Считать ли паломничество завершенным, если дорога привела странника к другой святыни? С. Е. Лец
В какой момент он поймал себя на этой мысли? Баки и сам не понял, но факт оставался фактом: Бруклин изрядно надоел. Он и до войны успел излазить эту часть Нью-Йорка вдоль и поперек, а в двадцать первом веке мало что изменилось. Дома какими были, такими и остались, добавились обшитые сталью и стеклом высотки и магазины, стало чище и больше машин. А в остальном все то же. Не то чтобы остальные части Нью-Йорка изменились сильнее, кроме Манхэттена, конечно же. Баки усмехнулся себе под нос. Охренеть можно. Два года назад, почти ровно два года назад он очнулся в Вашингтоне и чувствовал себя маленьким брошенным мальчиком. У него за спиной была недолгая, но и не короткая осознанно прожитая жизнь, башка была забита тонной знаний, информации и навыков – и в то же время у него не было ничего. Ни-че-го, потому что он не помнил собственного имени, и лицо на стенде в Смитсоновском музее было настолько чужим, что, если бы не зеркала в уборной, он бы ни за что не поверил в происходящее. Он не мог разобраться в себе, и мир вокруг ни хрена не помогал, а наоборот – повергал в ужас, шок и уныние. Мир так сильно отличался от того, что было выцарапано на подкорке мозга Баки Барнса, и слабо походил на смазанные, практически черно-белые картинки в памяти Зимнего Солдата. Он был как новорожденный ребенок, только у ребенка есть родители, которые ему все объясняют, и это не стыдно. А ему было… сколько-то, уж точно больше тех двадцати восьми, до которых не дожил сержант Ревущих Коммандос и которые он не успел справить с парнями. И некому было объяснить и помочь, а в голове помимо прочего предостерегающей сиреной выло «не искать Стива Роджерса». Это было два года назад, а теперь он смотрел на чудовищно изменившийся с тридцатых Нью-Йорк и бубнил себе под нос: «Ничего нового, надоело». Охренеть. Город был удивительно тих. Не в прямом смысле, но так казалось Баки. Количество заказов из посольства сильно упало за неделю до Рождества, Наташа говорила, что в России новогодние каникулы длились чуть ли не две недели, и до конца месяца не стоило ждать возобновления активности. Кота забрала Мишель, сидеть дома и пялиться в экран просто так было невыносимо. Поэтому Баки гулял целыми днями, выходил вместе с Наташей и возвращался незадолго до нее или встречал девушку после работы. Он проходил улицу за улицей, квартал за кварталом, рисуя в голове карту. Не специально, оно само откладывалось, а он всего лишь бродил, вдыхая наконец-то морозный воздух. Вскоре прогулки перестали быть такими бесцельными, Баки уже не просто скользил по авеню призрачной тенью, но и заглядывался на вывески. Близился Наташин день рождения, он искал подарок. Но при этом никак не мог выбрать, какой именно. Хотелось подарить что-то красивое, не пошловато-милое, что-то… серьезное. Не слишком. То есть не слишком серьезное именно в том смысле. Он был приличным повесой в прошлом, любил и умел делать девушкам подарки, но… Черт знает. Сейчас в голову, как назло, ничего не шло. И интернет не помогал. Поэтому Баки топтался по городу, разочаровываясь в собственных мозгах и все увеличивая радиус прогулки относительно их дома. Последние дни Наташа задерживалась, в том числе потому, что кроме Винсента из их отдела после рождественской вечеринки уволили еще троих, и что-то там про годовые отчеты, и она заканчивала теперь около девяти, а то и позже. И Баки не собирался слушать отговорки о безопасном городе, прекрасно видя, что за уверенным голосом она (почти не) прятала «я рада, что ты меня встречаешь». Сегодня его занесло куда восточнее, и пришлось напрягаться, хоть примерно вспоминая центр Квинса. Это боро он знал относительно неплохо, хуже Бруклина, лучше Бронкса, хотя в свое время все же старался обходить стороной наиболее темные улицы. Уж слишком неоднородный контингент. Кажется, именно здесь он выучил те испанские ругательства, от которых хватался за голову отец, и влюбился в латиноамериканскую музыку (а еще пару раз поучаствовал в подпольных боксерский боях, о чем знал только Стив). Теперь тут еще появились греки, китайцы, выходцы из почти всех восточно-европейский стран… Квинс расцвел тысячей красок и десятком языков, и затеряться не составляло труда. – Gracias, – он забрал сдачу и то ли поздний обед, то ли ранний ужин. – Спасибо. В самом кафе было теплее, но сидеть в помещении не хотелось, и Баки выбрался за столик снаружи. Ему нравилось из-под козырька кепки наблюдать за проходившими людьми, которым не было никакого дела до мужчины в толстовке и куртке, которые даже не представляли, на кого бросали равнодушные взгляды. Он слегка кивнул пузатому продавцу, вышедшему протереть и так чистые столики и вывеску, когда внимание привлекли двое на противоположной стороне улицы. Угловатые, смуглые, испанцы или итальянцы, наверно, ребята стояли у светофора, давно переключившегося на зеленый, и прикуривали одну сигарету от другой. Вот же, годы шли, а шпана не менялась… – Добрый вечер! – звонкий голос вырвал из задумчивости. Пареньку было лет четырнадцать, пятнадцать максимум. Кутался в куртку, пытался пригладить вихры волос и здоровался так жизнерадостно, что почти заразительно. – Добрый, добрый, – продавец оставил в покое вывеску, с усмешкой почесал заросшую шею. – Тетушке опять лень готовить? – Ага. Можно, пожалуйста… Остальное заглушила закрывшаяся дверь, и Баки улыбнулся. Мальчишка неуловимо напомнил ему довоенного Стива, даже куртка не по размеру имелась. Он расправлялся с едой, краем глаза следя за испанцами (или все-таки итальянцами?), наконец перешедшими дорогу. Чего высматривают? Чтобы ломиться в чью-то кассу, рановато по времени… Хотя, если они навеселе или под чем-то, им все одно. Нда, жаль, но пора мотать с насиженного места: если ребята перейдут к активным действиям, полиция подтянется быстро, а такие встречи Баки совсем не нужны. Хлопнула дверь, паренек выскочил из кафе, на ходу запихивая в рюкзак ароматный пакет. И преступно настроенные господа в числе двух штук мгновенно оживились, пристроились за его спиной. Вашу мать. Баки ругнулся про себя и встал, кинул пластиковую тарелку в урну. Не стоило обращать внимания, совсем не стоило, но… Он никогда не терпел, если били слабых, да еще двое на одного. Может, конечно, он ошибался, и ребята совсем даже не собирались отжимать у парнишки деньги в ближайшем переулке… Однако богатый опыт подсказывал, что все именно так, как выглядело, и пацан похож на Стива Роджерса чуть больше, чем дружелюбием и мешковатой одеждой. Баки отстал от троицы на десяток метров, с высоты роста не теряя их среди редких прохожих. Но они не прошли и пары улиц. Предполагаемая жертва будущего налета совершенно не смотрела по сторонам, и Баки покачал головой. Вот же непуганое создание. Мальчишка свернул меж домов, говорившие на матерном испанском преследователи – за ним. Баки притормозил. Может, он все-таки параноик? Может, они просто тем же маршрутом идут? Совпадение такое, ну кто знает: в его жизни бывало так много совпадений, что он и в происки марсиан поверить готов, и в Атлантиду, и даже в совершено безобидных граждан под легкой дурью. Баки машинально оценил взглядом улицу и услышал шуршание из-за угла. Хак! Ага, судя по звуку, пацану прилетело под дых. Самое время привлечь внимание кого-нибудь из сердобольных прохожих, а самому свалить подальше… Если парня зовут Стив, Баки оборжется до смерти. Потому что в начале тридцатых он примерно так и познакомился с тем, чье лицо теперь смотрело на мир с агитационных плакатов. Бумс! Оборжется после того, как испытает дежавю. Уже начало темнеть, в узком проулке между кирпичных трехэтажек было сумрачно и пахло химическим. Жизнерадостный еще двадцать минут назад пацан сидел на земле на коленях, глядя, как потрошат его сумку, и был удивительно спокоен. Баки даже решил, что все обойдется миром: ну сколько там у него в заначке? Рюкзак явно школьный, одежда ношеная – немного с него поимеют кайфанутые любители наживы. Ну так пусть берут двадцать или тридцать нечестно добытых баксов и идут прочь, а мальчишка уж как-нибудь переживет. Даже если это последние карманные от мамочки за месяц, лучше потерять их, чем здоровье или жизнь. – ¿Eso es todo? – один из грабителей наклонился к парню, схватил за отворот куртки и повторил с резавшим ухо акцентом: – Это все? – Да, больше нет… – Черт! Вытащив еще что-то из рюкзака, преступник швырнул сумку на землю, и Баки отступил назад с облегченным вздохом. Ну вот и хо… – Верни! – совершенно внезапно подорвавшись с колен, жертва налета резко сменила приоритеты и вцепилась в локоть грабителя: – Ужин верни! Эй! Баки был готов поклясться, что немая сценка между пацаном и испаноговорящим наркоманом длилась секунды три, зато второй член преступной ячейки сориентировался невероятно быстро: шагнув за спину парня, он вытащил из кармана складной нож. Вот же срань. Тело начало двигаться раньше, чем сознательная часть мозга обработала происходящее. Ему хватило одного только изменения положения стоп грабителя и поворота плеч, чтобы понять намерения, и, когда три секунды театрального шока закончились, Баки уже стоял за спиной пацана, его несостоявшийся убийца валялся на земле, а нож – в паре метров дальше. Зажавший в кулаке несколько мелких купюр грабитель по-быстрому всунул в руки своей жертвы бумажный пакет и тут же ретировался. – Ого, оф… офигеть! – запнувшись, выпалил спасенный. И Баки почувствовал, что просто вынужден с ним согласиться. Офигеть. Все действо заняло лишь несколько мгновений, парень просто не мог успеть обернуться, чтобы увидеть. Не мог! Но успел. Та-ак, сержант, пора дергать. Эта фраза прозвучала в голове точно так же, как звучала в начале сорок четвертого, когда они смывались с очередной базы Гидры после диверсии, и голос той Пегги Картер не заглушило время. К счастью, между домами было уже почти темно, он в кепке и перчатках, ворот куртки поднял заранее и даже стоял сейчас к пацану боком. Разглядеть у того не получится, а Баки стоило смываться. В спину еще донеслось: «Эй, постой! Подожди!», но он не обернулся. И не оборачивался до тех пор, пока не своротил что-то прямо посередь улицы. – Ради Бога, молодой человек, осторожнее! Баки остановился, вдыхая и выдыхая через нос, и неловко поправил кепку. – Извините… Я не нарочно. – Конечно, конечно, – тощий старик поправил чудом переживший столкновение с суперсолдатом стул, – все вы не нарочно. Несетесь Бог знает куда, спешите… И чего вам, молодежь, на месте не сидится? – Как вам? – усмехнулся Баки и кивнул на мебель. – Заносите? Давайте помогу. Старик пожевал губами, осмотрел его с ног до головы и приоткрыл дверь, у которой стоял. Баки подхватил стул и занес внутрь, мгновенно окунувшись в затхлую атмосферу. Тихо закрылась дверь, и помещение осветила вычурная потолочная люстра. За спиной нетерпеливо кашлянули: – Ну раз взял, чего стоишь? Неси вперед, вон к столу. Баки послушно поставил стул к трем таким же, покоцанным и просиженным, сгрудившимся у круглого обеденного стола, и хмыкнул: – И это кто-то покупает? – Кто-то покупает, да. Чему удивляешься? Это антиквариат. – Хлам это, дед. Хлам. Старик подошел ближе, чересчур близко, и Баки понял, что тот слеповат. – Для вас, молодежь, может, и хлам, а для других… – Что? Богатство? – Хех, ну, валяйся у меня тут богатство, я бы, наверно, в особняке жил… Но кто зачем покупает: кто ради стиля, кто ради духа времени и воспоминаний. – Воспоминаний? – Баки откровенно заржал. – Дед, этот стол тысяча девятьсот двадцатого года. Что можно вспоминать, глядя на него, а? Великую депрессию? Нищий Нью-Йорк? Или предвкушать Перл-Харбор? [1] – Историк? – Что? – Ты историк? Или оценщик? Так с ходу определить период… – Любитель я, – буркнул Баки, раздосадованный собственной несдержанностью. – У… моей бабушки такой же стоял. – Бабка умерла? – в глухом голосе старика появилась коммерческая жилка. – А стол куда дели? – Давно умерла, мебель выбросили. Я, может, и бываю сентиментальным, но не настолько. – Сентиментальным! Вы, молодые, и слово такое забыли, куда уж чувство! Ты мне лучше скажи, куда ты так летел, что чуть и меня не зашиб? Баки посмотрел, как старик смахнул пыль со стола, точно такого, какой был в доме Стива когда-то, и огляделся внимательнее. – Да так… Влез куда не следовало, вот и убегал. Подальше от неприятностей. Откровенно говоря, в заставленном помещении действительно был сплошной хлам. Большей частью, насколько он мог оценить, конца девятнадцатого-начала двадцатого века. Все либо побитое, либо облупившееся, на что даже дышать страшно, не то что купить и поставить дома. – Тебя били или ты? – Ни то, ни другое. Помог одному пацану. – И решил смыться? – старик рассмеялся, прошел к прилавку и чем-то щелкнул за широкой панелью. Послышался шум закипавшей воды. – Вот это верно. Добро надо делать быстро и безвозмездно, а потом бежать. А то не дай Бог еще поблагодарить захотят. – Точно. Баки улыбнулся, удивленный тем, как хозяин лавочки поймал его мысль, и тут же получил в лоб следующий вопрос: – Ты местный? – Бруклин. – Хорошее место. Кофе хочешь? – Вы всех, кто ваши вещи сбивает, кофе поите? – Не всех. Старик пошебуршал, поставил на деревянную поверхность чашку, жестяную банку и сахарницу. Вздохнул. – Да не так ко мне много людей заходит. Почему бы с хорошим человеком чашечку не выпить? – Откуда вы знаете, что я хороший? – Баки подошел к прилавку, коснулся края посуды затянутыми в перчатку пальцами. Сервиз был новым. – У вас нет родственников? – У-у-у, родственники! Пятеро детей, шесть внуков, одиннадцать правнуков… Жены две, обе бывшие. Житья от них нету, чтоб им, – хозяин подмигнул ему и поставил еще одну чашку. – Ты мне кажешься во всяком случае не плохим, а там уж кто не без греха. Чего оглядываешься? – Часы ищу. Я бы кофе выпил, но мне к девяти надо быть на Манхэттене. – Полвосьмого. Развлекаться планируешь? Баки колебался несколько мгновений. Потом взял протянутую ложку и сыпанул вслед за стариком себе кофе и сахара. – Нет. Моя девушка заканчивает работу, еду встречать. – В хорошего мальчика играешь, значит. – Не понял? – Хороший мальчик, – повторил старик и захихикал сквозь кашель. – Такой, который с работы встречает, в кино водит, пиджак холодным вечером отдает, подарками задаривает… Ну играй-играй, парень, глядишь, и до свадьбы дойдет. Только не женись, мой тебе совет. – Тьфу на тебя, дед, какая, к черту, свадьба… – Баки поморщился. Вот ведь нашел тему. – А чего не жениться? У тебя самого две жены было, говоришь. – Потому и говорю, что обе бывшие. Ну которые живы, а на кладбище еще одна лежит. Стерва была-а… порядочная. Очень порядочная. Но стерва. Потому и советую: не женись. Одни хлопоты, а чуть хорошим перестанешь быть – все, найдут другого. Баки хмыкнул. Может, по описанию этого «примерного» семьянина он и походил на хорошего мальчика, но точно им не являлся. Ни разу. И если бы Наташе был нужен такой, расстались бы они раньше, чем начали жить вместе. Поэтому он надеялся, что ей не был нужен хороший. Ну то есть не настолько хороший. Не кто-то другой, кроме него, то есть. – Де-ед, – внезапно мелькнула мысль. – А ты со своими женам в этого «хорошего мальчика» тоже играл? – А как же! Тащили бы они меня под венец, если бы нет. – И подарки дарил? – Парень, ты на что намекаешь? – старик подозрительно прищурился. – Не намекаю, мне совет нужен. У моей девушки скоро день рождения, я хочу сделать подарок, а идей нет. – Совсем? Как же она тебя такого ущербного терпит?.. Баки закатил глаза. Вот от этого пришибленного он нотаций не слушал. Лавочник пожал плечами: – Подари украшение. Кольцо там или серьги. Все девушки любят. – Слушай, дед, я, может, и малость тронутый на голову, но не тупой. Видел бы что-то подходящее – купил бы. Но все херня. – Ой, ты гляди, какие мы перебочивые. Или это она у тебя такая? – Да нет… – он непроизвольно улыбнулся. – Она не такая. И я знаю, что, даже если вообще ничего не подарю, она не обидится. Но я так не хочу. Старик промолчал. Какое-то время они пили кофе мелкими глотками, и Баки осматривался. Многие вещи выглядели смутно знакомыми, наверно, из-за того самого «духа времени». По этой же причине меблировка не навевала ничего, кроме тоски и раздражения. Он надеялся, что жил хозяин не тут. А то с такой обстановкой и рассудком повредиться можно. – Красивая или умная? – тишину прервал старческий задумчивый голос. – Что? – Баки оторвал взгляд от неработающих напольных часов. – Твоя девушка. Она красивая или умная? – Два в одном. – Верю, – лавочник тихо барабанил пальцами по дереву. – Но поровну не бывает. – Ладно… Сначала умная, потом красивая. Потому мы вместе. – Она что-то для тебя значит, да? Баки дернул плечом. Вот же привязался, как репей. И ведь не объяснить ему. Никому не объяснить, как много Наташа для него значила, как много делала, насколько именно она была тем, кто держал его на плаву и ради кого держался он. Наверно поэтому ответ прозвучал грубее и суше, чем хотелось бы. – Да. Значит. Много. Старик внезапно засмеялся. Он вообще был с явными странностями, и кто Баки такой, чтобы судить, но такая реакция на его слова уж как-то слишком… – Ты знаешь, парень, я тут подумал… Ты ведь моей собственности ущерб нанес. Хрена себе поворот. Баки вытаращился на хозяина магазина. – Ущерб?! Твоему стулу, которым, судя по виду, орехи кололи лет сорок до меня? – Ну, что им делали, я не знаю, а ты его чуть на куски не разнес. Так что я имею право на эту… как оно называется?.. материальную компенсацию. И старик гордо стукнул по прилавку кулаком. – Дед, ты крышей поехал? – Баки помотал головой. Черт возьми, хорошо же ведь начали… – Этот хлам ничего не стоит! – С головой у меня все хорошо, а мой антиквариат оценен, между прочим. Каждый такой стул – по двести двадцать долларов. Сколько-сколько?! Баки был готов придушить старьевщика голыми руками за наглую ложь. Но не успел. – Так что давай, парень, договоримся: или я сейчас полицию вызову, и они протокол, все как положено… – Не надо полицию. – Или, – усмехнулся хозяин. Он явно уже понял, что гостю свидание с копами не уперлось, – ты мне эти деньги отработаешь. – Отработаю? – вот жучара. Даром что ровесник половины своего хлама. – Наличные мне не нужны, а вот помощь не помешает. Я товар сортирую, и силы у меня не хватает там поднять, то перенести… За день управимся. Что тебе старому человеку помочь, а? Баки потер переносицу. Послать бы этого предпринимателя куда подальше, но даже подслеповатый, он неплохо его рассмотрел за столько времени напротив друг друга. Если вызовет полицию – а такие скандалисты так и делают чуть что, – и он, и Наташа поимеют проблем. Нельзя. – Хрен с тобой… Когда отработать? – Завтра, чего тянуть? – старик потер ладони и снова взял чайник: – Ну, время есть. Еще кофе будешь?***
– Дед, я клянусь, если это не все, я тебя вместе с твоим… антиквариатом на фиг закопаю. Для потомков. Баки захлопнул за собой дверь и уставился на лавочника, который невозмутимо протирал часы. Дождался кивка и плюхнулся на стул, закрывая глаза. Занятно получилось. Как оказалось, сортировка товара у хозяина подразумевала то, что Баки мысленно советовал ему сделать со всеми находившимися в помещении вещами, – вынос на помойку. Вместе они поломали несколько стульев, какой-то деревянный сундук, комод, забили коробки ложками, вилками и ножами, и Баки таскал это добро до мусорного бака, совершив в общей сложности двадцать восемь рейсов. Зато теперь в магазине можно было развернуться, не боясь задеть «ценности». И, конечно, на самом деле никакой оценки ни одной вещицы тут не проводилось. Хитрец взял гостя на понт. Но у него был неплохой кофе и сотня-другая историй о женах и детях, так что под конец дня Баки был готов лезть хоть к Гидре, лишь бы оказавшегося разговорчивым старикана попустило. – Умаялся? Он открыл глаза. Лавочник стоял рядом, добродушно усмехаясь, и Баки покачал головой: – Твой энтузиазм, дед, да в мирные цели… Цены бы не было. – Да ну, мой энтузиазм давно вышел, только антиквариат и остался. А вообще спасибо тебе. Мог бы не прийти ведь. – Мог бы. Не за что. Баки поднялся, поставил стул на место и натянул кепку. Надо успеть пожрать, а потом к Наташиному офису… Старик вытащил из кармана брюк небольшой темный кубик и неожиданно протянул ему. – Держи. – Что это? – он взял, взвесил на ладони. Легкий, деревянный, не куб даже, а коробок. – Один чернявый всунул в качестве недостающей платы за товар. Но я суеверный слегка и таких, как он, не жалую, да и написано не по-английски… Так что все лежало и лежало. А тебе, может, сгодится. Баки пожал плечами и засунул кубик в куртку. Если мнительный старик решил его руками избавиться от еще какого-то хлама – выкинет в ближайшую урну, и дело с концом. – Удачи, парень. – И тебе, дед. И тебе. На улице похолодало, зажглись фонари, и Баки уже дошел до входа в метро, когда пальцы наткнулись в кармане на предмет. Коробок при рассмотрении оказался маленькой простенькой шкатулкой с задвинутой в пазы крышкой. Из чистого интереса Баки аккуратно открыл. Внутри в сложенный в несколько раз листок было что-то завернуто. [1] Имеется в виду нападение японцев на американские базы в гавани Перл-Харбор и на острове Оаху 7 декабря 1941г. Это нападение послужило поводом вступления США во Вторую мировую и поводом для Стива Роджерса и Баки Барнса пойти в призывной пункт.