Hold me tight

      Пластиковый прямоугольник был яркого оранжевого цвета. Не потому что Баки такой выбрал, а потому что в половине второго ночи в киоске у автобусной остановки другого не осталось в принципе. И теперь он вертел его меж пальцев, одновременно проверяя моторику и регулировку нажима стали и механических мышц и испытывая терпение Наташи.       – Не смотри на меня так, ты сама согласилась.       – Ага, ради чистоты эксперимента, – фыркнула девушка. – Пять раз.       – Ну чтобы уж точно.       – Надеюсь, у тебя в планах не стоит прикончить всю пачку? Потому что, может быть, плохо тебе не станет, но до дома ты пойдешь пешком.       – Это еще почему?! – Баки старательно изобразил ужас.       Пешком? Ночью через половину Бруклина? Он мог только пожалеть тех, кто захочет спросить у него дорогу.       – Проветриться.       Впрочем, они и так медленно шли, переходя от одного освещенного круга на тротуаре к другому. Наташа подбрасывала почти пустую бутылку воды, роняя ее через каждые несколько шагов. Баки быстро научился предугадывать каждое падение и теперь сопровождал короткие полеты бутылки и их неизбежные остановки ехидными замечаниями.       – Скорость свободного падения от местоположения не меняется, зря проверяешь.       – А вдруг? – они снова остановились, Наташа присела, чтобы поднять бутылку.       – Нобелевская премия за такое исследование тебе точно не светит.       – Да упаси Боже.       Движение кисти вверх, вода в таре метнулась от горла к донышку, и бутылка снова упала на тротуар. И только теперь, кажется, Наташа заметила, что Баки остался стоять на пару шагов позади.       – Ты не идешь?       – Ну раз уж ты затеяла гимнастику перед сном, дай хоть насладиться видом.       – Пошляк, – хохотнула она.       Но вместо возмущений повернулась к нему спиной и медленно наклонилась. Баки улыбнулся:       – Зря ты не надела платье.       – О, а как же нравственность и мораль, мистер Барнс?       Он уже хотел ответить, что ночь и мораль не совместимы в принципе, когда их прервали. Парень, явно с того же концерта, что и они, поравнялся с Баки:       – Хэй, мужик, сигаретку дашь?       – Не курю, – откликнулся Баки и секунду спустя понял, почему парень так на него вытаращился.       Ну да, фраза «я не курю» от человека, державшего сигарету в пальцах, звучала по меньшей мере насмешкой.       – Прости, – Баки полез в карман, вытащил пачку. – Это я с непривычки.       – Только начал? – парень жестом спросил разрешения взять две и кивнул, когда Баки протянул ему зажигалку.       – Только этой ночью.

***

      – Рада слышать, что ты помнишь уговор, – я проводила запоздалого прохожего взглядом и вернулась к Джеймсу.       – Да-да-да, – он закатил глаза и перестроился так, чтобы я могла взять его под локоть. – Помню. Только сегодня и только на улице.       Пока мы стояли в очереди на вход, из толпы то и дело отходили парни и девушки, дабы покурить, и мы как-то незаметно свернули на эту тему в разговоре. Джеймс был непреклонен в том, что курящая девушка смотрится вульгарно независимо от внешнего вида в целом, я снова удивлялась его то ли выдержке, то ли незаинтересованности, и он ляпнул, что такими темпами я только подогреваю желание попробовать снова. В конце концов мы договорились, что, если он захочет, после концерта может купить пачку, но жить с курильщиком я не намерена.       И теперь Джеймс затягивался шестой по счету сигаретой, медленно превращавшейся в его пальцах в окурок.       Он курил, делая редкие, глубокие вдохи, отчего фильтр вспыхивал ярким огоньком, и выдыхал вниз, отворачивая голову от меня. Я подумала, что с такой техникой он мог бы сниматься в рекламе, причем совершенно неважно чего именно. Чего угодно на самом деле, потому что ему было бы достаточно просто стоять в кадре вот так: одетым в оттенки черно-серого, с зачесанными назад волосами, курить на пустой ночной улице под фонарем и получать по паре сотен подписчиц Инстаграма после каждого показа рекламного ролика на ТВ…       – Чему ты улыбаешься? – мы стояли перед подъездом, Джеймс закуривал новую и смотрел на меня.       – Просто пришло в голову. Ты мог бы сниматься в рекламе. С твоими данными от фанаток отбоя бы не было.       – А что с моими данными?       – Скромность, конечно, мужчин красит, но, если ты скажешь, что в тридцатых за тобой не волочились девчонки, я ни за что не поверю.       – Так то были тридцатые, а то сейчас.       – То есть да?!       Боже, это было в начале прошлого века, так какого черта меня задело? Наверно, потому что Джеймс лукавил (или не был уверен в себе, как был прежний), но внешне он почти не изменился.       – Эй, я в этом не виноват, это два, – он затушил сигарету и подошел вплотную. Я почувствовала легчайшее прикосновение пальцев к щеке. – Это было давно, это три. И у меня есть ты. Это раз.       – Тебе за такую математику тоже Нобелевскую не дадут, ты знаешь?       – За математику ее вообще никому не дают, – он наклонился, прикосновение к щеке стало тверже. – А тебе не нравится?       – Что мне категорически не нравится, – я отстранилась, ладонью в грудь прося отодвинуться его, – так это запах курева. Так что чего бы ты ни хотел сейчас, твой максимум – это душ и спать.       – Хорошо, – он мгновенно изменил направление движения, прижался губами к моему лбу. – Хорошо.       – И все же, каков результат эксперимента? – я смотрела, как Джеймс сминал оставшиеся в пачке сигареты стальной рукой и выбрасывал в урну.       – Честно? – он ухмыльнулся. – Вкус такой же отвратительный, как и восемьдесят лет назад.