Неужели должна наступить ночь, чтобы в наших головах просветлело? С. Е. Лец
– Ты в порядке? Я поморщилась. Свет за окном казался невыносимо резким, голос Джеймса – неприятно громким. Кофе горчил до тошноты. – Я просто не выспалась, сколько можно спрашивать? – А сколько можно не высыпаться? – он был раздражен, и это действовало мне на нервы. – Ты который день задерживаешься допоздна, ворочаешься полночи, а потом не можешь встать. Если тебе нехорошо, не лучше ли взять… ну не знаю – больничный? Отгул? – Не лучше, – обсуждать мое состояние не хотелось. Вообще ничего не хотелось, кроме как спать. – И да, я сегодня задержусь. – Наташа… – Нет, – я поднялась. Завтрак не лез. – Как ты сказал на прошлой неделе? «Закрыли тему»? Вот да, закрыли. Все, я ушла. Я вышла в коридор, накинула пиджак и, проигнорировав его попытку мазнуть меня поцелуем по щеке, выскользнула за дверь. Душу грела мелочная, неправильная, ненужная месть. «Ну почему он меня не слушает? Почему?!» После того, как улеглось удивление от лингвистических умений Джеймса, в мою голову закралась одна идея. Многоязычие в наше время открывало потрясающие возможности, в том числе в рабочей сфере. Сколько народу отказывались от выгодных профессиональных предложений только потому, что они требовали знаний иностранного языка? Да чего далеко ходить: в универе у студентов нашего курса была возможность поехать по обмену в Испанию. Сколько поехало? Одна девчонка, изучавшая испанский еще со школы. Джеймс знал девять языков. Десять, если с родным для него английским. С такими обширными познаниями вопрос поиска работы упрощался. Но все попытки даже разговора натыкались на сопротивление, которому позавидовал бы самый колючий еж. От молчания до прямого «я не хочу говорить» – Джеймс обрывал меня прежде, чем я успевала начать свою мысль. Мы ругались, мирились и снова ругались. Не то чтобы сильно. Но осадок оставался. Погруженная мыслями в дела домашние, я не заметила, как дошла до метро, автоматически, отработанным движением, запустила руку в сумочку, вытащила кошелек и приложила к валидатору. И ничего. Не поняла. А где зеленый свет? Еще раз. Тот же результат. Проездного в кошельке не оказалось. Какого… фига?! С трудом задавив желание отшвырнуть вещь, я все-таки вспомнила, что вчера вечером перебирала карты и наличку, выбрасывала скопившиеся чеки… И, судя по всему, не вернула на место ни МетроКард [1], ни пропуск для офиса. – За-ши-бись. К горлу внезапно подступил спазм. Ну за что мне это наказание, а?.. Ну вот за что? Умом я понимала, что ничего страшного не случилось. Купить билет на две поездки – ну подумаешь, пяток баксов. А в здание меня по копии паспорта пустят, которую я всегда таскала с собой. И все же по непонятной причине обидно было до ужаса, и я потратила лишние не пять долларов, а пятнадцать минут, стоя у кассы подземки и бессмысленно обшаривая опять кошелек, потом сумку до самого дна, будто могла волшебным образом найти там проездной. Не нашла, конечно, только желание сорваться на ком-нибудь возросло в разы, и я в первый раз так сильно радовалась, что у Джеймса не имелось мобильника. Будь у меня сейчас хоть небольшой шанс позвонить ему и что-нибудь высказать, я бы точно им воспользовалась. Офис встретил меня оглушающим гулом открытого пространства, а Винсент – широкой улыбкой, которая заметно увяла, как только он увидел мое лицо. – Все в порядке? – Просто потрясно. – С парнем поругалась? Я упала на стул и посмотрела на коллегу. Отдать ему должное, с момента возвращения из больницы Винсент никому о моей личной жизни не проболтался. И в конце концов, когда завершилась история с письмом, а я не прыгнула к нему на шею от благодарности, он занял выжидательную позицию. Наше с ним общение теперь каждое утро начиналось одинаково: он предлагал купить кофе – я отказывалась – он с улыбкой говорил «в следующий раз», и на следующий день повторялось то же самое. Его эта игра в хищника и преследование, кажется, забавляла. Меня же начинала утомлять. – Да или нет – какая тебе разница, Винсент? – пожала я плечами. – Всего лишь хочу по-дружески поддержать. – Молодец, ей это понадобится, – Линда, как сам Сатана, которого не призывали, появилась за моей спиной и бухнула на стол толстую папку. – Переделать. Все. Дедлайн сегодня, – и упорхнула восвояси. Винсент, поймав мой взгляд, все-таки предпочел тактично слиться – в пределах нашего офиса, разумеется, то есть за стол напротив. Я открыла папку, с отвращением пролистала. Блеск. Уволить за такие ошибки, конечно, не уволят – не тот масштаб, но переделывать придется в темпе. В очень быстром темпе, потому что работы у меня и помимо этого немало. В метро было пусто. Еще бы – в такой-то час. Я стояла, слушая стук приближающегося поезда, смотрела на веселую, чуть, кажется, пьяную парочку на другом конце платформы. Им было лет по двадцать максимум, девчонка заливисто хохотала, парень без особого стеснения прижимал ее к себе за задницу, едва ли не залезая рукой под короткую юбку. Я отвернулась. Вот они могут таскаться по всему Манхэттену без опасений, могут пойти в кино или посидеть в кафе. Наверно, учатся, может, где-то подрабатывают, живут на полную катушку… Бесят, блин. Просто бесят. Пришел состав, я плюхнулась на сидение и закрыла глаза. Сорок минут – и я дома. Всего-то.***
Баки считал круги. Один. Два. Пять. Десять. Тридцать. Шестьдесят… Это переставало быть смешно. Даже с учетом порой довольно жесткого Наташиного юмора. Она задерживалась на работе на час, на два. Могла посидеть до девяти. Но часы показывали уже половину десятого. Баки чувствовал, как ожидание вытесняла злость. Он, конечно, не святой и где-то, может, был резок эти дни. Но она тоже перегибала палку своим дебильным интересом. И изводить его нарочитыми задержками – глупо, а как сегодня – вообще чересчур. Что за девчачья истеричность?! Он заварил кофе, врубил телевизор, но сосредоточиться на программе не мог. Пальцы сами собой сжимались в кулаки, в груди жгло, и Баки закрыл глаза. Сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Ладно. Ладно. Один раз Наташа оставалась в офисе до десяти, было такое. Почему-то вспомнился ни разу не виденный лично, но хорошо представляемый по разговорам Винсент. Сколько времени Наташа проводила вместе с ним в одном посещении? Ходили на обед они тоже вместе? Современный, симпатичный наверняка парень, при работе, все дела… Да ну, бред. Баки обстоятельно вымыл чашку, пытаясь уверить себя, что вовсе это не раздражение и не ревность, мельком взглянул на часы – и вдруг понял. Да, это не раздражение и не ревность… Было начало двенадцатого. …это тревога. Записка у зеркала – на всякий случай, если у него все-таки паранойя, и они разминутся. Крепко зашнуровать ботинки, ключи и проездной – во внутренний карман, чтобы не выпали, куртку поверх футболки – чтобы скрыть нож вдоль поясницы. Руки совершали движения абсолютно четко, скупо и привычно, а Баки думал: начинать надо от офиса. Окна фирмы на двенадцатом этаже не горели, стеклянные двери заперты. Судя по табличке на входе, охрана закрывала центр в одиннадцать. Ломиться смысла нет. Сквер у здания был пуст. Баки обошел раз, другой. Здесь горели фонари, пролетали мимо, несмотря на поздний час, машины, работала круглосуточная палатка фастфуда. Продавец в заляпанном фартуке легко вспомнил Наташу по описанию. Да, проходила ко входу к метро. Одна. Часа полтора назад. Отсюда до квартиры сорок минут. Не полтора часа. На станции у бизнес-центра – пусто. На следующей – тоже. И на следующей. Баки методично приезжал на каждую остановку по маршруту, обходил платформу, выходил на улицу. Снова. И снова, пока не оказался около дома. Окна квартиры темные. Черт. Баки вернулся на станцию пересадки, вышел, помассировал ноющие виски. Ехать обратно к офису бессмысленно. Но Наташа точно села в метро, линия там одна. Тут должна была пересесть. Пересела? Может, да. Может, нет? Баки вернулся на линию, тянувшуюся от Манхэттена. Станция вниз. Еще одна. И еще… Он увидел ее сразу, как только вышел из вагона. Наташа сидела на корточках у стены, в самом конце перрона, сумка валялась у ног, и за руками не видно было опущенного к коленям лица. Рядом он оказался за два удара сердца. – Наташа? – голос едва слушался. Девушка вздрогнула, подняла голову, и Баки увидел следы слез на щеках. Господи, нет… Что угодно, только… нет. Нет. НЕТ! – Джеймс? – она оттерла влагу тыльной стороной ладони и нахмурилась. Взгляд был грустным и удивленным, Баки не разглядел в глазах ни страха, ни паники. Шок? Замедленная реакция на стресс? Плевать, сейчас было важно не это. Сейчас надо забрать ее отсюда, просто забрать… Баки закусил губу изнутри, чтобы только не закричать. Убьет. Перероет Бруклин, Нью-Йорк, Америку, но найдет их и убьет к херам, изничтожит, заставит захлебнуться в собственной крови. Если надо будет, использует весь свой арсенал опыта, все десятки лет убийств вспомнит, даст волю Солдату – плевать на цену, он заплатит! – но найдет этих подонков. Из-под земли достанет и убьет, кем бы ни были. – Что ты здесь делаешь? – Наташа уперлась в стену и попыталась встать. Не получилось: ноги ее явно не слушались. Осторожно подставляя ладони, чтобы не дать ей упасть, Баки стиснул зубы. Жаль, что не взял перчатки… …что не хватился раньше… …что довел до того, чтобы она задерживалась, снова и снова, и возвращалась домой одна… Он найдет их и убьет. А потом найдет пистолет и застрелится. – Неважно. Ты… ты можешь стоять? Идти? – ежесекундно ожидая, что она дернется, отшатнется от него или впадет в истерику, Баки помог Наташе подняться, стараясь не касаться нигде, кроме плеч, хотя изнутри сжирало желание закутать девушку в объятия, отгородить от мира… Нельзя. Раньше надо было. А теперь… нельзя. В голове как-то механически переворачивались страницы давней инструкции по действию в аналогичной ситуации, которую кто-то из девчонок притащил домой с сестринских курсов. Там было пунктов восемь, кажется, и не было ничего, что могло сейчас унять ту вину и ненависть, которые душили Барнса. Господи, если ты меня слышишь… умоляю тебя… – Вполне, – Наташа подняла сумочку, убрала за ухо прядь волос. Она вела себя нормально. Баки не понаслышке знал, хоть и применительно к другим случаям, как страшен психологический откат. – Мы поедем домой, хорошо? – не дотрагиваться. Не кричать. Не торопиться. Засунуть в задницу собственную агонию. И быть спокойным. Наташа посмотрела на него долгим настороженным взглядом и кивнула. До квартиры они добрались минут за тридцать. Баки сидел рядом, следил за ней в отражении окна поезда. Волосы растрепаны, нос красный, но следов побоев на лице нет. На руках тоже ни ссадин, ни синяков. Не стала сопротивляться? Разумно, конечно… Вспороть ножом горло от ключиц до подбородка, медленно, чтобы сделать нестерпимо больно. – Сколько времени? – Наташа поймала его взгляд, пока он открывал дверь. – Когда я выходил из дома, была половина двенадцатого. Сейчас, наверно, около двух. – Нда. Пятница не удалась, – протянула она. – Утро было паршивым, день хреновым, а вечер… Сумка полетела на пол, следом – пиджак. Наташа швырнула туфли и босиком прошла на кухню. А Баки вдруг понял, что совершенно не представлял, что делать. Вообще-то стоило бы вызвать «скорую», если на то пошло. На кухне Наташа села за стол, сложила руки, как прилежная ученица и, устремив на него вызывающе насмешливый взор, произнесла: – Ну, давай. – Что? – он осторожно обходил стол. – Нотацию читай. О том, что я опять задержалась, что решила над тобой поиздеваться, что я опять виновата… Чего ты там еще говорил в таких случаях? Горло перехватило, Баки навалился руками на столешницу, потому что ноги подкашивались. – Прости меня, – вытолкнул он шепотом. – Бога ради, прости меня, ангел, – оставаться в вертикальном положении стало непреодолимо тяжело, и Баки все-таки опустился на пол рядом, утыкаясь лицом в ее колени. – Я… если бы я знал, чем все закончится, я бы скорее поговорил с тобой на всех этих языках… Он бы вспомнил их все, забыв о Гидре, и на всех них сказал бы, как сильно она ему дорога. Но какое теперь это имело значение?.. Волос коснулись пальцы, и Баки неожиданно ощутил, как его с силой потянули вверх. – Ты че, нажрался? – оторопевший взгляд девушки как-то диссонировал с произошедшим. – Ты чего несешь, романтик хренов? Что за «если бы я знал, чем все закончится»? Теперь ты по бабскому принципу пошел? – А?.. – Я говорю: что я пропустила в наших отношениях, пока работала и как дура каталась на метро? – Почему как дура? – Баки завис на последней фразе непроизвольно. Совсем не так он себе представлял девушек после изнасилования. – Ну хорошо, не «как», – пожала плечами Наташа, – просто дура. – Чего? – Баки чувствовал, что потерял нить разговора. Хотя, если подумать, бред мог быть просто реакцией, как и скрытая агрессия… – Да что с тобой? – эти нотки в ее голосе он узнал безошибочно: тревога. – Джеймс, не пугай меня, пожалуйста, ты несешь какую-то чушь. – Да, наверно… Давай врача вызовем, может? – он судорожно пытался удержать ее в рамках адекватности. С настоящей женской истерикой он вряд ли справится. – Наташа, ты… ты сможешь ответить мне на один вопрос? Девушка резко встала, и Баки подскочил на ноги следом, отмечая, что стоит к ней чересчур близко. Отойти бы. – Я бы от тебя тоже пару ответов хотела получить. Но ладно, спрашивай. – Сколько… – произносить это было тяжело до ужаса. – Сколько… их было? Наташа помолчала. Вздохнула. – Так. Я в упор не понимаю, как и чем ты умудрился накидаться, но лучше бы тебе пойти спать. Потому что я уже ни фига не соображаю, что ты говоришь, а разбираться у меня не хватит терпения. Как там… отрицание, да? Из Баки был хреновый психолог, и следующий вопрос, который нельзя было задавать ни при каких обстоятельствах, он выпалил, не подумав: – Как ты оказалась на Холси-стрит? Не последовало ни вспышки страха, ничего другого подобного – она просто пожала плечами. – Проехала пересадку, вышла, когда сообразила. А потом накрыло, наверно. Тяжелые выдались дни. Ночь, пустая платформа метро… Уж и поплакать девчонке в одиночестве нельзя, – Наташа виновато улыбнулась. – Правда, во времени совсем потерялась. Извини, что заставила бегать из-за меня. – Ты проехала станцию? – из всего сказанного он выцепил единственное. – Да, я, кажется, заснула в поезде… Все, что произошло дальше, Баки помнил смутно.***
Я осеклась. Ой-ой, он что, реально злится? Вот прям совсем злится? Ну задержалась на работе, да, снова, – тому были причины. И свою станцию я уж точно не нарочно пропустила. Хотя что он думал, когда сидел дома в двенадцать ночи, а меня все не было, одному Богу известно, но не повод же это так на меня смотреть? Как будто прибьет сейчас голыми руками. Я открыла рот, чтобы извиниться еще раз, но не успела. Джеймс сграбастал меня за плечи, толкнул к столу и оборвал мои попытки вставить хоть слово поцелуем. Неожиданным, горячим. Его пальцы вцепились в мои волосы на затылке, я запрокинула голову, подчиняясь движению, и почувствовала, как он стиснул зубы на моей шее в районе пульса. Мой выдох сорвался во всхлип, его – в стон. – Блядь, ты хоть на секунду… хоть на секунду представляешь себе, – свободной рукой он выдернул блузку из брюк, кожу обожгло быстрым, требовательным прикосновением, и я седьмым чувством отметила, что пуговицам настал-таки капут, – что я себе успел выдумать, пока тебя искал? Джеймс отпустил наконец мои волосы, подхватил, усаживая на стол, и прижался губами к точке чуть ниже впадины между ключиц. – Что-то вроде того, что сам делаешь сейчас? – складывать два и два, когда мужчина абсолютно бесстыдно сжимает твою задницу и придавливает тебя к своему паху, довольно трудно. Пиздец как трудно, я бы сказала. Но сдаваться без боя не хотелось. – Насилие подразумевает отсутствие согласия, – блузку он столкнул вниз по моим рукам, на обратном движении расправился с лифчиком. – Не помню, чтобы я его давала, – извернувшись, я попыталась ткнуть его в плечи, но Джеймс перехватил мои запястья, завел за спину, вынуждая прогнуться в пояснице… И остановился. Тяжело дыша, я коснулась губами его виска: – Солнце? Он стоял, легко удерживая две мои руки в одной своей ладони, и все еще прижимал меня к себе. Будто пытаясь отвлечься, Джеймс уткнулся носом мне в шею. – Я бы их убил. – Кого? – Кого угодно, – он выпустил мои запястья, завел руку себе за спину, и я увидела блестящее лезвие ножа. Джеймс вслепую бросил клинок на стол рядом с нами. – Окажись в тот момент рядом с тобой кто угодно – неважно кто, неважно сколько – я бы убил раньше, чем они успели бы осознать. И чем я бы успел разобраться. – Фраза «убью за тебя» еще никогда не звучала настолько однозначно. Он поднял голову. В его глазах была гремучая смесь облегчения, сомнения и тягучего, низкого желания, от которого у меня сводило внизу живота. – Можно вопрос? – не знаю, зачем я спросила: более неподходящий момент было трудно найти. А может, наоборот. – Даже два. – Да. – Гипотетически: если я сейчас скажу «я не хочу», ты отойдешь от меня? На скулах проступили желваки, Джеймс втянул воздух через нос. Я внезапно поняла, что его била мелкая дрожь, но в серых глазах была сталь, а в хриплом, напрочь сорванном голосе – спокойствие: – Да. – По шкале от одного до десяти, насколько ты?.. – Неважно, – он наклонился вперед, медленно, не отрывая взгляда от моих губ, но вместо поцелуя прижался своим лбом к моему. – Десять. Одиннадцать. Двадцать. Неважно. Ты можешь мне отказать, – его тон упал до шепота, Джеймс зажмурился. – В любой момент, по любой причине. Как бы я ни хотел – Господи, как бы сильно я ни хотел, – это твое право. – И все-таки ты романтик, – я потянула вниз молнию на его куртке, в глубине души надеясь, что он не припрятал на себе ничего кроме уже вытащенного ножа. – Это не романтика, это уважение. – Спасибо, – я расстегнула куртку до конца и, сдвинувшись на самый край стола, потянула его за ремень ближе. Он подался бедрами мгновенно, резко, и два слоя одежды ни хрена, ни на йоту не сгладили ощущения, ни мои, ни его. – Наташа… – он прижался сильнее, не давая отстраниться, хоть я и не собиралась. – Так вопрос был все-таки гипотетическим? – Абсолютно.***
Баки лежал на животе, подложив руки под щеку, и смотрел. Просто смотрел, без единой мысли, наслаждаясь этими короткими мгновениями. – Ты не думал постричься? – Наташа встретила его взгляд, подперла голову ладонью. – Думал. – Коротко? – Как тогда? Нет, наверно. Слишком приметно. – Сам говорил, что тебя едва ли узнают на улице. – Тем не менее не хочется проверять на практике. Все плохо? – Прости, не поняла? – она нахмурилась от внезапной перемены темы, и Баки вздохнул. Было странно как-то возвращаться снова к обсуждению бытовых вопросов, когда за окном суббота, почти пять часов утра и бессонная, хотя и по совокупности причин, ночь. – Я про наше финансовое положение. Я понимаю, что ты поэтому задерживаешься на работе, но неужели все настолько плохо? – Ну, не настолько, – Наташа приподнялась на локте, одеяло скользнуло по ее плечу вниз, но она не стала ловить. – На самом деле нет. – Ты не хотела меня видеть? – другой причины, с чего бы еще девушка пропадала в офисе допоздна, он не видел. – Не хотела опять с тобой ссориться. Баки зарылся лицом в подушку. – Джеймс, дай мне сказать, – ее рука коснулась его затылка, плеча, дальше вниз вдоль позвоночника, оставляя теплый след. – Пожалуйста, дай мне хотя бы закончить мысль. – Хорошо. – Ты знаешь десяток иностранных языков, – плечи напряглись сами собой, но он смог промолчать. – И мой интерес к этому вопросу, чтобы ты ни думал, вовсе не праздный. Если ты не хочешь рассказывать, как, когда и кто тебя им учил, – окей, я не настаиваю. – Тогда зачем возвращаться к теме? Если тебе не интересно все это – тогда что? – Ну… сам факт, я бы сказала. Он снова повернул голову, чтобы видеть ее. Наташа истолковала его взгляд по-своему: убрала руку. – Все, что сделано с тобой, уже не отменить. Вопрос только, использовать это или нет. И как. Баки перекатился на спину, закинул ладони под затылок и прикрыл глаза. – Допустим. Допустим, ты права… Он буквально заставил мозг работать в этом направлении. Потому что Наташа действительно была права: тех знаний и умений, что вбила Гидра в сержанта Барнса, создавая Зимнего Солдата, из него уже не выдрать. Они есть. Он… есть. Он пытался перестать быть Солдатом. Но возможно ли это в принципе? Его вдруг обдало холодом. Баки долгое время уверял сам себя: да, возможно. Не вспоминать, не использовать, не наводить никого на след, и якобы это решит все проблемы. Но рефлексы, в десятки раз обостренные сывороткой, за этот год с лишним часто вытаскивали его из почти безнадежных ситуаций. Как и сила, и ловкость, и особенно – умение оставаться незамеченным. В конце концов, он не колебался, когда сел помогать Наташе с китайским текстом, и, случись с ней что-то – лучше бы нет, но все-таки – Баки признавался самому себе: без колебаний пройдет по трупам. Он пытался перестать быть Солдатом, но не получалось. Может, потому что – ужасно, непривычно, нелепо! – он и есть Солдат? Может, вся ирония в том, что на самом деле он не «уже не тот Баки и не оружие Гидры», а «и Баки, и оружие Гидры в одном»? Может, все дело в этом… И в том, что у него плохо с головой, конечно. Плеча коснулись Наташины губы. – Джеймс? Ты спишь? – Нет. Думаю. – О чем? – Обо всем. – О пингвинах в Африке тоже? – Да, опасаюсь, как бы их там папуасы не съели, – усмехнулся он, открывая глаза. – Возвращаясь к нашему с тобой разговору: если ты не хочешь знать подробности, что тебя интересует в моей мультиязычности? – Открывающиеся возможности, – она пристроила голову ему на груди и поспешно закончила: – В профессиональном плане. – Как-то не улавливаю. – В современном мире вопросы понимания и, как ты сказал, способности объясниться важны во многих сферах. Глобальная рыночная экономика, интеграция, интернациональные компании… – Можно без экономической лекции, пожалуйста? – Короче: с подобными знаниями гораздо легче найти работу. Баки фыркнул. А уж он-то думал, будет что-то по-настоящему дельное. – Наташа, вот сейчас ты меня действительно разочаровываешь. Ну и кому нужны мои знания языков, если я все равно остаюсь вне закона и не могу светить рожей? – Я думала об этом, – она вообще, кажется, не заметила его иронии. – Можно быть переводчиком на удаленке. Так многие работают. – Каким переводчиком? – На удаленной работе. Это значит: в офисе сидеть не надо, с начальством лично общаться не надо. Получаешь задание, выполняешь его и получаешь за это деньги. – А задание как получать-то? И деньги? – По Интернету, темный ты мой человек. Баки мысленно обругал себя за несообразительность. Вот вроде бы знал, пользовался даже, а все равно не воспринимал некоторые вещи как само собой разумеющиеся. Бытовая техника – да. Телефон – тоже. Интернет – уже с трудом. В представлении Баки всемирная сеть предназначалась для поиска информации. Может, развлечения ради. Про работу он как-то не думал, хотя чуть ли не ежедневно видел, как это делала Наташа. Обмен сообщениями, файлами данных, картинками с котиками, которые присылала ей Мишель… – И как это работает? – Да так же, как и обычная трудовая деятельность. Только более свободный график, отсутствие дресс-кода и коллег. И кстати, – Наташа внезапно села, явно осененная какой-то новой идеей. – В таком случае работодателю вообще нет необходимости знать, кто именно выполняет задание. – То есть… – вот тут шестеренки все-таки начали вращаться. – Официально можешь работать ты, а на самом деле я? Слушай, а это вариант… Только неужели даже на такой работе нет какого-то вступительного теста? Личного. – Зависит от ситуации, – поджав ноги, она постучала пальцами по коленке. – Удаленная работа – понятие широкое. Можно найти фирму где-нибудь в Калифорнии, а работать из квартиры в Нью-Йорке. Но вообще у меня есть мысль, как избежать этого. – Выкладывай, – в нем просыпался подзабытый азарт. Баки всегда любил вызовы, и процесс мозгового штурма доставлял ему удовольствие. – Российское посольство. – Издеваешься? – Ничуть, – она покачала головой. – В любом посольстве нужны переводчики, причем иногда в объеме, превышающем представления простых смертных. И порой там не прочь привлечь сограждан. А учитывая наш менталитет… Ну, я правда думаю, что, даже если мне придется объяснять ситуацию с твоим нелегальным положением, это не станет проблемой. Можно попробовать. Они помолчали. Баки лежал, взвешивая все «за» и «против», Наташа смотрела в окно, за которым медленно светало. – Ну, – в конце концов он принял решение. – Мы ведь ничего не теряем, да? Давай попробуем. [1] MetroCard – проездной в нью-йоркском метро.