Hold me tight

Жизнь заставляет человека многое делать добровольно. С. Е. Лец

      Он умел отличать фантомную от настоящей. Когда-то это было почти невозможно, когда-то все было ненастоящим – или так казалось Зимнему Солдату, по крайней мере. Но Баки Барнс быстро устал маяться в пустоте неведения, и пришлось учиться.       Он бы соврал, если бы сказал, что в самом начале боль не была способом оставаться «здесь и сейчас». Была, даже чаще, чем стоило бы, но остальное его не прошибало: ни мысленные уговоры, ни шепот под нос, ни попытки отвлечься. А вот боль – да. Но чтобы снова и снова выныривать из метавшихся в сознании теней, надо быть уверенным, что она реальная, что это действительно повреждение тела, а не очередной выкидыш его мозгов. И Баки сам не заметил, в какой момент переломил себя и сумел отделить бред от реальности.       Нынешняя боль тоже была настоящей. К сожалению, потому что это было действительно… больно. Даже по его меркам. Плечо у места соединения жгло, он чувствовал постоянный спазм мышц и горячие иголки, вонзающиеся в тело. От этого дергало шею; боль, словно горячий металл, обхватывала затылок, перекидывалась на правую сторону, спускалась по позвоночнику под лопатки и, кажется, добиралась с той стороны до сердца…       Баки стиснул зубы и попытался найти более удобное положение. Сидеть в одной позе дольше пары минут становилось настоящей пыткой, тело начинало нещадно ломить, и он старался двигаться. Помогало ненадолго и скорее с моральной точки зрения, зато потом, стоило прекратить метаться, жизнь превращалась в сущий ад.       Обезболивающие из домашней аптечки не помогли, хотя Наташа уже давно закинула туда максимально сильные препараты из тех, которые находились в свободной продаже.       Черт. Он так надеялся, что все-таки пронесет, но вместо этого стало хуже, гораздо хуже, и сегодня утром, задолго до Наташиного будильника, пришлось вылезти из кровати, сославшись на кошмар, потому что от неподвижного лежания и сопутствующих ощущений тянуло лезть на стенку.       Баки понимал, что грядущую ночь он продержаться и вовсе не сможет, не получится даже лечь, а Наташа слишком внимательная, чтобы, простив ему некоторые странности последних дней, не заметить такого.       Он точно или практически точно знал, как все исправить, но… Но сам Баки чисто физически не был в состоянии сделать это один. И при мысли, что единственным человеком, который мог помочь, оставалась Наташа, его начинало тошнить.       Или это уже тошнило от боли?..       – Это не кошмар.       Баки вздрогнул. Он не услышал, как она вернулась.       – Или какой-то новый вид кошмаров, потому что я не помню, чтобы ты прежде так носился по квартире.       – Ты чего так рано?       – Рано? – Наташа покачала головой. – Я задержалась, между прочим.       Баки взглянул на часы. Точно, чуть позже обычного. Он в таком состоянии совершенно не заметил, как пролетел день.       – Джеймс, что происходит?       – Да так…       – Хорошо, я переформулирую. Ты ведешь себя в последние дни, будто у тебя шило в заднице. Сегодня ночью ты чуть не столкнул меня с кровати, потому что ворочался, а потом встал ни свет ни заря. И в коробке обезболивающих не хватает трех пластин. Что. С тобой. Такое?       Он вздохнул, отчетливо ощущая, как этот вздох отдает под правую лопатку.       – Я не хотел тебе говорить, думал, пройдет само…       – Типично мужской подход. Так что случилось?       – Помнишь, я ремонтировал розетку на выходных? – она кивнула, и Баки чуть поморщился. Исход этого разговора все приближался и приближался к неизбежному. – Меня тогда слегка шарахнуло током. И, похоже, дернуло мышцы… Всего лишь ноет, не могу долго оставаться в одной позе.       – И таблетки не помогают.       – Нет.       – И ты, судя по всему, считаешь меня полной дурой? – Наташа подошла вплотную, сложила руки на груди, глядя снизу вверх.       Баки подумал, что на его дырявой памяти немного девушек могли стоять вот так близко, явно подчеркивая разницу в росте, и при этом не превращать это взаимодействие в романтический фарс.       – Нет, не считаю.       – Тогда скажи правду: что происходит? Или хотя бы честно скажи, что ты не хочешь говорить.       – Я сказал правду: у меня ноет плечо, – и чуть подумав, откровенно продолжил: – И шея. И спина, и вообще вся верхняя часть тела – я действительно повредил… только не мышцы.       – То есть?..       – Рука.       Она сообразила мгновенно. Хватило лишь только интонации, чтобы девушка указала на левую руку – осторожно, не дотрагиваясь. Баки кивнул.       – И… что? В смысле, я думала, с металлом проблем немного меньше…       – Она не сплошь металлическая, Наташа. Пластины, сочленения – да, а под верхней защитой еще куча механики. И если я прав, и это последствия удара током, там что-то коротнуло, – он видел, что она не понимала до конца, и попытался объяснить, насколько понимал сам. – Механика в руке призвана обеспечивать передачу импульсов от головного мозга к конечности, имитируя практически нормальное взаимодействие. И наоборот, мозг получает отдачу…       – В виде технических ощущений: нажим, вибрация, регулировка силы.       – Да, – Баки хмыкнул. Он был приятно удивлен, что Наташа запомнила его слова. – В общем и целом, принцип работы механических частей аналогичен принципу работы мышц и нервов, но со своими особенностями. Из плюсов – перегрузить или порвать обычным физическим напряжением нереально. Из минусов – если случается что-то даже незначительное, само не восстановится.       – Поэтому тебя так корежит? Что-то коротнуло, как ты сказал?       – Да.       – И что можно сделать? – Наташа снова побоялась дотронуться до руки, хотя внешний контакт сейчас роли для него не играл. – Я имею в виду… к врачу же с такой проблемой не пойдешь, да? Это скорее по части инженеров или автослесарей.       – Я бы посмеялся, но болит дико.       – Минуту назад ты сказал «просто ноет».       – Соврал, каюсь, – и добавил, глядя, как она неодобрительно покачала головой: – Я не хотел тебя пугать.       – Ты вроде не умираешь, а остальное дело поправимое. Можно что-то сделать?       – Ну… можно.       Наташа приподняла брови, недвусмысленно намекая, что пора перестать выцеживать из себя слова порциями, но Баки колебался. Он не хотел говорить, но еще больше не хотел знать, что последует за его откровением.       – Джеймс…       Когда она произносила его имя так – мягко, на выдохе – было очень трудно отказать. Даже если стоило бы.       – Надо вскрыть пластины и проверить механику.       Реакция была вполне ожидаемой.       – Что, прости?!       – Проблема в том, что внутри. И, как и с любой машиной, чтобы добраться до причины, надо открыть то, что эти внутренности защищает, и проверить начинку.       – О. Ясно.       Они замолчали.       Баки повел плечом, сбрасывая отвратительную жгучую волну, скачущую под кожей, и смотрел, как Наташа села на кровать, подтянула ноги под себя, устремив задумчивый взгляд за стекло. Там виднелись окна дома напротив и ветки деревьев, чужая крыша, на которой скакали блики готовившегося к закату солнца, освещавшего угол их спальни: дверь, часть застеленной белым кровати, почти скрытый копной распущенных волос профиль девушки… Баки внезапно остро пожалел, что не умел рисовать: ему бы хотелось запечатлеть эту картину.       – Ты не в состоянии проделать все это в одиночку?       Весь умиротворенный настрой сдуло ледяным ветром ее сосредоточенности. Баки сфокусировался на Наташином лице, искаженном сдвинутыми к переносице бровями, складкой на лбу и поджатыми губами. В это мгновение ее едва ли можно было назвать хотя бы даже симпатичной, но плевать он хотел сейчас на внешнюю красоту – Баки, сам пытаясь себя убедить в обратном, цеплялся за ее спокойствие, как за спасательный круг.       – Тебе нужна помощь, так? – повторила она вопрос.       Он не умел и не любил сжигать мосты, но…       – Так.       – Хорошо. Допустим, мы вскроем верхнюю защиту, – Наташа смотрела по-прежнему в окно, и Баки дорого бы заплатил, чтобы узнать, было это «мы» оговоркой или нет. – Что дальше? – она наконец повернулась к нему. – Ты вообще представляешь, что там, внутри, чинить?       – Теоретически.       Наташа вздохнула. Поднялась с кровати, подошла и обхватила его руками, утыкаясь лбом в его плечо. Баки потянулся обнять в ответ, и тело протестующе прострелило болью, игнорировать которую становилось все сложнее.       – Скажи мне… – услышал он шепот. – Скажи мне, что это не твой такой специфический способ самоубийства.       – Конечно, нет, у нас еще шторы не выбраны.       Почему-то именно отсутствие штор в квартире их обоих волновало с момента переезда больше всего. Но прошлые выходные они провели за капитальной уборкой и мелким ремонтом нового жилья, а до грядущих он, как, видимо, боялась Наташа, мог не дожить.       – Хорошо, – она встряхнула головой, отстранилась и, кажется, даже сделала глубокий вдох, но Баки не стал бы ручаться. – Что требуется от меня?       Отступать стало поздно.       Баки взял ее за руку, вывел на кухню. Здесь светлее, и стол, и чемоданчик с инструментами.       – Вскрыть верхние пластины я смогу, – он усадил девушку на стул, принес полотенце, чтобы рука не скользила, – от тебя требуется в первую очередь рассказать мне, что стряслось внутри: защита снимается в таком месте, что я просто не выверну так руку, чтоб все рассмотреть.       – Это сделано специально?       – Наверно, – Баки неловко пожал плечами. Прямо сейчас его мало волновал вопрос, было ли ограничение его доступа к механизму еще одним способом манипуляции Гидры или нет.       Сев и уложив локоть на стол, он мельком подумал, что вот тут бы не помешали фиксаторы, и потянулся живой рукой к стальному предплечью…       Черт. Черт. Черт.       Футболка, пусть даже облегающая, мешала ужасно, закатанный рукав – тоже.       – Ты ее снять не хочешь? – Наташа вытерпела пару минут его попыток и подала голос.       Баки сжал зубы.       Он прекрасно знал, как все выглядит там – под плотной тканью. Толстый белый рубец, россыпь шрамов поменьше, наслоение железа… Отвратительно.       Баки мотнул головой, отбрасывая лезущие в глаза пряди, и мир на мгновение померк в ослепительной белой вспышке.       – Джеймс?! – она обхватила ладонями его лицо, заставив повернуть голову, и Баки увидел встревоженный нахмуренный взгляд. – Снимай сейчас же!       – Есть, мэм, – сопротивляться и боли, и Наташе сил не осталось. Кое-как перетерпев новый укол в затылок, Баки стянул футболку.       Пожалуйста, только ничего не говори.       Наташа промолчала. Приняла из его рук одежду, сложила аккуратно, отнесла в спальню, и Баки воспользовался моментом – ударом ладони вогнав отвертку под едва заметный зазор пластин, вскрыл верхнюю защиту.       Вернулась Наташа с телефоном, села рядом, деловито разблокировала экран… Баки не удержался:       – Звонишь знакомому автослесарю?       – Ты же не надеешься, что я – девушка с высшим экономическим образованием – буду тебе рассказывать, что тут внутри работает, а что нет? – она выбрала на телефоне камеру, приподнялась над его рукой и сделала два снимка открытой области. – Сам смотри.       Нда. А жить с технологиями как-то проще, что ли…       – Да из меня механик тоже, знаешь ли, не очень, – проворчал Баки, рассматривая снимок.       Хотя проблема оказалась видна сразу.       Черт знает, откуда тут возникло это стальное кольцо, но так зажимать линии передачи импульсов оно не должно было точно: под маленькой, не больше пары миллиметров в толщину, полоской, несколько раз овившейся вокруг его «нервов», уже заметно просел изолирующий материал, проглядывала спайка. Два… нет, три провода оказались пережаты завернувшейся проволокой.       – Ну и? – Наташа навалилась грудью на столешницу, заглядывая в телефон в его руке.       – Надо удалить вот этот кусок, – Баки постучал пальцем по экрану.       – Ты уверен?       – Я абсолютно уверен, что его там быть не должно. Это просто противоречит логике.       – Ага… – она вернулась на свое место слева от его лежавшей на столе руки и явно хотела сказать что-то еще по теме. Но не стала, сосредоточив внимание на детали. – Как это вообще случилось?       – Даже у Гидры есть запас прочности, – Баки хмыкнул, подумав, был ли этот запас рассчитан на Стива Роджерса, – а у ее техники тем более. В Вашингтоне мне прилично досталось, да и потом.       – Можно попробовать тупо перекусить проволоку, – Наташа потянулась к инструменту и сама же покачала головой. – Нет, слишком плотное кольцо. Я так тебе все провода расхреначу.       – Чего мне для полного счастья не хватало… Значит, придется разжимать. Справишься?       – Варианты ответа есть?       Чтобы ей было удобнее, руку пришлось вывернуть под таким углом, что все бегавшие под кожей мурашки сосредоточились в шее и под лопаткой, и Баки постарался дышать глубоко и медленно. Ладно, ладно, он это перетерпит, не хуже прочего. Получать вибраниумным щитом по морде куда неприятнее, про потерю конечности и вовсе не стоило говорить…       – Твою… м-мать… – прикосновение плоскогубцев к одному из «нервов» спровоцировало мгновенный спазм.       – Извини, – Наташа работала, закусив губу, и слова звучали невнятно. – Тут оголенные провода.       – Я догадался, – затекла нога, от сидения в одной позе на жестком стуле начала болеть задница. – Черт с ними, верхняя защита скроет.       – Могу предложить изоленту – универсальное средство спасения старых механизмов.       – Мне девяносто восемь, я еще молод. И вряд ли какая-то фигня из магазина подойдет к технологиям Гидры.       – Да ладно, любую технику и не только можно починить синей изолентой, – Наташа лукаво улыбнулась, и Баки хохотнул.       Очень зря, кстати.       – А почему именно синей? – разговор об этом был гораздо приятнее размышлений на тему «не отвалится ли у него рука после сегодняшнего вмешательства?»       – Просто это был самый популярный ее цвет в Советском Союзе. Как говорится: «С помощью прямых рук и синей изоленты можно сделать все что угодно».       – Я так понимаю, с техникой безопасности в части точного приборостроения в твоей стране было не очень, – Баки в конце концов приспособился: практически улегшись на стол, он подставил правую ладонь под щеку и теперь смотрел, как Наташа колдовала над его рукой.       – Моя страна с таким приборостроением как-то обеспечила успешное возвращение Гагарина, так что я бы на твоем месте не возникала.       – Возращение кого?       Она отвлеклась от дела, перехватив поудобнее щипцы, и вздохнула.       – Напомни найти тебе подборку «100 самых значимых событий двадцатого века» или нечто подобное.       – Лучше ты расскажи, – судя по его ощущениям и ее аккуратным движениям, стянувшее провода кольцо медленно, но верно поддавалось. Сколько там завернулось витков? Хорошо бы только два.       – Чего тебе рассказать? Юрий Гагарин был летчиком-испытателем и космонавтом, первым человеком, совершившим орбитальный полет вокруг Земли и вернувшимся из космоса живым. Это было в шестьдесят первом году. Погиб спустя лет десять, кажется.       – Убили?       – Внешняя помеха во время тренировочного полета и последующая ошибка пилотажа… официально.       – А неофициально? – Баки и сам не знал, почему его так заинтересовала история первого космонавта. Может, потому что в скупых словах Наташи, когда она говорила об этом давно умершем человеке, сквозило какое-то болезненное восхищение?       – Я тебя умоляю, на Зимнем Солдате свет клином не сошелся, тебя там точно не было, – она сделала довольно резкое движение кистью и выбросила на стол изжеванный кусок проволоки. – Ну, вроде все.       Да, точно. Совсем все.       Под головой было удивительно мягко, зато все остальное тело ломило, спине было холодно и жестко. Чудовищный контраст, нисколько не сглаживаемый лицом Наташи, возникшим в поле зрения.       – Слава богу, – вокруг ее головы маячил светящийся ореол.       Да, сильно же его башкой приложило, если плыло перед глазами. Обо что, кстати, интересно узнать?       – Не уверена, что тебе стоит дергаться.       – Я жив?       – Пульс есть…       – Уже что-то, – Баки приподнялся на локте и потряс головой, выгоняя дурман.       Он лежал на полу на кухне, аккурат перед столом, за котором сидел минуту назад. Наташа сидела рядом на коленях и комкала теперь в руках подушку.       – Я уж было подумала, что ты мне соврал и решил помереть, – ее улыбка была жалкой, фальшивой и нервной.       – Судя по твоему тону, я пробыл в отключке немного дольше, чем мне сейчас кажется?       – Три часа.       Класс. От этой привычки стоило избавляться.       – Как ты себя чувствуешь?       Баки отвел плечи назад и вниз, прислушался к внутренним ощущениям. Боли, терзавшей его несколько дней, не осталось, только ее отголосок в виде легкого онемения в районе шеи.       – Гораздо лучше, – и, дотянувшись до ее ладони, сжал. – Спасибо.       – Обращайся, – Наташа сжала его пальцы в ответ, и ее взгляд скользнул влево и вниз.       И Баки с запозданием понял, что до сих пор раздет по пояс.       Отворачиваться было глупо, пытаться закрыться – бесполезно, и он просто опустил голову для того, чтобы услышать задумчивое:       – А почему звезда?       – Что?       – Звезда, – она наклонилась, мимоходом опершись на его бедро, и коснулась рисунка на металле. – Разве символ Гидры не… гидра?        – Рисунок был нанесен, когда мы перебрались в Советский Союз… вроде бы, – Баки смутно помнил эту процедуру и не мог с уверенность утверждать, в какой временной промежуток это произошло. Время для него, заточенного в криогенную установку и никогда не допускавшегося не то что до календаря, а зачастую даже до часов, было нереальной величиной.       – Понятно.       Баки загнал на место все еще раскрытые пластины, поднялся и подал Наташе ладонь, легко вздергивая девушку на ноги. Инструменты со стола были, конечно, давно убраны; судя по посуде в раковине, она даже успела поужинать, пока он валялся в отключке. И у кого из них двоих железные нервы, спрашивается?       Последнее он сказал вслух.       – Ну, перетащить тебя я бы все равно не смогла, ты весишь килограммов сто, – Наташа включила плиту и, поймав его слегка удивленный взгляд, замешкалась: – Что?       – Просто интересно: решать все проблемы заваренным чаем с печеньем и конфетами – это национальная или личная черта?       Она рассмеялась:       – Ты что-то имеешь против? – и затем спросила настолько внезапно, что он сперва даже не понял: – Ты поэтому всегда переодевался, пока меня не было?       Баки вцепился пальцами в спинку стула, смотрел на медленно подходившую Наташу и чувствовал, как откуда-то изнутри, из самых глубин захлопнутого подсознания, рвался Солдат, для которого она – беспомощная с точки зрения боя и столь безрассудно-отважная – воспринималась помехой. Угрозой.       – Ангел, я знаю, как это выглядит. И не хотел пугать.       Она рассматривала его – от заросшего подбородка до обезображенного плеча, от красной звезды до пояса спортивных штанов, – и каждый миллиметр его кожи под этим серо-ультрамариновым взглядом горел.       – Похоже на ожог, – Наташа подняла руку, и, хотя внутри его головы глухо ворчал Солдат, Баки не стал ее останавливать.       Прикосновение кончиками пальцев почти не ощущалось: на стыке живого тела и мертвого металла восстановить полную чувствительность не смогла ни сыворотка в крови, ни медицина.       Ее шепот был едва слышен:       – Больно?..       Не стоило бы гордиться тем, что он наконец-то смог поколебать ее феноменальное спокойствие.       – Нет. Уже давно нет.       У нее в голове толпилась масса вопросов, комментариев, может, каких-то возгласов – Баки видел весь этот вихрь, мечущийся в ее глазах пополам со слезами. Но Наташа молчала, и это молчание ломало их обоих.       А впрочем – к черту.       – Я сорвался с поезда – тогда, в сорок пятом, когда сержант Барнс официально погиб…       – Замолчи.       – …руку оторвало при падении по локоть…       – Замолчи.       – …остальное, видимо, спасти не смогли…       – Заткнись! – она ударила ладонью, и Баки перехватил, развернул, прижимая ее спиной к своей груди, надежно фиксирую брыкающуюся девчонку. – Замолчи…       – Почему? – он, вопреки собственным ожиданиям, не клокотал от злости, разве что было немного грустно. – Потому что противно? Да только это тоже я, настоящий.       – Нет, – Наташа перестала вырываться, откинула затылок на его плечо, и Баки стиснул крепче – и объятья, и зубы, – и уткнулся носом в ее шею, вдыхая такой нелогичный в квартире аромат океана. – Не противно, я просто… Мне жаль.       – Жаль? Меня? – господи, почему же так тошно? – Я чудовище, ужас и страх разведок всех стран, призрак, я…       – Ты – бывший сержант пехоты Джеймс Барнс, друг Стива Роджерса, герой войны и жертва Гидры, – ее голос звучал спокойно, уверенно и слегка раздраженно. Так Баки когда-то говорил с одним наивным упертым дураком.       – Есть сотни людей, которые бы с тобой не согласились, ангел.       – Кто тебе важнее – они или я?       Баки выпрямился, и Наташа развернулась в кольце его рук, запрокинула голову, чтобы посмотреть в глаза.       – Джеймс, ты сам говорил, что есть ты, а есть Зимний Солдат. Почему, как только что-то выбивает тебя из колеи, ты сам же и забываешь об этом?       – Потому что, в отличие от каких-то эфемерных внутренних демонов, о которых трындят люди, мой Солдат – не сказка, не метафора. Он существует. Я существую.       Она глубоко вздохнула и прижалась щекой к его груди.       – И вот в свете этих твоих монологов ты серьезно думаешь, что какой-то там шрам может меня испугать?       – Ничего я не думаю, – буркнул Баки, – просто говорю.       – Тогда скажи мне еще кое-что. Почему ты меня так называешь?       – Как?       – Ангел.       Ой.