Молчание надо слышать в его контексте. С. Е. Лец
– Окей, сколько будет дважды два? – Что? – Я спрашиваю, сколько будет дважды два, – Баки завернул последний шурупчик на место и вложил отвертку к остальным инструментам. Почему розетки всегда сдаются в доме первыми? Если подумать, это ведь основа основ. – Четыре, – Наташа пожала плечами. – Я знаю таблицу умножения. – Не сомневаюсь. – Тогда к чему это? Она захлопнула пластиковый чемоданчик, и Баки записал в свой мысленный блокнот спросить, что сподвигло девушку купить портативный набор инструментов в дом. Как-то это не по-девчачьи. – Подумал, что наиболее простой и при этом неочевидный вопрос выведет тебя наконец из ступора. Началась третья мировая? Я просто очень надеюсь, что нет, мне хватило двух. – Первую ты не видел. – Нет, – вернув розетку на место, он отряхнул руки. – Мне вполне достало жить после нее и сопутствовавшей истерии, пусть и в Новом свете. Про вторую, я думаю, и говорить не надо – это не мои любимые годы. Так что третьей бы не хотелось. Наташа вздохнула, начисто вытерла стол после его маленького ремонта и открыла холодильник. Вперилась в его внутренности задумчивым взглядом. – С чего вообще мысль о войне? – Ну, у тебя такое лицо все утро… – Какое? – Будто случилось что-то ужасное. Баки оттер девушку от холодильника – все равно она так и продолжала смотреть на полки, ничего не достав – и сам вытащил упаковку размороженной курицы. – Вовсе не «ужасное»… – Наташа, ты не умеешь врать. – Окей, – она подняла ладони, признавая то ли его правоту, то ли свое поражение. – Кое-что… случилось. Но это не имеет к тебе никакого отношения. И уж точно не третья мировая. – Отлично, хотя бы это уже хорошо. И что случилось? – Джеймс, это действительно никак не связано с тобой. Это личное. – О. – Никаких «о», – Наташа стукнула его кулаком по плечу. Несильно, да и по левому он все равно едва бы почувствовал, даже тресни она от души. – Хорошо, тогда «ага». Баки оставил в покое курицу. Мертвая тушка волновала его сейчас по сравнению с Наташиным настроением примерно так же, как в сорок третьем парни из бруклинской подворотни волновали его в сравнении с парнями в железных касках и с автоматами. То есть никак вообще. Не заметить странности поведения Наташи в последние дни было бы довольно сложно: она меньше болтала (не то чтобы она это в принципе делала часто и много, но сейчас из нее нельзя было вытащить и пару слов), отвлекалась, залипая взглядом в стену, и ходила заметно грустной. Перебрав в уме все сделанное и не сделанное, Баки с огорчением был вынужден признать, что он к ее состоянию не причастен. К сожалению, потому что тогда было бы проще все разрешить, но теперь и Наташа подтверждала, что он не имел к происходившему отношения (читай «не лезь, не твое дело»), и Баки вообще не представлял, что стряслось. – Я вижу, на тебя что-то сильно давит. Я всего лишь хочу помочь. – Здесь ты ничем не поможешь. – Совсем? – Слушай… – Наташа набрала воздуха в грудь и, чуть поколебавшись, произнесла: – Просто завтра паршивый день. – Завтра воскресенье, – очевидно, конечно, что дело не в дне недели, но надо же было ответить. – Завтра юбилей. Баки обернулся, только чтобы увидеть, как Наташа нахмурилась и потерла ладонью подбородок. Она явно пожалела о сказанном, но, поймав его взгляд, улыбнулась. Настолько неестественно и вымученно, что Баки прикинул, как будет проще избавляться от трупа, если у ее подавленности все-таки есть имя. – Юбилей? – Ну, не совсем… Круглая дата с одного очень неприятного события, – она дернула себя за волосы, сняла резинку и снова принялась закручивать хвост. – Это никак не связано ни с тобой, ни с нами, и мне просто нужно, чтобы завтра – один чертов день – меня никто не трогал. Хорошо? Все ее движения были судорожными, нервными. Баки осторожно подошел ближе, надеясь не спугнуть. Наташа не отодвинулась, позволила чмокнуть себя в щеку, и он выдохнул: – Хорошо. Завтра никаких приставаний с расспросами. Обещаю. В конце концов, он тоже иногда «зависал», отдалялся от мира, и Наташа стойко терпела, давая ему пространство и время. Назавтра Баки понял, что с термином «отдаляться» он немного промахнулся. Во-первых, Наташа с утра отключила телефон. Учитывая, что она почти каждый день разговаривала с родителями, это было уже из ряда вон. Во-вторых, после «доброе утро» она молчала как партизан на допросе. И в-третьих, она плакала. Ну или, по крайней мере, была очень к этому близка. В совокупности все это отчаянно действовало на нервы уже самому Баки, но он прикусывал язык и напоминал себе, что обещал не проводить допросы, что у каждого человека должно быть время, посвященное только себе, и что даже в отношениях у каждого из пары все равно остается право на «личное». Поэтому он протер подоконник, поменял постельное белье, спустился в подвал и закинул в стирку вещи. Решил, что наилучшим вариантом, чтобы не мельтешить, будет просто уткнуться в экран и поработать или дочитать наконец ту похабную с научной точки зрения статью про овечку. Но был жестоко обломан: когда Баки поднялся в квартиру, оказалось, что Наташа уже села за ноутбук. Ладно, план Б – сходить погулять. Все равно надо купить зубную пасту… Он вернулся, когда уже смеркалось. Наташа все так же сидела на диване, поджав ногу, и тыкала в кнопки с таким нажимом, что он со своей стальной рукой мог позавидовать. – Я дома, – чисто ради протокола объявил Баки. – Ты ела? – Нет. – Будешь? – Нет, спасибо. Вытряхнув на стол покупки и распихивая их по местам, он отметил чертовски неутешительный факт: у Наташи заметно покраснели глаза. – Точно не хочешь поесть? – Точно, – она дотянулась до журнального столика, на котором лежали наушники, и взялась сосредоточенно, словно от этого зависела чья-то жизнь, распутывать провода. Прежде чем она вставила наушники в разъем, Баки опустился на диван. Пожал плечами в ответ на нахмуренные брови. – Эй, я же могу просто посидеть рядом, да? Это не запрещено сегодня? Он вообще-то ожидал, что неказистая шутка заставит Наташу улыбнуться. Надеялся. Но девушка неопределенно помотала головой, и пришлось счесть это за ответ «да». Какое-то время они так и сидели: Баки – пристроившись слева и демонстративно глядя в окно на темневшее небо, Наташа – сосредоточив внимание на технике. В этой натянутой тишине ее голос звучал глухо и раздраженно. – Задрали с вашим гребанным ВПН… – Что? – Ничего. – Все в порядке? – спросил и понял, как глупо было. Наташа ударила по «энтеру» и все-таки ответила: – Да. Просто в вашем потрясающе демократичном государстве хрен чего посмотришь неофициально. Потребовалось некоторое усилие шестеренок, чтобы понять смысл, и Баки коснулся ее колена, пытаясь успокоить хоть немного. – Ну, у тебя же есть… подписки там всякие. Фильмы, сериалы, музыка… – Да, и вся эта срань на английском. А мне нужно на русском и один конкретный мультик. – Чего? Сперва Баки подумал, что что-то неправильно понял. Ну там особенности перевода и все такое – хотя уж родной-то язык он знал в совершенстве. Но нет, спустя еще десяток минут Наташа и правда открыла на экране не фильм и не сериал, а анимацию. Баки сдержал хмык, но каким-то образом она почувствовала его удивление. Наверно, просто нервы ее были оголены до той степени, когда воспринимаешь все происходящее вокруг острее, чем обычно. – Что? – Ничего… Собираешься смотреть? – Да, – в ее тоне отчетливо звучал вызов – ну же, скажи, что всякие мультики для детей! – но Баки не собирался его принимать. – Прогонишь, или я могу посмотреть с тобой? Наташа не отвечала долго, и, может, стоило воспринять само это как ответ и пойти в спальню, но он остался сидеть. Не чтобы надавить или позлить, но просто он принял решение. В конце концов она бросила распутанные наушники обратно на стол и раскрыла видео на полный экран. Постепенно Наташа привалилась к его груди, и Баки сначала закинул руку на спинку дивана, потом все-таки обнял девушку и теперь, уложив подбородок ей на макушку, медленно рисовал круги на ее плече самыми кончиками пальцев. И старательно делал вид, что не видел и не слышал, как Наташа плакала по время просмотра. Однозначно не по той же причине, почему причитала героиня мультфильма. Когда по экрану под музыку побежали титры, Баки зачем-то спросил: – Как называется? – «Анастасия». Про типа выжившую дочь семьи Романовых. – Да, сюжет я уловил. – И как тебе? – она закрыла ноутбук, спихнула с колен, но не подняла головы. – Песни красивые, – оценил Баки. – И летучая мышь прикольная. – Она называется «Однажды в декабре». – Мышь? – Песня, – она все-таки улыбнулась сквозь слезы, – основная. – Любишь этот мультфильм? – Когда-то очень любила. А теперь… неприятные воспоминания. – Стоило тогда смотреть, если воспоминания неприятные? Наташа вылезла из-под его руки и отодвинулась, и Баки встретил ее взгляд. – А ты? – Что я? – Ты ведь пытаешься вспомнить то, что происходило, когда ты был Зимним Солдатом. А это плохие воспоминания. Так почему ты хочешь их восстановить? Баки откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Почему? Отличный вопрос, можно сказать, вопрос века. – Потому что это был я. Как бы я ни пытался себя убедить в обратном, Зимний Солдат – неотделимая часть меня. Поэтому… Почему я хочу все вспомнить? Потому что эти воспоминания, хорошие они, или плохие, или просто ужасные, делают меня тем, кто я есть. Цельного меня. А я хочу быть целым. – Ну, вот ты и ответил. Я тоже хочу быть целой. И это… – она постучала пальцем по ноутбуку. – Это то, что было. И то, что каждый год напоминает мне о человеческой природе. – Что все мы смертны? Баки склонялся к мысли, что сегодня годовщина чьей-то смерти. Кого-то, кто был важен для нее, но кто? Мама-папа живы, братьев и сестер нет и не было в принципе. Из старших родственников, насколько он помнил, умерли бабушка по линии отца и дед по материнской, но с их памятью трудно соотнести просмотр мультика. И дата круглая… Десять или двадцать лет? Учитывая возраст самой Наташи и ее отношение к дате, скорее десять все же. – Нет, что некоторые люди мудаки по призванию. Вариант с годовщиной смерти резко пошатнулся. Как-то зло прозвучали Наташины слова. Зло и устало. Баки открыл рот, чтобы уточнить, и закрыл, так и не произнеся ни слова. …мне просто нужно, чтобы завтра меня никто не трогал… Он обещал не донимать расспросами. И не будет. Подняв с сидения ноутбук, Баки переложил его на стол. Дотянулся до Наташи и, осторожно, легко потащив за локоть, опустился спиной на диван, опуская ее сверху на себя.***
– Ты ничего не чувствуешь? Я чертила пальцами по стыкам металлических пластин, замечая, как на поверхности остаются отпечатки. Я занималась этим уже минут тридцать, но Джеймс, обнимавший меня, не выказывал недовольства. – Нет. Но вижу, если тебе интересно знать, – хмыкнул он, и его выдох приподнял волосы с моего лба. – И тебя это не напрягает? – Нет, ангел, не напрягает. Вот отрывай ты мне эту руку – тогда да. А так с чего бы? – Не знаю, – я уткнулась лицом в его плечо, зажмурилась. – Не знаю, но вдруг? Вдруг тебе неприятно, а ты просто терпишь меня… – Та-ак, ты вроде бы сказала, что сегодняшний день не имеет к нам отношения? – Не имеет. – Тогда с чего такие мысли? Я вроде как не мудак, – он сжал объятия сильнее, и я почувствовала поцелуй в макушку. – То есть, я имею в виду – у меня масса недостатков, но этот не из их числа. – Нет, конечно, нет. Я просто… Я вывернулась из его рук, села, и Джеймс медленно последовал моему примеру. – Ты так ничего и не спросил. О сегодня. – Наверно, ты научила меня этому. – Чему? – я повернула голову, чтобы видеть его, и он слегка улыбнулся. – Уметь затыкаться и молча быть рядом. Я засмеялась. Смех звучал откровенно жалко, и это стало последней каплей. Я сама не заметила, как меня прорвало. – Джеймс, тебя когда-нибудь предавали? – Зависит от цены вопроса. По мелочи – да, бывало. Чтобы помнить и плакать десять лет спустя – нет. – Я не сказала, что прошло десять лет. – Ты сказала «юбилей» и «круглая дата». Значит, либо десять лет, либо двадцать. Тебе двадцать четыре, так что я выбрал меньшую. – Надо же, как все просто, – я удивленно цокнула языком. Не оттого, что он смог посчитать, а оттого, что вообще задумался над этим. – В общем да, – Джеймс сел по-турецки, сцепил пальцы. Спросил мягко: – Что случилось? – У меня была подруга. Лучшая. Мы жили рядом, познакомились в детском саду, потом вместе пошли в первый класс. Любили куклы, сказки про принцев, сплетничали, делились переживаниями, секретами… – я повторила его позу и начала раскачиваться вперед-назад, как часто делала в минуты умственного или морального напряжения. – Однажды ее родители сделали ей офигенный подарок – достали кассету с новым мультфильмом, и она пригласила меня к себе домой посмотреть. – Мультфильм был «Анастасия»? – Да… Эта сказка стала нашей любимой, мы кассету почти до дыр засмотрели, так что родители ругаться начали: мол, только это и смотрим, ничего другого, – я усмехнулась, вспоминая те дни, и почувствовала, что усмешка получилась довольно мстительной. – И чтобы не злить мам и пап нам как-то пришло в голову сделать это ритуалом: вместе смотреть мультик один раз в год, в один и тот же день – тот же, когда мы его посмотрели в первый раз. Ну дети, чего с нас было взять… Но ритуал прижился. – А что случилось десять лет назад? – А десять лет назад был мальчик, который мне очень нравился. Очень-очень. Мы учились в параллельных классах, он не был из тех, которые нравятся всем девчонкам: не первый спортсмен, не активист. Просто мальчик. Его звали Паша, Павел… Пол, если на английском. На выпускном из девятого мы танцевали вместе. Мы не встречались, ничего такого, просто хорошо общались. Потом ушли на летние каникулы, и я мечтала, как вернусь в школу, как мы снова встретимся, и, может, он меня наконец куда-нибудь пригласит… Джеймс тяжело вздохнул, и по выражению его лица и сжатым губам я поняла, что он в целом догадался, куда повернула та история. – Мы вышли с каникул. Десятый класс, все такие уже взрослые, буйство юности и гормонов… – это было противно вспоминать. Но я цедила, вытаскивала из себя слова по одному, лепила из них связные предложения. – Все рассказывали, кто чем занимался летом, и у девочек было чрезвычайно популярно хвастаться, кто с кем замутил. Особенно почетно было понтонуться, кто успел потерять девственность – ну, из тех, кто не сделал этого раньше… Наверно, она просто не смогла удержаться, чтобы не рассказать о своем триумфе. Закономерно последовал вопрос с кем, и она ответила. «Ну вы же не встречались на самом деле!» Но она знала, что Паша мне очень нравился… И я не смогла простить. Ни ее, ни его. Я почувствовала дурноту, совсем как в тот сентябрьский день, когда на спортплощадке школы я слушала сначала горделивые, а потом сбивчивые слова подруги. Она очень быстро сообразила, что проболталась, и смотрела на меня огромными голубыми глазами. Но все равно отвечала на вопросы девчонок о том, когда, как и в каких позах он ее трахал, и как ей это нравилось. К счастью, кроме нее никто о моей симпатии к Пашке не знал, и слушательницы просто охали, и ахали, и давали запоздалые советы о том, как было надо. А я сидела и умирала от отвращения и зависти… Джеймс наклонился вперед, коснулся моего лица, оттирая снова начавшие катиться по щекам слезы, и я всхлипнула. – Знаешь, что тогда задело меня чуть ли не больше всего? – Что? – Что он ей не нравился. Просто они встретились на общей тусовке, выпили, и она решила, что это классный шанс. А он решил, что я бы фиг легла под него в подобной ситуации, а тут стоит воспользоваться. – Ты так думаешь? Что он так думал. – Я это знаю. Я тогда была в такой дикой злости, что не побоялась и пошла его искать. Спросила: какого, собственно, хера? – вспоминая сейчас, я поражалась, как мне хватило смелости завести тот разговор. – И он ответил, что я слишком умная, а такие девчонки, как я, не напиваются настолько, чтобы затащить их в постель. Видишь, в чем проблема? Я слишком, мать его, умная. Поэтому в один день у меня не стало ни лучшей подруги, ни любовного интереса. – И поэтому ты десять лет смотришь мультик в один и тот же день? Я пожала плечами и наконец вытерла нос. Блин, наверно, выглядела я просто ужасно после целого дня нытья. – Чтобы не забывать, как подло могут поступать люди. Я называю это «днем предательства». Встав с дивана, Джеймс ушел в ванную, а вернувшись, протянул мне пачку бумажных платков. – А я бы назвал «день, когда из моей жизни исчезли два подонка». – Не издевайся, пожалуйста. – И в мыслях не было, я от чистого сердца. А еще от чистого сердца скажу вот что: слава богу, что твоя бывшая подруга увела у тебя этого Павла. Потому что у вас с ним были совершенно разные интересы. Окончательно наплевав на красоту момента, я нормально промокнула глаза и высморкалась. Дышать сразу стало легче. – То есть? – Скажу по себе. Знакомясь с девушкой, я всегда прикидывал, чего я хочу: одну ночь или что-то большее. И никогда не позволял себе спаивать даже очень смазливую девчонку, если рассматривал второй вариант. – А если первый? – я улыбнулась. Джеймс удивительно беззастенчиво рассказывал о подобном, и это было забавно. – Ну… – он запустил пальцы в волосы и, немного поиграв со мной в гляделки, закатил глаза: – Ладно, каюсь. Подливал, и много. Хотя справедливости ради замечу, что пьяный секс – худшее, что придумало человечество в плане отношений. Я расхохоталась. Несмотря на дату, на признание, на то, что у меня болела голова от недосыпа прошлой ночью и слез, я ржала в голос, с подвыванием, и не могла упокоиться. А все потому, что десять лет назад, когда я нашла в себе силы поговорить с подругой в другой обстановке, она со слезами признавалась мне в том, что скрыла от одноклассниц: ни фига ей не понравилось, было неприятно и унизительно, и она чертовски сожалеет… Я не стала рассказывать причину моего внезапного припадка Джеймсу. Вместо этого пересела ближе и повисла на его шее, обнимая так сильно, как только могла. – Спасибо. – За что? – он обнял в ответ, куда более аккуратно, но тоже крепко. – За то, что ты есть. И за то, что ты такой, какой ты есть. – Обращайся в любое время дня и ночи. И чтобы ты знала: как тренированный с тысяча девятьсот тридцатых годов солдат, я могу избавить тебя от обидчиков быстро и почти для них безболезненно. – И сколько мне будет стоить выполнение заказа столь квалифицированным и известным профессионалом? – Зависит от сложности, конечно, – убийственно серьезно отозвался Джеймс, снова приводя нас в горизонтальное положение. – Но думаю, от одного поцелуя до одной ночи. – О, то есть я буду получать двойную выгоду? Заманчиво. – Почему двойную? – Не скромничай. – Нет, подожди, – Джеймс подскочил, настороженно глядя на меня, – в смысле двойную, откуда?.. Я снова зашлась смехом, не в силах спокойно пережить тот факт, что он действительно не понял. Первые десять секунд, но все же. И то, как румянец заливал его щеки и как он закрывал глаза рукой, было бесценно. – Да бли-ин… Я получаюсь в проигрыше в таком случае. – Я готова вносить предоплату по каждому заказу. – Тогда у меня ни до одного заказа руки не дойдут. Мы еще поболтали в том же ключе, и внезапно Джеймс легко дернул меня за волосы. – А если серьезно, я советую тебе пересмотреть взгляд на этот день. Ты права, что было – то было, вычеркивать из памяти не стоит, да и не получится. Но все-таки это тебя не убило тогда, незачем убиваться спустя столько лет. И тем более не надо делать из хорошего мультика символ такого дерьма. Вот правда, пожалуйста, не надо. – Тебе за Анастасию обидно? – Больше за мышь вообще-то. Но еще больше за то, что ты себя изводишь. Оно того не стоит. – Я стараюсь, – честно призналась я. – Каждый год обещаю себе, что найду на этот день какое-то занятие, которое меня отвлечет. Но почему-то каждый год происходит так, что ничего не удается придумать, или планы срываются, и я остаюсь один на один с собой. – Значит, в следующий раз мне придется заняться твоим отвлечением лично. Джеймс произнес это словно само собой разумеющееся, и горло сжало, мне стало трудно дышать. – Наташа? – Все хорошо. Спасибо, – удалось прошептать и даже не сорваться в слезы, а заодно я кое-что вспомнила. – Кстати о помощи в любое время… Мне действительно будет нужно твое содействие в ближайшую неделю, наверно. – Какого рода? – Мне надо купить платье.