Сердце человека бьется и бьет без пощады других. С. Е. Лец
Это всегда было одинаково: чувство холода внутри, безотчетная паника, разрывающий мозг собственный крик, который не находил выхода. Ощущение прикосновения металла к щекам и лбу, боль от фиксатора в запястье, чужая хватка на плечах, которую бы сбросить, вырваться, хотя бы оттолкнуть… Холод вдруг стал абсолютно реальным; вместо боли, мгновенно превратившейся в ненастоящую, он начал захлебываться водой, дернулся, распахнул глаза… – Прости, – Наташа стояла в шаге от кровати. Кусала губы, сжимала в руках маленькую кастрюльку и говорила шепотом. – Но ты… ты меня не слышал… Баки рухнул обратно на подушку – мокрую, хоть выжимай, и понял, что может нормально дышать. Это просто сон. Снова. – Спасибо, – все еще сдавленно, но это была искренняя благодарность. Давно ему не снилось все в таких подробностях. Кажется, никогда. – Я… я не знала, как еще тебя разбудить, – девушка поставила емкость на стол, подошла. Ее била заметная дрожь. – Ты меня не слышал, и я… – Все хорошо, Наташа, все хорошо. Баки сел, отвел намокшие пряди со лба – постричься бы – и взял ее за руку. Наташа, следуя его движению, опустилась на край кровати. – Я тебя напугал? – До чертиков, – призналась она ожидаемо и неожиданно объяснила причину: – Ты задыхался. – Не сомневаюсь. – Я пыталась тебя разбудить… – Стоп-стоп-стоп, что ты пыталась сделать?! – холод вернулся снова; настоящий, леденящий душу ужас. – Разбудить тебя. Ну, встряхнуть как-нибудь… – Скажи мне, что я ошибаюсь, и это не ты держала меня за плечи… – Да, – Наташа натянуто хохотнула, – я уже поняла, что это была весьма бесполезная затея. – Никогда так больше не делай. Ты слышишь? – Баки сжал ее запястье, наверно, до боли, но сейчас – именно сейчас! – это было необходимо. – Наташа, никогда! Я не осознаю себя в такие моменты, я действительно мог тебе навредить, мог покалечить. – Рука у тебя тяжелая, признаю. Баки замер, боясь дышать. – Я тебя ударил? Нет, скажи «нет», ради всего святого! – Заехал по бедру, – она пожала плечами, словно это было в порядке вещей, – всего-то. Я успела отскочить. Джеймс, – Наташа правой рукой (а левую он все еще держал не железной хваткой) остановила его порыв покаяния, – я поступила как дура и уже поняла, что лезть к тебе, когда тебе снится кошмар, не следует. Я в порядке, и закончили с этим. Ты лучше ответь на другой вопрос, даже два. – Ммм? – под пальцами, охватывавшими ее запястье, бился пульс. Она успокаивалась. – Почему я проснулась в твоей кровати? И почему ты спишь в моей? – Ты заснула за просмотром телевизора. Я решил тебя не будить и перешел спать сюда. Баки надеялся, что тон его был достаточно непринужденным, потому что… Ну потому что не каждый день кто-то засыпал, привалившись к его плечу – металлическому, кстати – да вообще ни разу, и тем более девушка, и тем более она… Он вообще не сразу понял, что Наташа заснула. Шоу закончилось, грохот салюта оборвал их неловкий разговор, который он начал своим дурацким вопросом, и Наташа снова начала менять каналы, пока Баки не попросил остановить на прямой трансляции гуляний с улиц Вашингтона. И только когда она не ответила на какое-то его замечание, Баки осознал, что Наташа давила на него слева, почти незаметно, учитывая механическую руку. Первым порывом было мягко разбудить, проводить до соседней комнаты и пожелать спокойной ночи. И выставить себя полным идиотом, потому что эта последовательность даже в его больной и несовременной голове напоминала… ну… вроде как завершение… свидания? Бред. Да и будить было жаль. Наташа сидела, поджав ноги, и правой рукой, упавшей с ее колена, касалась его бедра. Опять же – почти невесомо, совсем не нарочно, конечно, просто неконтролируемо, и совсем не это вгоняло в ступор. Наташа его не боялась. Знала правду, видела любительскую запись обрывка его действий на мосту год назад, читала байки псевдоисториков про Солдата, слушала его объяснения и – ходила рядом, сидела вплотную, поворачивалась спиной на кухне. Принимала из его рук чашку кофе утром, не задумываясь, как хорошо горечь напитка маскирует вкус многих ядов. Протягивала нож для масла, не представляя, что ему нужна лишь пара секунд, чтобы взять этот нож, провернуть в ладони и ударить – один раз в точку между ключицами, видную над горлом футболки. Оставляла кошелек на видном месте, прекрасно зная, что у него нет денег, и обещала повесить на него колокольчик, если он еще раз подкрадется сзади. Она позволила сократить дистанцию до нуля в этом чертовом автобусе, когда Баки в прямом смысле дышал ею, и сама обжигала таким же медленным и глубоким дыханием сначала его шею, а потом… – Так это ты меня накрыл одеялом. Наташа не спрашивала – утверждала, и поганым был вовсе не тот факт, что конкретно здесь она ошибалась, а то, что Баки в принципе был не против соврать. Он вообще не был против нее, и это уже не удивляло, а даже пугало, потому что Солдат выполнял приказы, а Баки двадцать первого века приказал себе не доверять никому. Не доверять, не рассказывать, не останавливаться, не оглядываться, не привязываться, не давать волю эмоциям, снам и надеждам. Он пытался бежать, но от Гидры ли? Да. И нет. От чужого контроля, от боли, от беспамятства – и от памяти, этой суки с десятками затравленных, испуганных взглядов тех, кого он не должен был помнить благодаря идеальному механизму обнуления. Но сбоило что-то, то ли Зола просчитался, то ли сыворотка с ее эффектом регенерации сопротивлялась шоковой терапии, то ли Барнсу по жизни удача выходила боком, когда где-то рядом бродил светловолосый мальчик из Бруклина. Баки бежал и от него, от Стива Роджерса: друга, несостоявшегося покойника, героя и просто феерического дурака, отбросившего щит перед лицом того, кого должен был называть врагом. Может, именно этот его поступок окончательно встряхнул Баки, потому что разве мог в мире существовать еще хоть один человек с такими инстинктами справедливости, чести, преданности и наплевательства к собственной жизни? Потому что разве могла Гидра вырвать из Баки Барнса память об этом отвратительном сочетании эмоций: усталость, раздражение, страх, немного зависть и всплеск адреналина, когда лучший друг на его глазах бросался в драку, снова, и снова, и снова игнорируя заведомо известный финал? Но у Роджерса был Щ.И.Т., ничуть не добрее и не гуманнее Гидры – подобные организации таких слов не знают. А у Баки не было ничего, в том числе права кого-либо о чем-либо просить. Тем более Роджерса. Тем более о помощи. И он снова менял города, дороги, попутчиков, среди которых попадались и хорошие, и плохие, и просто прохожие. Были даже девушки, все внешне весьма симпатичные, но почему-то сплошь с визгливыми голосами, некоторые из которых на него откровенно вешались и от которых Баки сбегал расторопнее, чем от полицейских патрулей. Потому что он морщился от их вопросов, дергался от внезапных необоснованных прикосновений. И внутренне умирал от хохота, когда очередная девица строила ему глазки, потому что в основном это выглядело вульгарно и глупо, хотя, может, просто сказывались его сороковые… – Ты уверен, что тебе не нужна медицинская помощь? – А?.. Наташа все еще сидела рядом на кровати и разглядывала его внимательно, приоткрыв рот то ли от шока, то ли от тревоги: – Джеймс, возможно, для тебя это окажется новостью, но ты зависаешь. То есть выпадаешь. То есть… – Мысленно отсутствую, – Баки усмехнулся, уже сообразив, что к чему. Собственно, всего лишь еще одно доказательство к ходу его запутанных мыслей. Баки, оставаясь дома, пока Наташа была на работе, часто размышлял обо всем подряд, тем более что делать было особо нечего. Но вот настолько уходить в себя, практически отключаться, он позволял себе исключительно в ее присутствии, полагаясь на ее бдительность и – понимание. Он вообще слишком часто на нее полагался. Он тоже пил приготовленный ею кофе и не обращал внимания на столовые приборы в ее руках, хотя при должном желании и старании даже хрупкая девушка может убить мужчину вилкой, а Наташа и вовсе обладала достаточной физической силой для того, чтобы отправить человека на тот свет с одной попытки. Баки не паниковал, когда она звонила по телефону, и даже паранойя, что девушка ушла не на работу, а сдавать его в полицию, прошла чрезвычайно быстро. Баки не раздражал ее интерес, забавляли непонятные современные слова, проскальзывавшие в речи, и неожиданно трогали моменты, когда Наташа (как только что) спохватывалась и пыталась объясниться, тщетно стараясь представить, как это могло звучать в его время. У нее было чувство юмора, которое в его время назвали бы слегка мужским, и привычка не переводить родную нецензурную брань на английский, несмотря на «да, я помню, что ты знаешь русский». А еще Баки приходилось признать, что это не только Наташа позволила встать вплотную в автобусе, но и он сам, и вообще это был его шаг, да и потом на выходе хватать и тащить ее за талию было не очень-то необходимо… Как и продолжать держать ее за руку прямо сейчас. Черт.***
Любой, кто хоть раз слышал лекцию от спасателей на воде или просто сведущего человека, должен знать, что метания, размахивания руками и крики, которыми так любят грешить фильмы, – бред. Подавляющее большинство людей тонет настолько тихо, что находящиеся рядом не успевают этого понять. Я это знала, мне даже как-то пришлось вытаскивать из воды начавшую тонуть знакомую. И сейчас внутри меня что-то тряслось в приближающейся панике, потому что Джеймс – тонул. Молча, в абсолютно искусственном одиночестве, решительно отвергая любую, даже потенциальную помощь. Он сидел напротив меня: одетый (или вернее не раздетый, как и я), с уже подсыхающими волосами и опять заросшим щетиной лицом, на которое я вылила ледяную воду пару минут назад, потому что – ну а что еще я могла сделать? Звала – он не слышал, попыталась встряхнуть – получила весьма чувствительный удар, пришедшийся (спасибо собственной реакции!) по бедру, а не по склоненному к мужчине лицу. Можно было вообще не вмешиваться, конечно, но закушенные губы и порванный стальными пальцами пододеяльник – увидеть это и просто выйти оказалось невыносимо. Джеймс этого не заслужил. Ничего из того, что произошло во время и после войны, что с ним сделала Гидра. И не потому даже, что он был хорошим парнем, а потому что никто не заслуживает такого. Но все это – череда событий, поступков и их последствий – случилось, и в этом была виновата Гидра. И еще Стив Роджерс, возможно, но эту подлую мысль я старательно гнала прочь. Даже если Капитан и был главной причиной, почему его друг оказался на фронте, вряд ли сам Баки согласился бы с моими обвинениями. Да и будучи наслышана о Роджерсе, я почти не сомневалась, что вина и горечь сжирали его самого изнутри. Я повторила жест Джеймса – обхватила его запястье своими пальцами, но он даже не заметил. Снова выпал из реальности, запутался в явно не радужных мыслях, и я не хотела его дергать, когда он внезапно дернулся сам. Отпустил мою руку, резко вырвался из слабого захвата, отстранился… Наверно, это было странно, но его движения меня завораживали. Порой – быстрые, скупые, четкие, ни одного лишнего, ни на миллиметр отклонения от необходимой траектории, словно в его голове существовал стоп-кран мгновенного действия. Он так начинал двигаться, когда уходил в себя или когда ему что-то не нравилось, превращаясь в хищника, готового к прыжку. А потом Джеймса отпускало, и он мог развалиться на кровати, закинув руки за голову, оставив одну ногу на полу, и после вылезать из этого положения немыслимо долго, растеряв всю грациозность. Мог подстраивать свой выверенный широкий армейский шаг под мой ритм или, согнувшись пополам, уложить голову на стол утром, пока я готовила завтрак. И в такие моменты он выглядел таким… домашним, что у меня ныло в груди. В такие моменты хотелось подойти и убрать вечно выбивающиеся пряди за ухо и вызвать у него улыбку – одну их тех редких, когда он улыбался искренне и мягко… – Который час? Сейчас был явно не такой момент, потому что теперь выпала я, а Джеймс уже встал и так сосредоточенно снимал с подушки мокрую наволочку, словно от этого зависела жизнь. – Почти двенадцать, мы неплохо повалялись. – Еще раз прости, что напугал… Наташа? Я закрыла лицо ладонями, потерла глаза. Да вашу мать, что произошло, что он резко изменился сейчас, став похожим на того мужчину, которого я считала копом и впустила в квартиру так, кажется, давно? – Это из-за того, что я увидела, как тебя корежит от кошмаров? – я спросила раньше, чем решила, а стоит ли вообще заводить разговор. Но чего уж теперь. – Что «это»? – Твой тон, как будто ты видишь меня в первый раз. Какого хрена, я спрашиваю?! Вчерашний день был таким сказочным: прогулка по городу, разговор по душам, его смех, автобус… Автобус вспоминать не стоило, но короткая поездка так и лезла в голову. Как в дешевом романе, только тепло его тела так рядом и абсолютная уверенность в правильности происходящего были слишком дорогими для бульварной литературы. Потом я держала его за локоть, удивляясь, как было удобно идти, несмотря на разницу в росте. Потом ужин, шоу и совсем не к месту вопрос «А ты бы кого выбрала?», и я ответила, почти не раздумывая, больше увлеченная попыткой понять – снова – какого цвета у него глаза. В фильмах после такого обмена репликами и взглядами обычно следует что-то, из-за чего картине присваивают рейтинг как минимум 12+, но нас отвлек салют. Наверно, к счастью, потому что все было как-то странно и быстро, и я вообще не могла сказать с уверенностью, что оно было… – Прости, – он повесил наволочку на спинку кровати и не заметил порванного пододеяльника. Ну и хорошо. – Нет, дело не в этом, просто мне приснилась действительно большая дрянь. И так красочно к тому же… – Может, тебе попить успокоительное? Или снотворное. – Спасибо за предложение, но очень сомневаюсь, что меня возьмет что-то из того, что можно купить в свободной продаже. Регенерация и выведение посторонних веществ у меня, наверно, ничуть не хуже, чем у Стива, а помимо этого… – Что помимо этого? – он осекся, я заинтересовалась. – Гидра сделала все возможное, чтобы Зимнего Солдата было тяжело убить или вывести из строя, – Джеймс так и не сел, приходилось задирать голову. – Одним из пунктов подготовки была выработка привыкания к ядам и некоторым химическим препаратам, в основном снотворным и паралитикам. – То есть с приемом лекарств у тебя проблемы? – надо же, я не задумывалась, что сыворотка могла давать такой эффект. Про повышенную регенерацию Капитана было известно, но что эта регенерация может бороться с химией, я не представляла. А тут еще и Гидра постаралась. – Как показала практика последнего года, большинство ненаркотических анальгетиков на меня действует, хотя доза нужна как минимум вдвое больше, чем из стандартного расчета. А от наркосодержащих наоборот, толку чуть. Еще действует адреналин, а вот всякие стимуляторы и энергетические напитки – нет. По крайней мере из тех, что я пробовал. – И по какому поводу ты проводил подобные эксперименты? Он говорил так спокойно, что меня брала оторопь. А если бы что-то с чем-то не сложилось, и у него бы случился какой-нибудь анафилактический шок или приступ? Неужели так уверен в себе? Или наоборот – ему было наплевать, что произойдет?.. – Да так, пришлось пару раз, – уклончиво откликнулся Джеймс, и я подумала, что большего знать не хочу. Не об этом. – А никотин на тебя действует? – Вряд ли. – Ты не пробовал? – то есть черт знает какие медикаменты он на себе, простите, тестировал, а закурить за целый год и не подумал? – Нет, – Джеймс хмыкнул, видимо, поняв ход моих мыслей. – Я как в семнадцать начал, так тогда же и бросил. – Почему? – Дома у меня никто не курил, к тому же я профессионально занимался боксом. Да и Стив со своей астмой замучил жаловаться на дым. И не то чтобы мне это нравилось, просто… – Просто было круто среди пацанов? – Вроде того. – А в армии? Я знаю, в армии многие начинают курить, – это было правдой, у меня так отец к сигаретам пристрастился. Но у Джеймса оказался готовый ответ: – Курящий снайпер – мертвый снайпер. А мертвый снайпер – это очень и очень хреновый снайпер. Логично, хотя последовательность выводов явно хромала. – У тебя телефон. Пришлось вставать и вытаскивать мобильник из сумки, чтобы увидеть сообщение. – Это Мишель. Предлагает погулять, – я не была уверена, озвучивала я текст, чтобы поставить его в известность или чтобы таким образом спросить согласия. Получилось, наверно, все сразу. Джеймс кивнул, глядя сквозь меня все с тем же нечитаемым выражением на лице. – Хорошо провести время. Да вашу мать. Мы шли вдоль домов, и у меня кружилась голова. Частично от приторного парфюма шедшего рядом парня, частично – от злости на Мишель. Чтоб тебя, моя дорогая подруга, с твоими идеями. Когда в маленькой кафешке на Бруклин-Хайтс кроме Мишель я увидела Алена, я слегка растерялась. Я-то надеялась на девчачью компанию и уже хотела тонко на это намекнуть, когда нарисовался он. Он – это Крис, коллега Алена, мой ровесник, гитарист-любитель и жертва сводничества Мишель, встреча с которой теперь однозначно превращалась в двойное свидание, причем для меня – без объявления войны. Ей это казалось чрезвычайно удачной затеей, а мне – просто катастрофой. Честно сказать, я была ближе к тому, чтобы извиниться и тут же уйти: настроение после утреннего разговора с Джеймсом болталось ниже ватерлинии, и превращать идиотскую затею подруги даже в простую дружескую встречу с новым человеком у меня не было никакого настроения. С другой стороны, сидеть в четырех стенах с зомби радости тоже мало, ведь так? Крис оказался веселым парнем с неуемным энтузиазмом и пристрастием к экстремальным видам спорта. Он говорил много и громко (даже слишком), почти не спускал с меня глаз и на променаде постоянно вертелся вокруг меня, словно неспешно идти в одном направлении ему было скучно. Но в общем все шло хорошо, пока Мишель не захотела сделать пару фоток на Бруклинском мосту, а Крис – продемонстрировать там же свое бесстрашие. Не знаю, серьезно ли он считал выпендриться передо мной, поскакав по металлическим балкам над проезжей частью, но когда он предложил мне сделать то же самое, я поняла, что нам не по пути. И не из-за того, что меня задело само предложение или еще какая глупость, но во имя всех богов, что может быть непонятного, если девчонка вцепляется в перила и благим матом орет, что ей страшно?! Наше тотальное несовпадение реальностей вылилось в громкую стычку, позабавившую прохожих настолько, что кто-то даже высказал свое заведомо ненужное мнение: дескать, мы с Крисом отличная пара, раз так бурно выясняем отношения. И, как назло, этот козел жил в Квинсе и был «рад случаю» проводить меня, выйдя на пару станций раньше своей. Мы остановились на противоположной от моего дома стороне улицы возле маленькой ремонтной мастерской. – Ты живешь здесь? – Почти, – врать я не хотела, показывать дом и подъезд тем более. – Тебе, кажется, надо вернуться к станции, пешком отсюда до Квинса все же далековато. – Я никуда не тороплюсь, – Крис улыбнулся, вместе с этим улыбнулись его глаза. Карие. Я ничего не имела против этого цвета, но парни с карими глазами никогда не оказывались в числе тех, кто мне нравился. Как-то так повелось. – А я тороплюсь домой. – Так что, мы прощаемся? Да, желательно навсегда, подумала я. Но вслух сказала немного иначе, хотя, быть может, зря. – Прощаемся. – Тогда до… выходных? – Крис вытащил свой телефон, провернул в пальцах. – Или, может, встретимся раньше? – Не думаю. – Хотя бы оставь номер. – Что еще она должна сказать, чтобы ты понял, что пора отвалить? – Мужик, иди на хрен, – Крис ткнул вмешавшегося в разговор ладонью в грудь. Все, что случилось после, я едва успела осознать, кроме того факта, что я очень – очень! – не завидовала так и оставшемуся для меня безымянным террористу-бойцу Гидры. Потому что скорость, с которой руку Криса вывернуло, а его самого согнуло пополам, была просто фантастической. – Для непонятливых, – Джеймс без особо труда удерживал брыкающегося парня, – объясняю: девушка сказала «нет» уже как минимум четыре раза, поэтому будь джентльменом, извинись и уходи. Считаю до трех. – А что потом? – Крис попытался достать противника ногой и получил удар под колено. В вертикальном положении его оставила только сила Баки. – Потом я сломаю тебе руку. – Хватит, – я подозревала, что он вполне мог выполнить свою угрозу, поэтому решила вмешаться. Не сказать, что мне происходящее не доставляло удовольствия, но все же. – Отпусти его, пожалуйста. Крис уже уходит. Джеймс несколько мгновений смотрел на меня, словно прикидывая, хорошо ли я понимаю, о чем прошу, но все-таки выпустил моего несчастного «ухажера». И даже поправил ему куртку на плечах, что выглядело еще более унизительно для последнего. – Псих! – к счастью, грозить полицией Крис не стал, просто ретировался. – Спасибо, – я глупо улыбалась, но что-то во всей ситуации меня веселило. – Не за что. – Как ты здесь оказался? – Увидел из окна, что он никак не отстанет, – Джеймс кивнул на наши окна. А раньше я жалела, что мне досталась квартира с видом на эту сторону. – Кто он вообще такой? – Приятель Алена. Мишель притащила его на встречу, чтобы устроить мне свидание, – я закатила глаза и попала бы под велосипед, если бы не твердая хватка на локте. – Ты знала? Что он там будет? – Знала бы – не пошла. Мне таких экземпляров на всю оставшуюся жизнь хватило… – мы поднялись на этаж. – Я на фига тебе ключи сделала? Чтобы ты дверь открытой оставлял? – Торопился, – Джеймс пропустил меня вперед. Джентльмен… – Что ты имеешь в виду под «хватило»? – Что этот придурок похож на одного из моих бывших, – я споткнулась и чуть не полетела носом вперед. – Блин, какого хрена ты опять вытащил рюкзак в коридор? – При чем здесь мой рюкзак? – Он меня бесит! – Может, это я тебя бешу? Я развернулась, только чтобы увидеть, что он все еще стоял у двери, и почувствовала, как незнамо откуда подкатили слезы. Крис был явно с придурью, конечно, но кто без нее? И в любом случае злиться на него было глупо. Как и на Мишель, которая немало наслушалась, как меня игнорировали хорошие парни и как подкатывали всякие-разные, хотя я была далека от тех девочек, которым нравились плохиши. В конце концов я сказала ей, что взяла тайм-аут, хотя скорее успокаивала себя, а подруга сегодня просто хотела как лучше. И истинной причиной, почему меня так выбесил Крис, были не его настойчивость и экстремальное чувство юмора. Истинная причина сейчас стояла напротив меня. Я смотрела теперь в пол. Черт. – Э-эй, что случилось? Наташа? – Джеймс подошел, попытался заглянуть мне в лицо. – На фига ты его ударил, а? – Тебя это волнует? – он просто стоял и спрашивал, тихо и ненавязчиво, а мне хотелось рыдать. Это эпик фейл моей жизни, наверно. – Нет. Меня волнует, что я невероятная дурочка, а ты, судя по всему, опять собрался уходить. – О чем ты говоришь? О том, что в качестве связных слов окончательно сформировалось в моей голове. – Ты мне нравишься, Джеймс. Я подняла голову. Он был бледным как полотно.