Give me your lips, the lips you only let me borrow. Love me tonight and let the devil take tomorrow. (Kiss of fire by Louis Armstrong)
Я сидела за столом, нарезая помидоры-огурцы для салата, но больше смотрела в его спину. Джеймс с утра был странно тих и как-то насторожен. Молча оккупировал ноутбук на несколько часов, на все мои замечания отвечал односложно, и его мысли витали явно не здесь. Даже сейчас, прожаривая мясо на сковородке, он делал все размеренно и четко, будто действовал на автомате, а в уме в это время решал задачу колоссальной важности и сложности. Я не лезла. В конце концов, ему как раз полезно разматывать клубок собственной памяти и мыслей. Сама думала только, что повсеместная в фильмах и книгах телепатия для тех, кто ею по-настоящему владеет (если такие вообще существуют) наверняка ни хрена не дар, а самое настоящее проклятье. Вот так идти себе по улице, наслаждаться жизнью и вдруг бац – невовремя поймать мысли кого-то вроде Джеймса Барнса. Интересно, а болевой шок для подобного случая применимый термин?.. Передо мной шваркнула по столу тарелка. – Какие у тебя планы на вечер? Я так отвыкла с утра слышать его голос, что не сразу отреагировала. – Прости, что? – Этот вечер, – Джеймс сел напротив, провернул в пальцах столовый нож. Завораживающее движение, которое я отчаянно пыталась из него выбить. Пока безуспешно, но спасибо и на том, что он об этом помнил. – Извини, – нож аккуратно лег рядом с тарелкой. – Так во-от… У тебя есть планы на сегодня? – Ну… Поваляться вместе на диване, посмотреть какой-нибудь фильм. Это считается? Он медленно кивнул, глядя уже не на меня, а в собственный обед. Снова взял приборы. Следуя логике, далее мне стоило спросить что-то вроде «есть другие предложения?», но я промолчала. Не я завела разговор, и уж точно я не знала, какие тараканы бегали в его голове. И может, он уже пожалел, что вообще начал? Я пожала плечами своим размышлениям и занялась едой. Если что-то важное – он вернется к теме. Если же нет, если это был минутный ошибочный порыв, незачем лишний раз заострять внимание. Поели, я мыла посуду, краем глаза отметив, что Джеймс не ушел в комнату и не уселся на диван снова за ноут или телевизор, а стоял, прислонившись плечом к стене. Почти демонстративно дожидался, пока я покончу со своей частью домашних обязанностей. Я уложила на подставку последнюю вилку, вытерла руки, обернулась. Он застыл полубоком, сложив руки на груди, и смотрел в окно. – Джеймс? – Я хотел спросить у тебя кое-что. – Слушаю. – Ты… – он перевел наконец взгляд на меня, быстро облизал пересохшие губы. – Ты… пойдешь со мной на свидание? К счастью, я успела закусить щеку изнутри, иначе бы заржала в голос. Но смешок все равно прорвался и прозвучал, наверно, даже обиднее, потому что Джеймс нахмурился, я увидела, как дернулись желваки на скулах. – Я имею в виду… – Прости, прости, я не специально, – я подошла ближе, боднула его лбом в плечо. – Я не над тобой смеялась, честно. – Правда? – он всматривался в мое лицо сверху вниз, и у меня кололо сердце от того, как открыто он ждал моей реакции. – Правда. Просто сама ситуация нелепая немного, ты не находишь? Мы ведь уже ходили гулять и на концерт… Это не свидания? – Это было, – он оттаивал, отпускало напряженные мышцы, и теперь Джеймс улыбался в ответ, – неофициально, так сказать. – О, а теперь ты приглашаешь официально? – Издеваешься? – Ни капли. Я согласна. Какой план? – Увидишь, – он наклонился, коснулся губами моего лба. – Готовность в восемь. Вот бли-и-ин. Я металась перед платяным шкафом и понимала, что, как в анекдоте, надеть совершенно нечего. Блузки, брюки, офисные кофточки, водолазки… то есть ничего, что можно нацепить вечером в разгар лета, чтобы погулять с парнем. Казалось бы – в чем вопрос? На памятный концерт я пошла в джинсах и обычной футболке, и меня это вообще не парило ни до, ни после. Но тут же официально. Засранец. Хотя… – Джеймс! – Чего? – А можно немного конкретики о сегодняшнем? – Так неинтересно. – Партизан, – я раздвинула вешалки. – Скажи просто, мы на улице будем? И насколько большая активность предполагается? – На улице. Активность… – я услышала ехидный хмык. – Не как в самый первый раз. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сообразила, о чем он говорил, и в закрытую дверь ванной, в которой прятался Джеймс, был отправлен увесистый пакет не помню с чем. Шутник, блин. Только еще одного спринта по Нью-Йорку мне не хватало. Значит, на улице, и бегать мы не будем… Что ж, тогда у меня имелся вариант. Джеймс надел черные джинсы, темно-красный лонгслив, внезапно забив на перчатки; стянул волосы в низкий аккуратный хвост – этакий повседневно-полуспортивный стиль, можно сказать. И казалось, что рядом с ним я в длинном, в пол, платье с пастельным цветочным принтом – единственное, что взяла с собой на выход не для офиса – и на небольших каблуках должна выглядеть по меньшей мере глупо. Но мы парадоксально здорово смотрелись вместе, и я бесстыдно разглядывала фигуру Джеймса до тех пор, пока не пересеклась с его таким же заинтересованным взглядом. – Напоминаю тебе, что у нас в планах свидание. Официальное. Так что не порть момент. – Претензии безосновательны, – он запихнул ключи в карман. – Это ведь моя инициатива. По Бруклину гулял теплый вечерний ветер, и я вдруг почувствовала, как захотелось закутаться в него, и чтобы лето не проходило. Рядом Джеймс дышал полной грудью и думал о чем-то таком же, потому что сбавил темп, дабы я могла взять его под руку, и протянул: – Черт, как же хорошо сейчас на улице. Вот было бы здорово, если бы всегда было лето. – Надоест, – я чувствовала взгляды в спину, и меня так и подмывало обернуться и проверить, кто кого рассматривал: парни меня или девушки моего спутника. – Это дело привычки все-таки. Вот я привыкла, что есть смена времен года, и без приличной зимы как-то и жизнь не та. – В смысле «приличной»? – он свернул на остановку, и уровень моего любопытства резко вырос. – Мороз минус десять-пятнадцать, снега хотя бы по щиколотку… – Ты на всю голову долбанутая, ты в курсе? – притворный ужас в голосе Джеймса очень плохо вязался с тем, как аккуратно он подавал мне руку при входе в автобус, и потому обиделась я также притворно. – Ничего не долбанутая, просто ребенок средней полосы России. Летом тепло, зимой холодно – это нормально, знаешь ли. Нор-маль-но. – Да как же… Мы еще припирались по поводу погоды в Москве и Нью-Йорке, пока меняли автобус на метро, и постепенно я поняла, куда мы держали путь. – Что-то не так? – Джеймс прервался на середине, коснулся моей ладони. – Все отлично. – Ты как-то в лице изменилась. – Просто поняла, куда мы едем. Набережная, да? – Да. У меня в голове вспыхнули сто пятьсот вопросов единовременно, но я только улыбнулась и покачала головой. Значит, Кони-Айленд… Мы уже поднимались на эскалаторе, когда я решила признаться: – Я тут не была ни разу. – Ты шутишь?! Как и ожидалось: мои слова были восприняты как величайшее преступление века. Как так – прожить в Штатах почти девять месяцев и ни разу не побывать на Кони-Айленде?! Я пожала плечами – Ну, мы с Мишель приехали в страну в начале ноября, это неподходящее время ходить по пляжам. Она ездила сюда с Аленом и еще с кем-то до него, а мне-то зачем? Думала: вот настанет лето, выберусь погулять, позагорать… – Но настал я. Я стояла спиной по направлению движения, лицом к нему, а Джеймс – ступенькой ниже, нивелируя разницу в нашем росте, и легко, едва ощутимо придерживал меня за талию ладонью. Этот вежливый ненавязчивый жест казался пришедшим из другого мира, в котором мы не находились на эскалаторе друг к другу так близко, что можно было даже не шептать. – В твою защиту скажу: это приключение интереснее, чем простая поездка на набережную. – Зачем от чего-то отказываться, когда можно совместить? Мы вышли все-таки не ровно в восемь, и, пока добрались до конечной, потом пешком по прямой до входа на променад, солнце начало клониться к горизонту. – Пойдем, – Джеймс взял меня за руку, повел вправо, мимо лотков с какими-то вкусностями. Он двигался настолько уверенно, что я не могла не спросить: – Ты уже был здесь? – Да так, пару-тройку раз… Я улыбнулась и поправилась: – В этом времени. – Да. Но на самом деле все не так сильно изменилось. Я ожидала, что мы быстро свернем к аттракционам и кафе, но вместо этого мы шли все дальше по деревянной набережной. – Эм-м, Джеймс… Пляж разве не закрыт? – А ты собиралась купаться? – весело откликнулся он, легко лавируя между людей. – Нет. – Да и я не предлагаю. Первая попытка отгадать провалилась. На вторую я заходить не стала. Зачем угадывать, если рано или поздно все равно узнаю? А пока можно было идти с ним под руку, вдыхать запах океана, едко приправленный ароматами еды и электронных сигарет, и ни о чем не думать… Наверно именно поэтому я не заметила, как мы все-таки свернули, и перемена стала очевидна, когда на меня неожиданно упала тишина. Только что вокруг было целое столпотворение, смеялась молодежь, фоткались на фоне ярко горящих аттракционов парочки, повизгивали собаки и в тон им вопили дети. А сейчас вокруг не было практически ни души: пара человек маячила где-то впереди, будто бы паря прямо над ребристой водной гладью. Мы вышли на пирс. Вода мерно била в сваи, этот плеск начинал заглушать остававшийся позади променад, и даже крики чаек отдалились. Остались только волны и наши шаги. Не знаю, сколько мы их сделали – этих шагов – но в конце концов, разминувшись по пути с возвращавшимися к цивилизации, мы дошли до края, и я коснулась руками перил. Джеймс облокотился рядом, поймал мой взгляд и показательно огляделся, заставляя сделать то же самое. Вокруг шелестел океан, далеко-далеко на горизонте сливавшийся с небом, и за нашими спинами мигал каруселью огней Кони-Айленд. Он казался сказочным и далеким, глянцевым, ну точно как на картинке. Раздражающе ярким по сравнению с ровным тоном воды. Здесь, в конце пирса, выдававшегося далеко за границу пляжа, лежал как будто другой мир: тихий, пахнувший наконец солью, а не людьми. – Тут очень красиво. Джеймс ничего не ответил. Оттолкнулся от перил, зашел мне за спину и обнял, касаясь щекой виска. Он смотрел вперед, и спустя несколько минут уютного молчания я поняла, почему. Почему он привел меня именно сюда. Солнце спешно падало к горизонту где-то на западе, за нашими спинами, а сюда добирались грандиозные остатки его величавого шествия по небосводу: алые кляксы, вымазавшие редкие облака, полосы золота всех оттенков, медленно наливавшиеся ночной глубокой синевой. Отражение этой палитры в зеленоватой глади воды колыхалось перед нами, насколько хватало глаз. – Как будто на необитаемом острове… – шепотом озвучила я свои мысли, когда поднялся ветер, и Джеймс обхватил меня крепче. – Совсем необитаемый – это неинтересно. – А какой тогда? – Ну… полунеобитаемый, – он мечтательно вздохнул. – Чтобы местные жители такие в шалашах, с ручными обезьянками, белой краской рожи раскрашены. И чтобы еще пирамиды какие-нибудь или руины стояли, все в лианах, с резьбой по камню… Теперь ты смеешься надо мной? – Да, теперь над тобой, – я коснулась кончиками пальцев его кожи – здесь не было посторонних, и Джеймс закатал рукава, обнажая руки по локоть, – повела к запястью. – В тебе скрыт исследователь джунглей, оказывается. – А ты бы не хотела найти клад инков? Или ацтеков. – Ну не зна-аю… А вдруг в этом кладе будет очередной календарь с датой конца света? Вот найдем такой, и придется расстроить все человечество. – Что за чушь с концом света? Я хихикнула: – Ну да, ты же вылез из морозилки чуть позже… В две тысячи двенадцатом какие-то многомудрые ученые типа расшифровали древний календарь майя, в котором типа говорилось, что в том году должен настать всему миру полный амбец, и вообще будильник можно на утро не заводить. Кипиша нагнетали – словами не передать. Кто-то реально в бункер полез отсиживаться. Джеймс тихо рассмеялся. – А ты что? – А я в России родилась. У нас на этой волне тогда шутили, что конец света к нам не придет. – Почему? – Потому что он от нас выйдет. Вот теперь он ржал как ненормальный. – А я ведь серьезно говорила… – Ну прости, – щеки коснулось его дыхание, потом губы, оставляя быстрый, какой-то мальчишеский поцелуй. – Я просто подумал, что у тебя очень… странная страна. – У меня в стране Новый год два раза, чего уж о прочем… Можно спросить? – Конечно. – Почему сюда? – закат догорал быстро, почти размазался уже, и я оставила панораму, перевела внимание на мужчину. Развернувшись, сама обхватила его руками, прижалась ближе. – Почему ты выбрал именно это место, чтобы привести меня? – Потому что я люблю океан. Не плавать, хотя и это тоже, конечно, а смотреть. Слушать, – его голос на низких оборотах звучал поверх моей головы. – Особенно утром и вечером. – Рассвет и закат? – Да. В это время тут никого почти нет, тихо и спокойно. – Я почему-то думала, что ты любил шумные компании. – Любил. Но вот такие минуты тишины – это особенное. Личное. Скрывая улыбку на его широкой груди, я думала, сколько еще тайн в этой душе… – Ты похожа на него очень. – На кого? – На океан. Я всмотрелась в лицо Джеймса. Он выглядел отрешенным и умиротворенным одновременно, и его умиротворение передавалось мне. – Чем же? – Спокойствием. Простотой, – речитативом, тихим и неспешным, он ронял слова по одному. – Неизменностью. Красотой. Силой. Черт. – Наташа? Его пальцы, обжигающе горячие, скользнули на мой затылок, вниз по скуле к подбородку, и Джеймс мягко заставил поднять опущенную голову. Спросил осторожно, оттирая влагу с моей щеки: – Э-эй, я тебя обидел?.. – Нет… наоборот. Я просто… спасибо… – Я тоже просто. Честен. Его взгляд остановился на моих губах, и я приподнялась раньше, чем эту причинно-следственную связь обработал мозг. Джеймс целовал медленно, не скрывая довольной улыбки, и я испытала мстительное удовлетворение, запустив ладонь под резинку низкого хвоста и улавливая, как мгновенно сбилось его дыхание. Моя реакция на него ничуть не отличалась от его реакции на меня. – Спасибо, – кое-как вспомнив, что мы все-таки в общественном месте, я отстранилась. – Как-то твой тон меня настораживает, – а Джеймс беззастенчиво прижимался ко мне. – То есть? – То есть мы еще не закончили.***
Это, наверно, назвали бы какой-то манией, но он верил, что просто не может не быть такого даже в двадцать первом веке, и искал в интернете на протяжении нескольких недель с почти маниакальным упорством. То, что нашел именно здесь, на Кони-Айленде – чистая случайность. Но именно она все и определила. На открытой сцене в стороне от аттракционов сегодня играли джаз. Наташа хохотала, отбиваясь от его попыток вытащить их в маленьких круг танцпола, – не то чтобы Баки сильно настаивал, ему самому танцевать в толпе не очень-то хотелось, он просто над ней шутил. И глядя на то, как свет фонарей ложился на светло-бежевую ткань и яркие цветы, все пытался понять, догадалась девушка о его маленькой мечте или просто так совпало? Это платье Баки помнил с того первого дня, когда проснулся в квартире, еще принадлежавшей двум подругам-коллегам, и шарил по шкафам в поисках мужской одежды. Он так и не признался в этом Наташе: вряд ли она бы оценила, что кто-то чужой рассматривал ее шмотки. Хотя он и не рассматривал особо, ничего интересного ведь не было… Кроме этого чертового платья, которое нелепо висело отглаженным среди всей офисной строгой ерунды, такое неподходящее под апрельскую погоду и, как тогда почему-то казалось Баки, к Наташиному стилю тоже. Оно именно этим и зацепило – несоответствием всему остальному и уже тогда ассоциировалось с летом, набережной, вечерней прогулкой и обязательно – свингом. Баки признавал сейчас, что ужасно ошибался. Наташа в этом наряде с убранными назад волосами ничуть не походила на спокойного, все понимающего ангела – она была чистым сгустком теплого света, такого ослепительного, что все остальное меркло… Черт, все-таки обидно, оказывается, сдохнуть в сорок пятом: он пропустил столько отличных песен. – Зато теперь можешь послушать их все и разом. – Я сказал это вслух? – Мысли я читать не умею. Опустившись на низенький заборчик вокруг танцплощадки, Баки притянул девушку к себе на колени. – Почему ты так был напряжен с утра? – она водила кончиками пальцев по его плечам, спускалась на спину. – Неужели думал, что я откажусь пойти с тобой на свидание? – Не знаю. Все вместе, наверно: и про это думал, и смешно такое приглашение действительно звучит, и волновался, что тебе мои планы не понравятся… Наташа засмеялась, неожиданно дернула его за волосы и лукаво поинтересовалась: – Я думала, неуверенно себя перед девушками чувствовал Стив Роджерс. – Я вообще не уверен, что он перед ними что-то чувствовал кроме предобморочного состояния, – фыркнул Баки. – Я могу сказать честно? – Конечно. – Я никогда не боялся, что мне откажут в свидании. Не отказывали никогда. – Тогда почему сегодня явно был не в своей тарелке? Баки пожал плечами: – Ну… просто потому что. Она не стала комментировать, и еще сколько-то минут они наслаждались музыкой разных лет, объединенной одним стилем. Небо над головой было абсолютно черным, без звезд – Баки не помнил, чтобы в Нью-Йорке звезды были видны хоть когда-нибудь и где-нибудь, кроме обсерватории. – Можно я тоже буду честной? – Можно. – Это лучшее свидание в моей жизни. Баки всматривался в ее черты лица, стараясь запомнить все, и задал последний вопрос, который его сегодня беспокоил: – Поздно. Пойдем домой? Наташа бросила взгляд на сцену, где одна группа уступала место другой. – Здесь будет красивый рассвет, да? – Да.