Если можно пройти через ад – значит, у него есть не только вход, но и выход. С. Е. Лец
– Знаешь… я никогда не думал, что окажусь здесь, – Джеймс поболтал оставшимся кофе в стаканчике. – Тем более что это будет в мирное время. Зато теперь понимаю тебя на все сто процентов. Потрясающее место. Я улыбнулась. Вчера во второй половине дня мы прошли таможню в порту Генуи, и, честно сказать, я ожидала, что там-то мы и попрощаемся. Где-то посреди Атлантического океана Джеймс наконец решил, что сходить в Испании или Франции нам будет преждевременно, а вот одна из крупнейших итальянских гаваней подойдет. После этого я нашла сайт местного аэропорта и даже узнала, что оттуда действительно летали самолеты до родной Москвы. Пусть и с пересадками, как и предполагалось. И оставшиеся до окончания морского пути дни готовилась и готовилась ко «дню икс». Но вместо этого после получения штампов в паспорте Джеймс взял мой чемодан, провел через пару улиц и указал на белое здание с часами над входом. – Нам сюда. – Это не аэропорт, – на всякий случай заметила я. – Нет, конечно. Это вокзал. Тогда я ничего не сказала. Нам понадобилось еще восемь с половиной часов, и теперь мы сидели на мокрой от росы траве, допивали кофе и смотрели, как над Колизеем вставало солнце. – Ты больной на всю голову… – я прислонилась виском к его плечу, и Джеймс негромко фыркнул. – Я ведь обещал тебе Рим. – И это в то время, как за тобой по пятам идет Гидра? – На корабле их не было, – спокойно и разумно ответил он, – а сходили мы с тобой в каждом порту и отмечались там же, спасибо суточным стоянкам… – О да, у меня свободных страниц в паспорте почти не осталось. – …так что те, кто меня ищет, не знают наверняка, где мы действительно покинули корабль. – Но узнают, и… Ай! – я отдернула голову после того, как Джеймс легко щелкнул меня по носу. – Ты чего?! – Перестань паниковать. Пожалуйста, – его голос стал тише. – Потому что Рим – это на самом деле та остановка, после которой нам придется расстаться на какое-то время. И я очень хочу провести хоть пару дней без упоминаний о Гидре, этих разговоров и так было чересчур. Я вздохнула. Оказавшись на борту, где нам некуда было спешить, где все делали за нас, а нам оставалось только есть, спать и любоваться океаном, мы какое-то время отдыхали, лазили по кораблю и старались избегать соседей по каютам. Но постепенно скука задолбала меня настолько, что я начала приставать к Джеймсу с расспросами, тема которых была почти всегда одна и та же. Видимо, их оказалось слишком много. – Прости, – я кратко повинилась. – Я перегнула… Ты мог не отвечать. – Дело не в том, что мне неприятно вспоминать некоторые моменты из жизни. То есть не очень приятно, конечно, но, думаю, так даже лучше – объяснить, насколько эти люди жестоки и беспринципны. Просто хорошему сну такие воспоминания не способствуют. – Ну я от твоих откровений тоже лучше спать не стала. Джеймс поморщился. Да уж, от такого моего откровения ему тоже вряд ли стало легче. Поэтому я поспешила перевести тему. – Раз уж ты планировал Рим с самого начала, выкладывай, какая у нас программа? – Грандиозная. Правда, есть одна проблема – я спать хочу. Мы рассмеялись одновременно. Последние дни на корабле мы спали плохо: давали знать о себе нервы, но больше – разошедшиеся французы, которые жили за стенкой. Эта пара старичков-одуванчиков оказалась на удивление бодрой, и по вечерам, плавно переходившим в ночь, в их каюте собиралось от пяти до десяти соотечественников из команды. Они пили, играли в карты, громко травили какие-то истории, которые Джеймс категорически отказался мне переводить под предлогом «там сплошной мат». Мы (и капитан, кажется, тоже) тихо надеялись, что господа сойдут во французском порту, но парочка решила продлить круиз до итальянского побережья. А вчерашнюю ночь мы провели в поездах, совершив три пересадки. Так что да, выспаться не мешало. Посидев на газоне еще немного, мы побрели обратно к главному вокзалу, недалеко от которого сняли номер. Кто бы сказал мне год назад, что я за бешеные деньги пересеку Атлантику в отличной каюте на грузовом корабле, а потом буду жить в центре Рима в хостеле с посуточной оплатой – плюнула бы в лицо. Мы неспешно шли по улицам и смотрели, как бурлил жизнью огромный, вечный город.***
Баки думал, что это было похоже на сон. Солдату, заточенному в криокамере, никогда ничего не снилось. Солдату, вытащенному из заморозки и оставленному спать на кровати, как нормальный человек, может, что-то и снилось, но все это стиралось при каждом новом сеансе пыточной терапии. Да оно и к лучшему: вот уж что он не хотел бы вспомнить ни при каких обстоятельствах. Потом – после Вашингтона, после Роджерса – снов было много. Разных. И довоенные годы, в которых мелькали смазанные лица – Баки до сих пор так и не вспомнил, как выглядела одна из сестер, и отцовские черты лица уж слишком походили в этих снах на его собственные. И сама война, где всегда присутствовали Стив и гнетущее чувство неправильности, Коммандос и Пегги… а вот ни одну из охмуренных во время службы медсестер Баки вспомнить так и не смог, хотя в определенный момент пытался. И Гидра, в основном в лице Арнима Золы, условно-постоянных надзирателей разных национальностей и серых подземелий. Снились беготня, вспышки выстрелов в темноте, еще отрывочно очень много городов, улиц, машин и иногда почему-то каких-то детей. Были эти безликие дети вымыслом или реальностью, он даже не хотел знать. Хороших снов среди всей круговерти было меньше плохих, но они были. Весь прошедший год был фантастическим сном из тех, которые обычно не должны сбываться… – Ты ужасно задумчивый. Наташа сидела на его коленях, в то время как он сидел прямо на тротуаре, и на них никто не обращал внимания, потому что таких вот туристов, расположившихся на земле на Площади Святого Петра, было до хрена и больше. – Потому что я думаю. – Логично. Баки уперся лбом в ее спину. Это были их четвертые сутки в Риме, считая день приезда, который после встречи восхода у арены гладиаторов они благополучно проспали до самого вечера и выбрались только на ужин в ближайшее кафе. Зато потом они успели и погулять, и смотаться на пару экскурсий, и сегодня Наташа затащила-таки его в Ватикан. Не то чтобы Баки был против, просто всерьез сомневался, что его пропустят по американскому паспорту – у Наташи-то, оказывается, имелась местная виза. Но в итоге все получилось, и после насыщенного забега по достопримечательностям они отдыхали на центральной площади. И Баки совсем не знал, как сказать то, что должен был. Вместо этого он по привычке нервно облизывал губы и оттягивал неизбежный момент. – И о чем ты задумался? – Да так… Наташа вздохнула и повернулась, чтобы у него не было шанса спрятаться. Обхватила ладонями его лицо. – Нам пора, да? – Ты про возвращение в номер? – Баки, в уме обругав себя последними словами, прижал девушку ближе. – Да, Наташа, пора. Завтра утром. – Что ж, по крайней мере ты не сбежал от меня до ночи, – она пыталась шутить, но сейчас это звучало откровенно жалко. – Значит, утром я в аэропорт, а ты… – А вот этого тебе знать не стоит. Они вернулись в хостел пешком, там же поужинали без особого аппетита. Потом Баки долго и обстоятельно собирал почти не распакованный рюкзак. Пистолет, как ни душила упомянутая Наташей жаба, он оставил еще в нью-йоркской мусорке. Решил все-таки, что уж слишком шумно и приметно, да и рамки металлоискателей наверняка бы среагировали. А если и нет, то нашли бы таможенники или их четвероногие друзья. Поэтому Америку он покинул с тем, что осталось с Вашингтона: два ножа и гаррота. Если совсем прижмет, огнестрелом можно разжиться, хотя это и будет преступлением. Распихал по карманам в рюкзаке и на себе наличные – все, сколько сняли, потому что бегать по европейским банкоматам с пусть даже законной карточкой Баки не собирался. Паспорт Фреда Дэвиса проложит за ним дорожку для Гидры, но привлекать внимание кого-то еще он не планировал. Долго думал, что делать с жетоном. Один Баки зашил под стельку ботинка, а вот куда второй? Надевать на шею было небезопасно, класть в рюкзак – а вдруг украдут, отдавать Наташе обратно – вроде еще не умер… Идея пришла внезапно и, как всегда, здравостью не отличалась. Быстренько сбегав в холл, он вернулся в номер. – Наташа, ты можешь мне помочь? Девушка оторвалась от своего чемодана и кивнула. – Да. С чем? – С рукой. Баки уже примостился на коленях у кровати за неимением в комнате стола и, воспользовавшись одолженным у администратора за стойкой регистрации инструментом, приподнял одну из пластин. Не там же, где прежде, где скрывались провода, а на таком месте, в котором, по его расчетам, не было ничего жизненно важного. – Что ты хочешь сделать? – Наташа опустилась на пол рядом. – Хочу спрятать жетон. Посмотри и скажи, что я прав и здесь нет никакой электроники. – Нет. Только тут и места нет. – А это хорошо. Верхняя защита зажмет между собой и внутренностями. Ну погнет немного, не страшно. Зато уж точно не потеряю. Помоги уместить. Наташа осторожно положила жетон на указанное место, и он отпустил пластину. Металл с лязгом встал на место. Сжал и разжал кулак, повертел рукой. Вроде порядок. Она прокомментировала это с грустной улыбкой: – Ну что, мы готовы? Баки пересел на кровать. – Эй, что за похоронное настроение? Мы же договорились: два месяца. На большее моих преследователей не хватит, да и я теперь буду провоцировать на действие. Так что он – или они, если их несколько – спалятся, и я устрою им вояж в один конец. А потом буду у тебя. Наташа молча наклонилась, и Баки, обхватив за талию, потянул ее на кровать. Если они прощались на два месяца (максимум!), он не хотел терять ни секунду последней ночи.***
На вокзале было не протолкнуться, и до отправления шаттла в аэропорт оставалось минут пять. Мой рейс был почти в девять вечера, но Джеймс уезжал через полчаса, и оставаться в городе одна я просто морально не могла. Уж лучше проторчать день в аэропорту. Я загрузила чемодан в багажное отделение автобуса и отошла в сторону. Он стоял под навесом остановки, надвинув кепку на глаза и затянув лямки рюкзака. Привстав на цыпочки, я обняла широкие плечи. – Что бы ни случилось, просто помни – я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю. Когда я выглянула из окна тронувшегося автобуса, Джеймса на месте уже не было.***
Это заняло куда меньше времени, чем Баки предполагал. Преследователи оказались настырными и действительно профессионалами, так что ощущение слежки вернулось уже спустя неделю после Рима. Несколько раз ему даже казалось, что успел уловить человека в толпе, но точно он уверен не был. Только чувство чужого взгляда постепенно становилось все назойливее, и пора было искать место для остановки, чтобы выманить врага. Баки прикинул, стоило ли задерживаться в Софии, и решил, что нет. Из-за языкового барьера здесь было сложно не только преследователям, но и ему, а хотелось иметь преимущество. Можно вернуться в соседнюю Сербию, благо что через границу недалеко и с русским там проще. А можно продолжить путь в Румынию, заодно еще раз проверив наличие «хвоста», и провернуть все там. На крайний случай оставалась Польша, но туда переться не хотелось по нескольким причинам сразу. Обшарпанная квартирка в Бухаресте была будто создана, чтобы завесить окна, периодически мелькать на улице и ждать Гидру. То, что газеты врут, Баки усвоил еще в юности. Но конкретно эта наглая ложь с его лицом на первой полосе грозила угробить жизнь прямо сейчас и насовсем.