Когда человек борется со своими мыслями, ему трудно оставаться беспристрастным. С. Е. Лец
Дождь барабанил по стеклу, по деревянным перилам и лестнице. Тяжелые частые капли, словно играя неизвестный ритм, гулко били по жестяной крыше и скатывались по водосточной трубе, почти заглушая рокотавший где-то далеко гром. Гроза ворчала глухо, почти устало и совсем не угрожающе… – Душу бы продал за такую фишку семьдесят лет назад. Я улыбнулась и повернула голову. Джеймс, как и я, лежал поперек кровати, свесив ноги и сложив руки на животе, и смотрел в окно за его головой. За окном было позднее утро, солнечное и ясное, без намека на облака. – Значит, я угадала, что ты оценишь. – Шутишь?! – он приподнялся на локте, и я увидела его восторженный взгляд. – Я про продажу души на полном серьезе говорю. Я рассмеялась. Вчера мне опять пришлось выйти на работу в выходной, и сегодня не хотелось не то что заниматься домашними делами, но даже вставать. Джеймс поворчал скорее для приличия – как бы ни стремился он выдавать себя за активиста, валяться в кровати ему нравилось не меньше, чем мне. Заворачиваясь в одеяло, он только бросил, что лежать в постели хорошо, когда за окном ливень, и я внезапно поняла, что он прав. Приложение звуков погоды на телефоне – офигенная штука, и теперь мы вместе балдели, закрыв глаза и слушая дождь. – С чем у тебя это ассоциируется? – внезапно прерывая уютное молчание, Джеймс задал вопрос. – Не знаю. С деревней, наверно, – я не особо напрягалась, пытаясь что-то вспомнить. – Лето, каникулы с бабушкой далеко за городом… Там часто бывали грозы, мы отключали на это время свет, чтобы ничего не коротнуло, и сидели на кухне, играли в карты. Было здорово. – Было? – Мы перестали туда ездить, когда мне исполнилось лет четырнадцать: мне стало скучно уезжать из города на целое лето. Потом дом продали. А потом и бабушка умерла. – Мне жаль. – Мне тоже… Знаешь, что самое забавное? – я перевернулась на живот, подложила ладони под подбородок. – Я больше скучаю не по тому дому, не по тому месту, а по ощущению свободы. Тогда казалось, что вся жизнь впереди, а лето тянется ужасно медленно. А сейчас лето пролетает так же, как остальной год, и вмещает в себя в лучшем случае один отпуск, если повезет. – В это лето тебе не повезло? – в его голосе была грустная усмешка. – Я в любом случае не планировала. В США с этим труднее, чем в России. А теперь уж точно не вариант. – Из-за меня? Я вздохнула. Технически ответ был «да», хотя и не по причине того, что мне было страшно оставить Джеймса одного на неделю. Да нет, он бы спокойно это пережил, я уверена. Вот только за отпуск мне двойной оклад не заплатят, в отличие от вечерних и выходных переработок. Я очень не хотела поднимать тему денег. Снова. Во-первых, потому что для мужика это вообще больной вопрос, а для мужика с больной головой – вдвойне. Во-вторых, месяц заканчивался, поджимала пора платить аренду за следующий, и по моим расчетам, если ничего не изменится, к октябрю-ноябрю мне придется влезть в отложенную на отдельный счет заначку. Благо что она была. И, к сожалению, видимых улучшений не предвиделось: вариант «поработать на русскую мафию» был давно отклонен, а других не появилось. Я прекрасно знала, что Джеймс читал утренние газеты не новостей ради, а изучал последние три страницы с местными вакансиями. Но все они выглядели спорными. Оставался последний шанс ткнуться в русский квартал, и Джеймс собирался заняться этим на следующей неделе. Но я сомневалась в успехе. Большая часть того, чем занимались мои нелегальные соотечественники, так или иначе подразумевала контакты с людьми чуть ли не по всему Нью-Йорку: уборка домов, ремонт техники и авто, разгрузочно-погрузочные работы опять же, – все это было строго противопоказано Зимнему Солдату. – Куда бы ты поехала? – Что? – я отвлеклась от размышлений. – Прости, я задумалась. Что ты сказал? – Ты говорила про отпуск, – Джеймс смотрел на меня, явно что-то подозревая. – Куда бы ты поехала, будь у тебя возможность? – Ну… у меня два варианта: какой-нибудь почти необитаемый остров и Рим. – Интересный разброс, – он улыбался тепло и нежно, и мне хотелось, чтобы все проблемы можно было решить мановением руки. – Ну остров я, положим, понимаю. А почему Рим? – Потому что это потрясающе красивый город, особенно в солнечную погоду. Действительно дух вечности. – Хмм… – Ты бывал там? – Нет. Я был в Италии, но до столицы мы не дошли, – Джеймс потянулся, и голос его зазвучал отстраненно и печально. – Гидра попалась на нашем пути раньше. Ну или мы ей попались, с какой стороны посмотреть. – А… ну да. Я прикусила язык. Битва при Аззано, конечно… – А ты бы куда поехал? – Я? Мысль насчет острова мне нравится. – То есть ты голосуешь за первый вариант? – я подвинулась ближе, и в одно мгновение Джеймс перекатился, оказавшись сверху. – О да, голосую. Осталась малость – найти такой клочок земли, на котором меня никто не достанет. – И ты бы остался там? – что-то болезненное было в идее, в том, как он об этом говорил. – …Пожалуй. Без Гидры, без войны, без Стива Роджерса, без прошлого… Идиллия практически. – Почему «практически»? – я приподнялась, инстинктивно, и теперь наши лица были на ничтожно маленьком расстоянии. – Чего в этой картине тебе не хватает для полного счастья?***
Дом где-то на берегу океана, в закрытой от ветров бухте, с высокого берега которой можно следить за заходящими в городскую гавань кораблями. Сидеть там ночью, свесив ноги в бездну, глядеть на огромные в южном полушарии звезды, рассыпанные по черному небу, на мигающие огоньки в далеком порту. А потом спуститься к воде, еще прогретой дневным солнцем, и искупаться. И пойти спать… Баки смотрел в синие глаза и читал в них собственные мысли. Наташа все понимала. Но молчала, потому что, скажи он или она нечто подобное, и второй будет вынужден зачитать весь список тех «но», которые расшатывали их отношения ежедневно. Пока они держались, и Баки думал – во многом потому, что они не мечтали. Ну или не вслух, по крайней мере. Мечты хороши, когда у них есть хотя бы ма-аленький шанс стать реальностью. В противном случае человек обречен страдать от несбыточности. – Я тебе обещаю, – нельзя это говорить, нельзя! Баки слышал собственный хриплый голос и понимал, что надо заткнуться. Вот сейчас, пока можно еще, – что мы полетим в Рим. Что мы будем гулять там по улицам, сидеть в кафе и наслаждаться жизнью. Она помедлила секунду или две, обхватила его шею руками и, когда Баки наклонился, прикусила его нижнюю губу. – Обещаешь? Черт. – Да. Баки не был идиотом, и Великая депрессия, а потом и военное положение, хотя и щадящее, многому научили. Например, не воротить нос ни от какой работы и находить ее там, где это возможно. Если рассуждать объективно, у них была довольно состоятельная для того времени семья: отец, мать, четверо детей – и при этом они не голодали, не жили на улице, хотя и платили по счетам с задержками. Они все и всегда работали, и Баки честно упахивался за троих, особенно когда Стив очередной раз оказывался на койке с очередным обострением очередной хронической болезни. Тогда все было во много раз проще. За несколько месяцев он пересмотрел хренову кучу вакансий. Даже если отмести все те места, где требовались американское гражданство (которое у него формально имелось, конечно, но формальность была условной) и высшее образование (которого Баки не получил в силу многих причин), все равно можно было найти, куда приткнуться. Теоретически. На практике он был мертвым преступником, чего уж. Если бы у него был выбор, сам Баки пошел бы служить. Не в армию – ну это грязное дело к черту, а вот полиция выглядела предпочтительнее. Или что-то вроде группы быстрого реагирования: в меру его умений и компетенции, в меру спокойно. Но выбора не было. Поход по русскому кварталу особых результатов не дал, разве что здешний церковный приход предлагал место в помощь при каком-то храме, да команда не слишком честных на руку и рожи парней собирала банду на участие в постройке супермаркета. Приобщаться к религии на таких условиях Баки не собирался (кто там бога знает, вдруг шарахнет молнией по храму, когда Баки будет внутри? Ну так, профилактики мира ради), околачиваться на городской строительной площадке в виде неформальной помощи тоже не очень хотелось. Этих-то хоть депортировать можно, если что, а куда его сдадут, если правда вскроется, лучше не представлять. И с каждым днем он все сильнее склонялся к мысли, что придется снова идти в порт. Мафия – дело поганое, конечно, но можно поискать что-то более-менее законное, а разгружать ночные контейнеры… Ну, ему не впервой. – Блин, да сдохните вы там, Христа ради… Оторвавшись от пустого листа перед собой – он все пытался и никак не мог поймать какую-то мысль, какое-то воспоминание – Баки обернулся. Наташа сидела за кухонным столом, уткнувшись в ноутбук, и практически билась головой в экран. – Что случилось? – Случились китайцы, чтоб их, узкоглазых придурков! – девушка смахнула кипу листов со стола. Вздохнула, откинувшись на спинку, и, запрокинув голову, оповестила потолок: – Честное-пречестное слово, я больше никогда не буду злить Линду. Ее месть – худшее, что со мной было за все время работы тут. – Вы опять повздорили? – Баки отодвинул стул, чтобы сесть рядом, и едва сдержал поползшие вверх уголки губ. Наташина начальница была, судя по Наташиным же отзывам, женщиной вообще-то неплохой и в профессиональном плане опытной, но дотошной и мнительной. – Не то чтобы повздорили… Просто я забраковала очередного стажера, которого пытались мне всунуть, в не самых лестных словах. Как оказалась, предварительно его одобрила сама Линда. Парень провалил вступительный тест, и наш начальник ее за такого кандидата по головке не погладил. Теперь она на мне отыгрывается, спихнув на меня работу ее стажера! – Неужели такое сложно задание? – Изначально нет, – выговорившись, девушка успокоилась и принялась собирать листы обратно. – Всего-то нужно обработать сорок страниц отчета китайской дочерней компании и сделать из него конфетку для Совета директоров. – И… в чем тут действительно сложность? – Баки нахмурился. Озвученная задача едва ли могла привести терпеливую Наташу в состояние, близкое к бешенству. – В том, что эти криворукие строители стен не могут в Гугл-переводчик! – Во что не могут? – ну, со строителями стен более-менее понятно, Великая Китайская стояла задолго до его рождения. Но последней отсылки он точно не понял. – Гугл-переводчик, – Наташа посмотрела на него, хмыкнула и открыла на экране ноутбука очередную страницу. – Программа такая для перевода с одного языка на другой. В это окно вбиваешь текст, которых хочешь перевести, выбираешь нужный язык – и вуаля, получаешь перевод. Работает в обе стороны: хочешь, переводи на незнакомый язык, хочешь, с него. Плюс-минус, конечно, но обычно получается сносно. Правда, не в моем случае. – И для любого языка работает?! – Баки с интересом разглядывал внешний вид программы, а Наташа открыла список. Впечатля-яет… Какие же мозги иметь надо, чтобы такое придумать и создать? – А при чем здесь китайцы, которые не могут в… в это? – При том, что они прислали отчет. Сорок страниц, – девушка наглядно продемонстрировала уже помятые и кое-где изгвазданные листы, побывавшие, видимо, на полу не в первый раз. – На том, что они, наверно, искренне считают английским. Но ты сам погляди. Баки взял одну страницу наугад и вынужденно признал, что Наташа права: читать эту дичь было просто невозможно. Большая часть текста была написана или, вернее, переведена, на язык, только слегка напоминавший язык Шекспира, да еще с ошибками через слово во втором, в то время как каждое третье представляло собой скорее транслитерацию китайского произношения латиницей. В итоге получилось нечто невразумительное. – Нда, юморные ребята. – Это не смешно, Джеймс. Мне надо свести отчет к пятнице, а я даже не представляю как. Тут же ни хрена не понятно! – А есть оригинал сего шедевра наскальной живописи? – Баки еще немного задумчиво повертел лист в руках и вернул на место. – Есть, – Наташа раздраженно собрала распечатки в аккуратную стопку, – но я ж говорю: в переводчик это загонять бесполезно. – Да нет, я не про файл, который прислали тебе, а про сам оригинальный отчет. – В смысле… в смысле оригинальный-оригинальный? На китайском? – Ну да. – Наверно есть у Линды… Но, поверь мне, от него толку будет немногим больше: с иероглифами у Гугла туго. – И все-таки? Наташа посверлила его взглядом, в котором четко читалось «ну и на кой ты заставляешь меня заниматься этой ерундой?», но полезла в электронную почту и спустя десяток минут развернула экран к нему полностью. – На, наслаждайся, извращенец. Легче стало? – Вот это другое дело, – Баки хмыкнул, придвигая ноутбук к себе. – «Маржинальность проекта при условии сохранения переменных издержек на текущем уровне составит сорок семь целых пятнадцать сотых процента». А неплохие деньги китайцы делают, однако.***
Я просто-напросто охренела. Мало того, что Джеймс смог прочитать и перевести текст с китайского, так и сделал это настолько литературно, что мне практически не пришлось ничего переформулировать. Только и успевала стучать по клавишам, записывая под диктовку да прерываясь в тех местах, где азиаты нагородили уж слишком заковыристые экономические термины и где приходилось использовать тот самый Гугл. После почти двух часов совместной работы, затянувшейся настолько исключительно по причине отсутствия у меня навыков слепой печати, я закрыла файл с уже хорошим, пригодным к обработке отчетом и уставилась на Барнса. – Джеймс, я даже не знаю, что сказать. – Спасибо будет достаточно, – он улыбнулся, разрывая и выбрасывая в мусорку криворукий перевод, уже давно забытый. Он не понимал. В упор не понимал, что шокировал меня больше, чем признанием в убийстве Кеннеди. Черт, да даже скажи Джеймс сейчас, что смерти Ленина и Сталина его рук дело, я бы не удивилась сильнее! – Ты, походу, не догоняешь… Ты только что перевел сорок страниц с китайского! – Ну да, – пожал он плечами. – И что? – Да не, ничего, ведь такое каждый второй может… ДА ТЫ ЧТО, РЕАЛЬНО НЕ ПОНИМАЕШЬ?! – Господи, Наташа, чего ты кричишь? Перевел, да, – плохо, что ли? Я вцепилась обеими руками в волосы и расхохоталась: – Да нет, как раз наоборот – хорошо, просто отлично. Только скажи-ка мне, пожалуйста: откуда ты на фиг знаешь китайский?! – Ну… Я смотрела и видела, как выражение его лица медленно менялось: от непонимающего к огорченному, почти потерянному. Сложив руки на груди, Джеймс отбросил волосы назад резким движением головы и отвел глаза. – Знаю. Какая разница откуда? – Ну тебе же это не с рождения дано. Ты его выучил? Гд… – я осеклась. Твою мать. Иногда я забывала. – Это они научили? – он кивнул, все еще глядя в сторону. – И русскому тоже? Еще один кивок, и Джеймс наконец выдохнул: – Да, и русскому, и китайскому, и другим – тоже. Солдат не был предназначен для длительной работы среди людей, но и выделяться, если что, не должен был. Да и… Я плохо это помню, но они – мы – меняли места дислокации регулярно. Вопрос понимания и, в меньшей степени, способности объясниться – вопрос выживания. Я закрыла ноутбук, чтобы только занять руки. И вдруг меня прострелило. – Другим? Ты сказал «другим тоже». Кроме русского и китайского тебя учили еще каким-то языкам? – Черт, Наташа, а это важно? Я не хочу вспоминать. Тема была Джеймсу явно неприятна, и обычно в такие моменты, когда мы затрагивали что-то, относящееся к Гидре, я отступала. Но не сейчас. – Мне интересно. И почему ты не хочешь об этом говорить? Это же не убийство президента, ей-богу. – А чем оно отличается? – он поднялся, задвинул стул и оперся о него руками. – Это тоже они сделали. Я не просил. – Это едва ли можно считать плохим улучшением. Стальные пальцы в мгновение ока сомкнулись на моем предплечье, Джеймс рывком поднял меня с места. В его глазах плескалась досада, голос стал опасно тих: – Улучшением? Улучшением? Ты так это называешь – то, что со мной сделали?! Черт. Блин. Да вашу ж… – Я не так выразилась, извини, – я не рискнула сейчас к нему прикасаться, надеялась только, что он поймет: мне действительно жаль, что я использовала столь неудачное слово. – Но то, что тебя научили скольким-то языкам, точно не худшее из всего, разве не так? – О да, в списке «худшего» много всего другого: захват заложников, зачистка периметра, пытки… – Не передергивай, – поморщилась я. – Я не передергиваю, я констатирую факт, – Джеймс наконец отпустил меня, но назад не отошел. – Да, ты права: лингвистические изыски Гидры были наименее болезненной частью. Но это все равно они. – Это все равно ты.***
Баки почувствовал, что начинает закипать. Редкое дело в отношении Наташи, но ее интерес сейчас неимоверно бесил. – Это все равно ты. Вспышкой злости – желание схватить ноутбук и швырнуть в стенку, чтобы она замолчала. Вместо этого он стиснул спинку стула, снова, но на этот раз сильнее, почти слыша, как дерево крошится под его пальцами. – Гидра создавала машину для убийства, и я, черт возьми, всеми силами стараюсь перестать ей быть! Какого хрена ты сейчас от меня хочешь? – Я ничего не хочу, я всего лишь спросила, какие языки ты знаешь, а тебя понесло, – Наташа так упорно стояла на своем, что становилось противно. – Английский, китайский, русский, немецкий, французский, итальянский, испанский, японский, румынский и польский. Теперь ты отвяжешься? – Что, прямо все идеально знаешь?.. – Теперь! Ты! От меня! Отстанешь?! Они застыли одновременно, только эхо его крика будто бы металось по комнате. Наташа сделала глубокий вдох и процедила сквозь зубы: – Не ори на меня. – Не надо было задавать вопросы. – И перекладывать на меня твою сраную ответственность тоже не надо! – его-то уже отпустило, и сожаление за поведение коснулось сердца. Зато, кажется, понесло ее. – Я, может, подобрала не те слова, но срываться на мне, как сторожевая собака, я тебя не вынуждала! – За собаку спасибо. – Вот лингвист хренов. Девушка хлопнула по столу ладонью от избытка чувств. А Баки вдруг стало смешно. Ну надо же, а Наташа, оказывается, умеет не уступать. Не извиняться, не сглаживать углы, подстраиваясь под него, не щадить истерзанного пленом бывшего сержанта… Неожиданно – сказал бы он. И солгал бы самому себе. Потому что Барнс в общем неплохо разбирался в людях, что тогда, что сейчас, и мягкость и спокойствие девушки – далеко не все, что он в ней видел, и далеко не все, что ему в ней нравилось. Тот Баки, пожалуй, не стал бы смотреть глубже, подумалось вдруг. Тот Баки, если честно, кажется, никогда не… – Алло, Марс, это Венера, прием, – Наташа пощелкала пальцами перед его лицом. – Ты меня не слушаешь? – Я небольшой любитель слушать женские истерики, – да кто ж его опять за язык тянул?.. – Ладно, ладно, прости, я погорячился. Извини. – Проехали. И все-таки насчет… – Нет, – Баки увидел, как на секунду лицо девушки приобрело снова то самое выражение, с которым она спорила с ним минуту назад, и покачал головой: – Закрыли тему. Наташа пожала плечами и молча вернулась к работе, а он – к чистым листам. Кажется, до конца вечера они оба больше не написали ни строчки.