Поймали нас с поличным – на том, что дышим. С. Е. Лец
Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден: усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно – жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой. – Красивый слог, – заметил Джеймс, пока я переворачивала страницу. – Приятно, что ты оценил, но тут еще есть сюжет. – И это тоже. Мы валялись на кровати: я сидела, прислонившись к спинке, он лежал поперек, откинув затылок мне на живот, и я читала вслух. – Знаешь, если тебя заинтересовала русская классическая литература, мог бы почитать сам. – Я думал, классика – это что-то из семнадцатого века или около того, – Джеймс повернул голову, и я опустила книгу, чтобы видеть его лицо. – А вообще, может, дело не в том, что мне интересна литература? Может, мне просто нравится слушать твой голос? – Я каждый день с тобой разговариваю. – Да, но мы разговариваем на английском, и у тебя есть акцент. Несильный, но есть. А когда ты говоришь на русском, его нет, и голос звучит немного иначе. Улыбнувшись, я провела ладонью по его волосам, запустила пальцы в густые каштановые пряди. – То есть ты уговорил меня устроить вечера чтения вслух, только чтобы порадовать себя? – Слишком эгоистично? – он прикрыл глаза, подаваясь движению моей руки. – Вообще-то да. Но в твоем случае эгоистичность можно считать хорошим признаком. – Правда? Тогда можно я побуду эгоистом еще чуть-чуть и предложу тебе завтра вечером погулять? Я засмеялась. – Решил продолжить праздник? – О да. Тем более температура упала, и теперь это хотя бы похоже на конец декабря, – он отобрал у меня книгу, заложил страницу и всмотрелся в обложку, с которой щурился Бегемот. – Почему бы не встретить Новый год на улице, где-нибудь на Таймс-сквер? – Почему бы и нет. Только ты понимаешь, что там будет очень много народу? Куда больше, чем пару дней назад. Он не ответил, просто кивнул, и я подумала, что это должно быть здорово, хотя и сумасшедше: выйти отмечать новый две тысячи шестнадцатый с половиной Нью-Йорка. Уютную вечернюю тишину разбил громкий трезвон мобильника, и Джеймс мгновенно поднялся, дотянулся до тумбочки, беря мой телефон. Хмыкнул удивленно. – Твой папа. Надеюсь, все нормально? Я взяла трубку и, прежде чем принять звонок, посмотрела на время. У нас было уже почти полпервого, и по уговору родители никогда не звонили мне позже десяти по местному времени. – Надеюсь… Привет, пап, – ответила я, глядя, как Джеймс встал с кровати и жестом показал, что пошел в ванную. – Не ожидала твоего звонка. – Привет, дочь, – на том конце за бодрым голосом отца был какой-то шум. – Знаю, у вас поздно, но я надеялся, ты еще не спишь. Угадал? – Как всегда. Все норм? – Да, все отлично. Звоню сказать, что мы с мамой приготовили тебе новогодний подарок. – Вряд ли он дойдет вовремя, почта сейчас работает на износ. – О, не волнуйся, он будет у тебя точно в срок. Точнее, – я услышала, как папа усмехнулся, – мы будем в срок. – Эм-м… Не поняла… – Мы в аэропорту, прошли регистрацию. Будем в твоем Нью-Йорке часов через одиннадцать, если рейс не задержат. Видимо, я замолчала и молчала долго, потому что папа зачастил: – Наташа? Але, дочь, ты тут? – Да, я… тут. Вот это… новость. Какого?.. – Мы давно купили билеты, но не стали говорить, – судя по тону, папа был чрезвычайно доволен идеей. – Я скину тебе номер рейса, а ты скинь еще раз свой адрес. Оставим сумки в отеле и тут же к тебе, как раз успеем к вечеру. Встретим Новый год вместе! – Ага… шикарно, – выдавила я. – Ладно, мы на таможне. Позвоню, как сядем. Целуем, жди нас! И он положил трубку. Бросив телефон на кровать, сделала глубокий вдох. Япона ма-ать… Вот сюрприз так сюрприз. – Наташа? – Джеймс опустился рядом, потрепал по плечу. – Что-то случилось? – Случился полный трындец. Мои родители решили сделать мне новогодний подарок и купили билеты, – я увидела, как его брови взлетели вверх. – Судя по всему, рейс прямой, они будут в городе завтра днем. Хотят встретить Новый год по традиции в семейном кругу. Джеймс выругался. Коротко, но емко. Потом произнес: – Извини, это я… от эмоций. Извини. – За что? Ты точно выразил мои мысли. – И все же они твои родители. – Они мои родители, которые не сообщили мне о приезде хотя бы за пару дней! – я вскочила, захлестнутая волной раздражения. – И которые до сих пор знают лишь то, что я переехала без Мишель! Я сказала, что живу одна! Я бубнила что-то еще, чуть более спокойное, бегая по комнате туда-сюда, и в конце концов споткнулась о Людовика. Коту явно надоели мои метания, а тут я еще едва на него не наступила, и белый комок зашипел, намерившись цапнуть меня. Не успел: Джеймс схватил-таки его за шкирку и вынес в гостиную. – Иди пожри, чудовище, ты же ночное животное. Вернулся в спальню он, когда я уже немного пришла в себя и снова сидела на кровати. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, потом Джеймс пожал плечами: – Ладно, это не смертельно. И легко решаемо. На сколько они приезжают? – Папа не сказал, но они сняли отель. Наверно, на пару дней, вряд ли больше. – Значит, мне надо просто съехать на те же несколько дней, – спокойно объявил он план. – Вещей у меня немного, соберу все – они и не заметят, что ты живешь не одна. Я помассировала виски. Что ж, это вполне выполнимо. – Только никаких помоек и заброшенных домов. Я сниму тебе номер в каком-нибудь мотеле. Лучший не обещаю, сейчас праздники, и все забито, но… – Наташа, я не привередливый, ты же знаешь. Крыша над головой, холодная вода и отсутствие полиции – мне больше не надо. Джеймс подошел ближе, наклонился и поцеловал меня в макушку. – Никаких проблем не будет, ангел. А теперь давай спать.***
Наташа все-таки заснула, поворочавшись, а Баки все смотрел в потолок. Так было нельзя и неправильно, но хотелось выть. Он запланировал прогулку на Таймс-сквер, чтобы было шумно и людно, и чтобы они со всеми считали секунды до нового года… Нет, у него не было права жаловаться или злиться. Все-таки это ее родители, и они не виделись вживую больше года – с самого Наташиного переезда в Штаты. Да и переждать надо всего лишь пару дней, это так мало. Это так много, когда причина – ты сам. И еще больше, когда понимаешь, что это – обязательное условие их жизни. Баки аккуратно убрал Наташину руку со своего плеча, встал и вышел на кухню. Людовик мгновенно оказался в ногах, принялся биться башкой о щиколотки, требуя еды, и Баки несильно отпихнул его в сторону. – Кыш, пушистый, ты уже получил дневную дозу. Жди утра. Сам, открыв холодильник, достал апельсиновый сок и сделал несколько обжигающе ледяных глотков. Мгновенно поднялась тошнота, и Баки стиснул зубы, пережидал позыв, а потом влил в себя оставшееся в бутылке, игнорируя, как нехорошо свело внутренности, как холод пополз по венам, по нервам. Найти бы, кому продать душу за то, чтобы быть нормальным. За ранним завтраком Наташа шарила по сайтам ближайших и не очень мотелей в поисках комнаты. Она оказалась права, все было забито. – Можно какой-нибудь хостел… поприличнее, да? Баки вяло кивнул. Судя по информации на сайте аэропорта Кеннеди, рейс из Москвы прилетал через четыре часа. Плюс время на все дела в аэропорту, плюс пока ее родители заедут в свой отель оставить вещи… У них было часов шесть-семь, не больше, чтобы найти ему койку. Хотя вещи-то можно начать укладывать прямо сейчас. Все равно кусок в горло не лез. – Джеймс? – Я не хочу есть, – он убрал тарелку, стараясь избегать ее взгляда. – Пока соберусь. Вытащив всю одежду из шкафа, он разложил пожитки на кровати, прикидывая, как запихнуть даже это небольшое количество в единственный рюкзак. Придется уплотнить. Баки методично сворачивал карго под пристальным взглядом кошачьих глаз и пытался не забыть, что надо забрать из ванной зубную щетку и бритву, когда на плечи легли Наташины ладони. Девушка обняла со спины, сцепила руки в замок на его животе, и Баки положил свою ладонь поверх ее пальцев. – Ну что, нашелся вариант? – Да. В Квинсе, правда, – она стояла, уткнувшись лбом в его плечо, и дыхание опаляло кожу через футболку. – Отлично. Какой адрес? – Джеймс, я хотела тебя спросить кое о чем. Ее голос был напряжен, и Баки вздохнул. – Наташа, все нормально. Правда. Я понимаю, они твои родители, и… Радуйся, что они живы и любят тебя так сильно, что готовы перелететь океан ради пары дней с тобой. Это важно для них и для тебя. Так что все в порядке. Он действительно все понимал и принимал, что не отменяло отчаянной тоски и смутной тревоги. Вся ситуация – еще одно доказательство того, как он неполноценен и как все неправильно. Баки все устраивало, но Наташа… – Я не этот вопрос хотела тебе задать, – она села, сдвинув его вещи, и пришлось сесть рядом. – Нет? – Нет, я… – девушка потерла ладони, выдавая то, как сильно нервничала. – Я хотела спросить, простишь ли ты меня, если я предложу тебе совершить катастрофическую ошибку? – Ошибку? – Баки закусил губу. Выгнать, выгнать эти мысли из головы, потому что… – О чем ты? Наташа заглянула ему в глаза и четко, едва ли не по слогам произнесла: – Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу познакомить тебя с моими родителями. Время тянулось долго-долго, будто одна секунда стала равна миллиону лет. Все плохие, ужасные, катастрофические последствия промелькнули перед мысленным взором каруселью, но вслух Баки произнес иное: – Почему? – Потому что ты прав, приезд моих родителей важен для меня. Но и ты для меня важен. Очень. Джеймс, – она дерганым движением отбросила назад косу, – я чертовски устала врать маме по телефону, рассказывая, какую жизнь здесь веду, и слушать ее советы типа «сходи наконец в клуб, найди себя парня». Я так хочу сказать ей, что мне не нужен клуб, что у меня есть замечательный парень. Я не хочу иметь такие секреты от родителей. Но я не могу сказать тебе «останься», потому что… черт, это твои тайны, и они серьезны и опасны. Но мама с папой ни фига не знают про Капитана Америка, тем более про Коммандос, и я могу только попросить тебя. Останься. Баки сделал медленный вдох, унимая взбесившееся сердце. Буквально втащил Наташу на свои колени, зарываясь лицом в ее волосы. – У нас есть шесть часов, чтобы придумать для твоих родителей удобоваримый сюжет нашего знакомства и всего остального. – Предоставь это мне. А на тебя ляжет куда более ответственная задача. – Какая? – Нужен праздничный ужин. И, – Наташа внезапно запнулась, коснулась губами его шеи, – есть еще один важный момент, о котором мне придется тебя попросить.***
Ой-ой-ой. Это была единственная мысль, которая билась в воспаленном сознании вот уже пять минут. Потому что десять минут назад мне позвонила мама и бросила радостное «мы скоро подъедем!» Я до сих пор немного сомневалась, что все происходило со мной. Что я действительно решилась прервать почти восьмимесячный поток лжи, которым кормила своих родителей. И что Джеймс на это согласился. По его глазам я видела, что его изнутри рвали страх и радость, неуверенность и что-то, чему я просто не находила названия. Он даже не скрывал, как сильно желал остаться, и чтобы все было нормально, но прекрасно понимал, что это «нормально» – для нас несбыточная мечта. И все же то, как он насвистывал песенку, пока суетился у духовки, придавало мне сил. – Наташа! – я услышала хлопок двери и подняла голову, чтобы увидеть желтое такси. – Привет. – Привет, дочь, как жизнь? – пока папа расплачивался с таксистом, мама молча заключила меня в объятия. – Отлично, – я с трудом сдерживала слезы, – а как вы приехали, стала еще лучше. – Встречаешь на улице? – она тут же засуетилась, поправила воротник моей куртки. – Замерзнешь. – Да ну, тут тепло. На Рождество было плюс двадцать. – Офигеть! – отец крепко обнял меня, провел ладонью линию от моей макушки до своей груди. – Подросла? – Па-ап, мне слегка больше десяти. Ладно, пошли в квартиру. – Давай-давай, показывай жилье, – папин боевой настрой был мгновенно сбит маминым тяжким вздохом: – Боже мой, поверить не могу, что ты живешь одна в другой стране… Ага… Я застыла на лестничной клетке перед входной дверью и сделал глубокий вдох. Назад сдавать поздно. – Наташ? – Так, пап, только не злись сразу, хорошо? – я все-таки решила морально подготовить родителей хоть немного, пока открывала замок. – Мам, а ты не впадай в истерику. – Дочь, это ты щас к чему? – настороженно спросил папа, но продолжить не успел. Мы зашли в квартиру. В ноги сразу же бросился белый метеор, и я подхватила кота на руки. – Мам, пап, это Людовик, кот Мишель. Он тут временно, пока она в Европе, скоро его заберут. А это… – он вышел из кухни, привалился плечом о стену. – Это Джеймс. Мой парень. Воцарилась гробовая тишина. Папа успел снять куртку до знаменательных слов, мамино пальто так и остановилось на полпути. На ее лице явно проступила крайняя степень изумления. Отец пришел в себя быстрее и тихо, наклонившись к моему уху, прошептал: – Я не против налаживания твоей личной жизни, но тебе не кажется, что приглашать парня на семейный ужин… слегка рановато? Слегка поздновато, если уж на то пошло, но эту фразу я оставила при себе. – Не сказала бы, что я его пригласила. Скорее мы с ним приглашаем вас. Мы с Джеймсом живем вместе. – Вы с ним что?! Мамин вскрик хлестнул по ушам, и я непроизвольно сделала шаг назад. – Пожалуйста, не надо истерик. Я все объясню, и вам это не очень понравится, но… – очень не понравится, я была уверена. – Джеймс мой парень, мы живем в этой квартире. И эти два факта пересмотру не подлежат. Я видела, как Джеймс покачал головой, но улыбка выдала его с потрохами: ему явно понравилось, как я расставила приоритеты, хотя он и не желал мне ссоры с родителями. – Пожалуйста, – повторила я, – дайте шанс объяснить. Вообще наверно мама бы прямо сейчас выскочила за дверь, прихватив меня с собой для вразумления дитятки, но всех спас отец. Он был человеком, который стойко считал, что, если ребенок может принимать самостоятельные решения, надо давать ему это делать, за что я была ему не раз в жизни благодарна. Как и за то, что, независимо от моих решений, я всегда могла на него положиться. Поэтому сейчас он помог маме снять-таки пальто, жестом остановил ее уже почти сорвавшиеся с языка возмущения и произнес: – Мы очень хотели бы выслушать тебя и не только тебя, но не уверен, что у нас получится связный разговор. Я знала, что он имел в виду: мои родители не говорили по-английски. Это и была вторая, огромная уступка, которую я сегодня просила у Джеймса. – Это не проблема, – и он вклинился прежде, чем я ответила. – Я неплохо знаю ваш язык. – Ого, – папа хмыкнул. – Неожиданно. Тогда давайте знакомиться. Николай. – Очень приятно, – Джеймс пожал протянутую ладонь, перевел взгляд на мою маму, и она была вынуждена представиться, хотя явно не горела желанием: – Виктория. Глядя на этот обмен любезностями, я думала, что начинала понимать Джеймса, когда тот говорил про мое чтение вслух. Сейчас, строя правильные, хотя короткие и чуть замедленные фразы на русском, который должен был отдавать для него крайне неприятными воспоминаниями, он звучал действительно иначе, нежели обычно. Нежели в оригинале, если будет позволено так сказать. Мы прошли в гостиную, я указала родителям на диван, сама села на подоконник. Джеймс притащил с кухни стул и на мой молчаливый вопрос сообщил: – Мясо будет готово через два часа. – Хорошо. Та-ак… – я с трудом выдержала мамин взгляд. – Наверно, мне стоит объяснить… Многое. – Да уж, – мама говорила мягко, но чувствовалась, что она удивлена и… огорчена? – В общем, нет ни единого шанса сказать это так, чтобы не шокировать, так что скажу, как есть: я вам врала насчет своей личной жизни. Врала по-крупному и уже давно. Мне жаль, очень, но… тому были причины. – И как же давно ты нам лапшу на уши вешаешь, доча? – Ну… где-то с мая месяца. Я назвала май, когда я мы с Джеймсом решили быть вместе, хотя в данном случае что май, что апрель, когда мы познакомились, – невелика разница. Ага, как и ожидалось – родители нехило подзависли от такой информации. – Это что, получается, больше полугода? – папа быстренько посчитал в уме и заметно офигел. – Ты полгода нам говорила, что у тебя никого нет! Какого… хрена?! – Так вышло. Сначала было глупо рассказывать, мы не были уверены, насколько все далеко зайдет, – я поймала взгляд Джеймса и чуть не показала ему кулак. – А потом… Потом мы как-то быстро съехались, и, зная тебя, мам, я не хотела слушать нотации. – Как быстро вы съехались? – Блин, какое это имеет значение? – Наташа, ответь, пожалуйста, – мама аж приподнялась от нетерпения. – Почти сразу, – Джеймс опередил меня с ответом. Мы заранее договорились, что будем отвечать на основные вопросы, и решили, что чем больше правды скажем, тем будет потом проще. Вскрывать одну ложь, заливая ее новой, нам обоим показалось неправильным. Правда и замалчивание правды – наши на сегодняшний вечер главные друзья. – Это слегка быстрее, чем я ожидала… – Так получилось, мам. – Ладно, раз у тебя все «так», – папа сложил руки на груди, и я невольно вспомнила, что он не год и не два отслужил по молодости в армии. – Расскажите-ка, как вы познакомились. – Я был добровольным помощником полиции в то время, когда Наташа была свидетелем по теракту. Я немного помог ей и Мишель в деле, – о моем участии в той истории родители, конечно, знали, и Джеймс пожал плечами, делая вид, что это было абсолютно обычное рабочее знакомство. Будто там не было Гидры, и меня никто не хотел убить. – То есть вы полицейский? – Нет, пап, добровольные помощники – это вроде волонтеров. На чистом энтузиазме и патриотизме, без оплаты. – Наташ, я понимаю, что ты волнуешься, но я не тебя спрашивал. – Нет. Я не полицейский. Но я бывший военный. Оп-па, есть первый контакт. Мама посмотрела на Джеймса с интересом, отец – чуть более благосклонно. – Служил, значит. – Я уволился в звании сержанта пехоты, – он улыбнулся, явно внутри себя умирая со смеху от формулировки. – В начале прошлого года. – Почему? – папа вел себя как спаниель, вцепившийся в добычу, и я подумала, что еще пара вопросов на эту тему, и пора будет вклиниться. – Я не люблю армию. И еще больше не люблю воевать. – Зато ваша страна любит… – Коля, это лишнее, – мама закатила глаза, как всегда, когда папу начинало нести на подобный счет. – Давай без политики. А сейчас кем вы работаете, Джеймс? – Я переводчик. – Знаете языки? Откуда вы знаете русский? – Отвечаю в обратном порядке, – он улыбнулся, и я видела, как слегка расслабились его напряженные плечи. – Русский я начал учить в армии. Мои сослуживцы… предложили. Как язык потенциального неприятеля. Так что ваши слова о моей стране, Николай, отчасти верны. Еще я знаю французский и немецкий. – Джентльменский набор. Я улыбнулась. То, что папа шутил, означало, что он хотя бы не собирался бить Джеймсу морду вот прямо сейчас. – Ну хорошо. Вы познакомились, все закрутилось, – папа многозначительно посмотрел на меня, вкладывая в это «все» куда больше, чем сказал вслух. – Но почему вы так быстро съехались? То есть… почти сразу – это ведь очень быстро. Наташа, я как-то всегда считал тебя… – Адекватнее? – хмыкнула я. – Благоразумнее? Или сдержаннее? – …Осторожнее. Не поймите меня неправильно, Джеймс, но… Папа осекся. Он наконец заметил. Несмотря на то, что в квартире было тепло, и обычно мы ходили по дому в футболках, Джеймс справедливо решил, что пугать моих родителей лишний раз не стоит, и нацепил для встречи лонгслив. Но совсем скрыть руку было невозможно, если только не использовать перчатки. Он проследил ошарашенный папин взгляд и чуть-чуть подернул рукав. – Это протез. Военная травма. Папа неловко отвернулся, мама спросила прямо: – Вы воевали в горячих точках? – Мам! – Наташа, все в порядке, – Джеймс покачал головой, улыбаясь мне краешком губ. – Да. Не совсем по своей воле. Я… пошел в армию за компанию, если так сказать. С другом. Я не любил это. И не люблю это вспоминать. – П-простите… – мама мгновенно стушевалась, конечно, услышав в его голосе горечь и досаду. – Я спросила не из любопытства, просто… Извините меня. Она бросила мне взгляд, который явно говорил, что что-то засело в ее мыслях на этот счет. Ясно-понятно, наш разговор еще не окончен. – Джеймс, я как-то забыл вас спросить, – папа вовремя заполнил неловкую паузу, – сколько вам лет? – Тридцать два. – О… Ни один мой предыдущий парень не был старше меня более чем на три года. С Джеймсом даже так, в приблизительном минимальном физиологическом подсчете, нас разделяли довольно приличные восемь лет. А вообще мой парень старше меня на семьдесят четыре, не волнуйтесь. Я прыснула от смеха, не сдержавшись, и заработала от Джеймса убийственный взгляд. – Ваши родители тоже живут в Нью-Йорке? – Жили. Опережая ваш вопрос, Виктория, – мои родители давно умерли. Беседа неуклонно начинала скатываться к той стадии, когда каждый следующий вопрос ставит и вопрошающего, и отвечающего во все более неловкое положение, и я судорожно соображала, как бы вывернуть на нормальную дорогу, когда жаркое еще не готово, да и пить рановато. Атмосферу разрядил Людовик. Походив у родителей в ногах и пободав маму башкой, он запрыгнул на диван между ними и неожиданно сиганул прямо оттуда, четкой наводкой попав на колени Джеймса. Тот зашипел не хуже кота, когда зверь выпустил когти в попытке удержаться на месте, и прихватил шкодника стальной рукой за загривок. – Вас любят животные, – мама тут же переключилась на безопасную тему. – Что, честно говоря, удивительно. – Почему? Папа опередил меня с этим вопросом на долю секунды, буквально. Джеймс поморщился, наверняка чувствуя, как я прожигаю его удивленным взглядом, но был вынужден ответить: – После увольнения животные не проявляют ко мне дружелюбия. Так вот оно что… Я мысленно чертыхнулась. Вот почему он сторонился Людовика. Наверняка опасался, что я замечу неприязнь кота по отношению к нему. Вот только неприязни явно не было. Людовик дерзил по-кошачьи, конечно, но к Джеймсу скорее тяготел, чем наоборот: постепенно из нас двоих кот стал выбирать его, чтобы полежать под боком на диване, ходил за ним по квартире и, что более важно, еду выпрашивал тоже у него. Хотя корм в миске обычно оставляла именно я. – Думаю, вы преувеличиваете, – папа поднялся с дивана. – Животные чувствуют хороших и плохих людей. Кошаку вы явно нравитесь. Не покажете ванную? Джеймс отцепил от себя Людовика и пошел устраивать отцу краткий экскурс по квартире, и в этот момент мама взяла меня в оборот. Переместившись ко мне на подоконник, она прошептала: – Наташа, солнышко, ты в своем уме вообще?! Живешь в квартире с мужиком старше тебя на десяток лет, да еще он америкосовский военный! – Я должна это как-то комментировать? – я потерла ладонями лицо. Ну началось. – Военный, и что? Папа тоже не всю жизнь на гражданке работал. – Он хотя бы в части штаны протирал, а не в поле, – мама казалось непреклонной. – А этот по горячим точкам мотался! А вдруг у него ПТСР или еще что?! О да. Наверняка у него ПТСР и еще что. И совсем не вдруг. – К чему ты ведешь? – К тому, что у таких с головой бывает плохо, черт знает, что ему шарахнет. Сколько случаев, когда такие хватались за оружие и… своих жен и даже детей… – Мам, хватит. Ты бы говорила примерно то же самое, будь он тщедушным художником ниже меня. У тебя пунктик на совместную добрачную жизнь, я в курсе. – Да, это так, я считаю это неправильным. Но тут дело в другом, – мама схватила меня за руки. – Дочка, я за тебя волнуюсь, ты посмотри на него, ты же с ним не справишься… – Не придется. Мы обе вздрогнули. Джеймс стоял у изголовья дивана, сложив руки на груди, отчего рукав закатался еще выше, обнажая серебристую сталь. – Виктория, послушайте. Я понимаю ваши опасения, – он помедлил и внезапно произнес то, что мы утром решили категорически не рассказывать моим родителям. – И вы абсолютно правы: служба в армии сказалась на моем здоровье. Не только физическом. Но я контролирую себя. Если только почувствую, что перестаю, – я исчезну из жизни Наташи и больше никогда не появлюсь. Я не причиню ей вреда. Я скорее застрелюсь сам.***
Он говорил это не только для ее матери, не только для вышедшего из ванной отца – для самой Наташи в первую очередь. И для себя, потому что после того напугавшего его до дрожи сна, после разговора на вершине Бруклинского моста он принял решение. Окончательное и бесповоротное – Баки сделает все, что в его силах, и даже сверх них, чтобы защитить эту девушку от любой опасности: от хулиганов на улицах, от идиотов-коллег, от Гидры, от себя, если понадобится. Он сделает это любым доступным способом. Наверно, он сумел вложить эти мысли в свои слова: что-то изменилось во взгляде Виктории. Она кивнула. За ужином и некрепким алкоголем в остальном вечер прошел удивительно мирно, даже по-семейному. Наташа делилась с родителями забавными случаями с работы, рассказывала о здешней жизни, о знакомых и коллегах; мать с отцом привезли ворох новостей с родины, приветы от родственников и друзей. Вдвоем они поделились парой совместных историй: как ходили на концерт, как ездили в Вашингтон, как он донимал ее при выборе платья. Баки смеялся, чувствовал, как под столом Наташа касалась его колена своим, и даже рассказал пару армейских, хорошо откорректированных под современные реалии баек без имен, в которых знающие увидели бы вечно смущенного Стива, скалящих зубы Коммандос и уверенную в себе Картер. Неловкость не ушла, он видел все еще не очень довольные взгляды Виктории, задумчивые, оценивающие – Николая, но все повторял про себя и повторял: «Это нормально». Взрывы салюта они услышали даже в квартире, Наташа поднялась из-за стола, по очереди обняла маму, потом отца, потом – его, горячо прошептав на ухо: «С Новым годом!» – С Новым годом, – Баки собрал в кулак весь свой эгоизм, который, если верить Наташе, был в его ситуации положительным признаком, и притянул ее к себе. Родители задержались в Нью-Йорке всего на три дня, и первого января они вчетвером гуляли по центру, и Баки вытаскивал из памяти самые интересные факты о родном городе. Четвертого ранним утром Наташа вернулась из аэропорта, скользнула под одеяло. Баки сквозь сон прижал ее крепче. – Мозги окончательно вынесли? – О да, – она коснулась холодными губами его ключицы, – мама чуть не слезами заливалась. «На кой тебе этот солдат, найди себе помоложе и поприличнее». Дословно. – И что ты ей ответила? – он открыл глаза. – Что мне не нужен ни моложе, ни приличнее, и что вообще советы женщины, которая замужем в третий раз, вряд ли можно считать уместными. – Ого, ты не говорила. Про три замужества. – Как-то к слову не приходилось, – Наташа удобнее устроилась на его груди. – Но до папы мама умудрилась побывать замужем дважды, оба раза быстро и неудачно. Так что при всей моей любви к ней, она точно не советчик в подобных вопросах. – А отец? – Высказался коротко и ясно: поддержит любое мое решение, но, если что, могу звонить в любое время дня и ночи, и он прилетит бить тебе морду. Баки рассмеялся. – Что ж, реакция родителей на парня дочери не особо изменилась с прошлого века. Они полежали в тишине, наслаждаясь теплом друг друга, и он наконец произнес: – Спасибо. То, что ты познакомила меня с ними… Это важно для меня. – Это было важно и для меня. Спасибо, что согласился. Наташа вывернулась из объятий, коснулась его губ и почти отстранилась, но Баки приподнялся вслед за ее движением, продолжая поцелуй, обхватил ладонью затылок девушки, опуская обратно на себя. – Я надеюсь, ты помнишь, что мне через пару часов надо быть на работе? – она слегка оттянула его волосы, и Баки улыбнулся. – Пара часов, м? Должно хватить.