ее кто-нибудь уже, это ж невозможно! Я мысленно была с Винсентом согласна. Насыщенная личная жизнь начальника – залог спокойствия ее подчиненных, и Линда – просто классический пример. Она дневала и ночевала на работе, успешно продвигалась по карьерной лестнице и уже всех достала так, что говорили о ее переводе в Пекин на должность главного финансиста. Дескать, китайцам нужна железная рука, а Линде – простор для творчества. Мы выползли на улицу в начале одиннадцатого, и я если утром я злилась, то сейчас, пожалуй, могла бы свернуть кому-нибудь шею. Ей-богу, если завтра мне не дадут выспаться, я точно сорвусь. В окне кухни почему-то горел свет. Блин, он что, забыл выключить? Я уже заметила, что мой сожитель ложился довольно рано, но раньше упрекать его в оставленном освещении или телевизоре мне не приходилось. Но все когда-нибудь бывает впервые… – Все в порядке? Он стоял у окна и повернул голову на мои шаги. – Я думала, ты забыл выключить свет, – я дернула плечами. В помещении терпко пахло кофе. Он что?.. – Да нет, я вообще-то… – мужчина потер переносицу, а я заметила, что он явно побрился. Не начисто, но все же. – Я ждал тебя. Все хорошо? – Да, нас задержала начальница, она та еще стерва. Я растерялась, честно. – Что-то случилось? – я смотрела, как он достал мою чашку, налил воду и бросил пакетик. – Нет, ничего. Он поставил чай передо мной и сел, медленно размешивая свой кофе. Его взгляд бегал. – Эм… слушай… – я не поняла промелькнувшего выражения в голубых глазах, но что-то внутри внезапно сжалось. Он выглядел, словно побитый пес. – Я… спасибо, что дождался, но это не обязательно. Правда. – Я понял. Он поднялся резко, и я отошла в сторону, давая ему проход. Чай обжег горло, я полезла за конфетами в вазочке на подоконнике и заметила, что их существенно поубавилось с утра. Черт, сколько же он тут просидел?.. – Спасибо. Я обернулась. Он стоял в коридоре: в зашитой толстовке, ботинках, рюкзак за спиной, волосы в полном беспорядке, словно он то и дело запускал в них пятерню. – Чего? – Я говорю: спасибо. За то, что позволила остаться так долго. – Ты куда-то собрался? – Да. Я ухожу. – С чего вдруг? Он подтянул лямки. – Я ведь не дурак, Наташа. И не слепой. Я вижу и слышу, как ты со мной разговариваешь. – И как? – Как будто каждый раз, когда ты обращаешься ко мне, ты делаешь это через силу. И тут меня прорвало. Не знаю, что стало причиной: принудительная шестидневная рабочая неделя, или просто усталость, или его мягкий тон, но я наконец смогла сформулировать все то, что вертелось на языке уже давно. – Да ну? – я чеканила, и плевать. – А знаешь, почему? – Догадываюсь. Ты мне ничем не… – А как еще мне разговаривать с тобой?! Ты живешь тут неделю с хреном, а я, мать твою, даже имени твоего не знаю, не говоря уже о чем-то другом! Единственное имя, которое я слышала, – Дуглас Маккензи – это чужое имя, этот парень вообще мертв! И да, мне стремно называть тебя просто «мужик», так что извини, если ты заметил какую-то неловкость! И если хочешь ее устранить, хотя бы скажи. Как! Тебя! Зовут! Я сжала кулаки, то ли чтобы удержать себя, то ли готовая въехать этому человеку в грудь. Или выплеснуть ему в лицо горячий чай. – …Я не могу. Вот и весь ответ. Мои крики не произвели на него ни малейшего впечатления. – Тогда действительно убирайся, – меня отпустило так же быстро, как я завелась, и я почувствовала, как навалилась усталость. – Я серьезно. Или ты скажешь мне хотя бы это – или выметайся из моей квартиры и иди на все четыре стороны. Я подождала, пока он соизволил сдвинуться и пропустить меня, и ушла к себе. Подушка полетела в стену, книга – на пол. Почти. Я в последний момент перехватила саму себя, подумав, что не хватало еще из-за этого придурка печатными изданиями раскидываться. Он того не стоит. Меня душила злость. Кажется, в первый раз в жизни я действительно была настолько зла на конкретного человека. Я не требовала от него денег (как будто они у него были!), не вешала ему на шею домашние обязанности (готовить он вызвался сам) и вообще ничего у него не просила. И не спрашивала, хотя подмывало, да еще как. Кто он такой? Откуда? Почему помог нам, если не полицейский? Как узнал адрес? Почему вернулся сюда? Что у него с рукой? За что он меня чуть не придушил? Почему он такой тихий? Как он нашел и убил террориста?.. Как его зовут?! Возможно, это было и моим упущением, чуть погодя, решила я. Это я не спросила имени, а потом как-то забылось. Он был вежливым, незаметным, практически не выходил из комнаты, пока я была дома, и совсем меня не напрягал. То есть, следуя логике, должен был: меня даже Мишель напрягала в самом начале, но он – нет. Незнакомый, чужой, странный. Взгляд вниз или в сторону, ноги на ширину плеч, сами плечи напряжены, словно во время физической нагрузки… Я заметила это, когда промывала его рану. Меня тогда чуть не стошнило от вида пореза, и сейчас, только представляя, как он сам себя шил подручными средствами, я почувствовала дурноту: я не боялась крови как таковой, но сама мысль обо всяких медицинских манипуляциях мне была омерзительна. А его это словно и не волновало ничуть, как будто раны для него – обычное дело. Я вдруг вспомнила бессмертного Шерлока Холмса. Афганистан или Ирак? Этот мужчина, наверно, тоже бывший солдат. Отсюда и потеря руки, и протез, и навыки борьбы и оказания первой помощи. С другой стороны, почему ветеран не может обратиться к врачу или в полицию?.. Занятный у меня сосед, да. Взведенный, кажется, до предела, опасный безусловно, на уровне инстинктов. И все же что-то останавливало меня от закономерного шага вышвырнуть его за дверь и забыть, как страшный сон, и даже желания такого прежде не возникало. Это не было жалостью, нет. Что-то другое. Я вернула на место подушку, замерла у окна. В доме напротив квартира на третьем этаже, свет через шторы казался красноватым. Я знала, что там живет молодая пара: высокая, стройная блондинка модельной внешности и ее такой же модельный со всех ракурсов бойфренд – я видела их в окно по утрам, иногда вечером. Ему было лет двадцать пять, короткие черные волосы, накачанное тело, наверняка громкий смех и идеальная белозубая улыбка. Красивый, сексуальный. По сравнению с ним, парнем за стеклом, мой «мистер Икс» выглядел, как дворняга рядом с холеным доберманом. Расстелив постель, я услышала, как щелкнул замок входной двери. Зажмурила глаза, накрылась почти с головой. Уходит – и пусть. Говорят, за дворняг иногда ошибочно принимают оголодавших и грязных волков.***
Это утро было самым неловким в его жизни, а все потому, что Баки смалодушничал. Он не смог уйти. У него почти получилось – он дошел до двери и даже открыл, но потом решил, что сначала следует извиниться, потом – что не стоит, потом подумал, что уже слишком поздно для прогулки по городу, да и вообще… В его чашке так и остался остывший кофе, пришлось отмывать, мешая девушке резать хлеб. Наташа ничего не сказала, но завтрак приготовила на одну себя, и Баки сжал зубы. Вот обломится, он сегодня тоже готовить не будет. Поднятие пресса – два раза по сто, отжимания – три подхода по пятьдесят. Еще раз. И еще раз… Физические упражнения ни черта не прояснили голову, и он закончил, уткнувшись лбом в пол. Баки мог бы соврать. Назвать любое имя из живых или мертвых, придумать любую биографию, сшить историю из кусочков чужих жизней и собственной фантазии. Он мог. Должен был. – Эй?.. – Баки почувствовал, как волос коснулись пальцы, убирая упавшие на лицо пряди за ухо. Никакой агрессии в жесте, но тело дернулось, мгновенно напряглось… Он психопат, это же очевидно. – Прости, – Наташа отшатнулась, когда он повернул голову. Пришлось сесть. – Нет, ты здесь ни при чем. Только я. – Я… хотела полы промыть, а ты тут… валяешься. Я стучала… Я потом зайду. – Я волновался за тебя, – Баки протянул руку, чтобы остановить ее, но в последний момент передумал. – Вчера. – С чего вдруг? Разговаривать со стоящим человеком, сидя на полу, было как-то неудобно, и Барнс перебрался на кровать. – За тобой уже охотились однажды, могут прийти еще. – Это не то чтобы честный ответ, да? – она проигнорировала его пригласительный жест, неловко сцепила пальцы. – Это его часть. – Почему не сказать полностью? – и добавила быстро, словно только сейчас придя к этой мысли: – Потому что за тобой тоже охотятся? Баки провел рукой по волосам, неосознанно следуя ее движению. Господи, ну почему так сложно? Потому что она задавала правильные вопросы, наверно. – Ты даже не представляешь, насколько я опасен, Наташа. – Крадешь младенцев и пьешь их кровь? – Если бы. – Слушай, – она наконец села на кровать, поджала ногу. Дистанция в полторы руки, – я ведь не прошу выложить всю биографию от и до. Я просто прошу назвать имя. Для начала. – Меньше знаешь – крепче спишь. Она вдруг расхохоталась, и Баки в упор не понимал, что смешного он сказал, но в груди отвратительно потеплело. – Знаешь, ты странный. Думаю, десять из десяти парней уже просто соврали бы мне, чтобы остаться, но ты все виляешь и изворачиваешься. Хочешь довести меня до ручки, чтобы я действительно вытолкала тебя прочь? – Нет… На самом деле ты права – мне некуда идти. Но если придется, я справлюсь. – И где ты жил до того, как я тебя впустила? – Наташа наклонила голову на бок, глядя на него с дружелюбной насмешкой. – Последний месяц – в Браунсвилле, в заброшенном хостеле… с наркоманами. – Думаю, ты там не сильно выделялся. – Определенно нет, – Баки хохотнул и прикусил губу. Черт, он не собирался откровенничать. И смеяться. Но он не видел в ней страха, Наташа была спокойной и… легкой, и Баки не хотел уходить вопреки логике и здравому смыслу. – Ладно, таинственный незнакомец, у нас получается пат. – Нет. – Нет? Она ведь и правда просила так немного в обмен на все. – Джеймс. – Джеймс...? – Просто Джеймс. – Ну… что ж. Джеймс. Так лучше, – Наташа улыбалась, словно выиграла в лотерею пару миллионов, и Баки не нашел выдержки не улыбнуться в ответ. – Кто тебя научил готовить? Они сидели на кухне вместе, впервые с того самого, первого завтрака. Солнечный свет бросал блики на горку посуды в раковине, на столешницу, искрил в ее глазах. – Никто, как-то само собой. – Опять врешь? – Я тебе еще ни разу не соврал. – Да, ты просто чрезвычайно избирателен в своих ответах, – Наташа хмыкнула и обхватила чашку ладонями. – Приходится, – Баки надломил шоколад, отправил в рот правильный квадратик. – Что? – Впервые вижу мужчину, который бы так любил сладкое. – Не так уж сильно. – Три ложки сахара с горкой и половина плитки за раз? – сама она расправлялась с куском «Наполеона». – Ага. – Жалко? – он демонстративно запихнул в себя еще порцию, хотя чувствовал, что это уже чересчур. – Да нет, ешь на здоровье. «Ну да-ай!» Девчачий голос сорвался на писк. Женщина в теплом пальто покачала головой, и Джеймс со вздохом отдал конфету сестре. Почему даже в канун Рождества сладкие подарки должны доставаться другим? Что за ерунда, он же не виноват, что родился первым. Стив вздыхал: «Тебе, по крайней мере, хоть вообще можно есть шоколад», и Баки было его нестерпимо жаль. – Джеймс? – Наташа остановилась на половине движения – убрать волосы в хвост – и внимательно вглядывалась в его лицо. – Все в порядке? – Да, – он сглотнул вязкий комок в горле, прикрыл на мгновение глаза. – Этот кусок точно лишний. Она почти не носила распущенные волосы, даже дома, вдруг осознал Баки. Хвост, обычная коса или что-то посложнее – ей шли эти прически, превращая повседневный образ в более изысканный. А еще он понял, что она поняла, что он соврал. Но стерпела. – Это протез? – Наташа кивнула на руку, хотя и так было очевидно. – Да. Полностью. – Сильно отличается по ощущениям? Баки сжал и разжал кулак, думая совсем о другом. Оттягивает? Или стесняется? Или… – Я не буду спрашивать об этом. О том, как он потерял руку. – Почему? – девушка в автобусе до Бирмингема, примерно ровесница Наташи, спрашивала. Он тогда облажался. – Потому что мне это не интересно. Она налила себе еще чаю (и куда столько влезает?) и снова без сахара, и Баки аж передернуло. Как можно такой пить? – Тактильных ощущений в привычном смысле нет, только механические: я чувствую, как сжимаю руку, как что-то держу, вибрацию или отдачу… Или скорее я осознаю все это головой. В остальном, в плане контроля и реакции, это ничем не уступает нормальной конечности. – А в плане силы? Баки улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не выглядела виноватой, но, видимо, не вышло: Наташа отвела глаза. Странно, но, сидя перед ней в одной футболке, он не чувствовал себя таким уж ущербным. Да, она смотрела, но не так, как Баки ожидал, когда прокручивал варианты в голове: не исподтишка, открыто, с задумчивым интересом, а не отвращением. – Да, я хотел поблагодарить. За футболку, – одежда была из натурального хлопка, чуть тесновата в предплечьях, если напрягать мышцы, но тут было виновато его телосложение, а не лекало. – Поздновато, конечно, но… – Лучше поздно, чем никогда. Тебе идет черный. – О да, не сомневаюсь. – Ты был солдатом? – Да, – Барнс вздохнул. Умная девочка. Даже слишком. И сразу добавил: – Только не спрашивай, где, когда и зачем. Не могу, да и тебе не нужно. – Хорошо, тогда… Что? Баки усмехнулся: – А не многовато ли вопросов? – Ты должен загладить свою вину за то, что не назвал имя сразу. – Как и ты, – это вылетело само собой, и на секунду они оба словно зависли. – Н-да, – Наташа потерла висок, потом глаза. – А я ведь действительно не помню, чтобы говорила… – Ты и не говорила. Мне сказал парень твоей подруги. – Ну ладно, – она встала, и Баки последовал ее примеру. Уставился на протянутую ладонь. – Наташа. – Джеймс. Девушка вздрогнула и замерла, и Баки понадобилось два удара сердца, чтобы понять – он машинально поднес ее руку к губам. – Эм, кхм… прости, – ее пальцы оставили тепло на коже. – А ты джентльмен, – Наташа села, пытаясь скрыть дрожащую улыбку. Его сладкий черный чай почему-то начал отдавать ванилью.