О — Ориентиры

Первые несколько дней после отъезда Вани проходят тихо. Так тихо, что к концу первой недели Мирон на стенку лезет от скуки и рутины. Каждый день похож на предыдущий, начинается с похмелья, продолжается бесполезным блужданием по квартире и завершается однообразной работой по ночам. И если первое время светлое будущее хоть как-то утешает его, заставляя натянуто улыбаться во время звонков Вани (который утверждает, что не волнуется, но звонит каждый день), то в конце пятого дня его почти колотит от простого желания выйти из дома. Благоразумие, впрочем, не оставляет его, и Мирон мудро решает дождаться ночи. Не соваться же на улицу с такими зрачками. Так что выбраться получается только после "работы". Впервые за все время пребывания в Хабаровске, город кажется ему не таким уж душным и серым. Наоборот, в узких, раздолбанных улицах теперь видится что-то свежее, новое. Это, конечно, не Эдем, но хотя бы вид не раздражает. Не раздражает настолько, что даже болтовня подпитого школьника кажется увлекательной. По сути это его первый нормальный разговор за пять дней. Короткие фразы перевозчикам и пятиминутные переклички с заядлым параноиком Охрой слабо напоминают нормальную коммуникацию. А тут незнакомый человек, не только способный воспринимать юмор, но и неосведомленный ни о складах, ни о количестве "груза". Сказка. – Ты что на улице делаешь в такое время? – даже рутинный вопрос доставляет удовольствие. – Хожу, детские души собираю, – весело отвечает Слава. – Со своей начни. – Мне пятнадцать. И мою не возьмут. – Это почему? Слава заглядывает ему в лицо, усмехается, удивительно смахивая на демоненка или беса, и переходит на заговорщический шёпот. – Моя слишком грешная. В общем, обстановка не нагнетающая, однако то ли во взгляде, то ли в улыбке пятнадцатилетнего школьника есть что-то такое, что заставляет если не поверить, так точно задуматься о правдивости этих слов. – Твоя мама за тебя не волнуется? – после предыдущей реплики рассматривать лицо нового знакомого хочется сильнее, но Мирон старается не пялиться. – Неа, – Слава проявляет любезную наивность, не замечая его взгляда. – Она работает много. А ты чем занимаешься? – Работаю. – Кем? – Продаю полезные вещи, – слабая улыбка в честь Вани, придумавшего эту формулировку. – Так по-еврейски... – это говорится недостаточно громко, чтобы отразиться от стен, но и не так тихо, чтобы Мирон не услышал. – Любишь поработать языком? – машинально парирует Фёдоров, и только потом вспоминает о том, что говорит с малолеткой. Рост у них почти одинаковый, и это учитывая, что Слава вроде как ещё и подрасти должен, да и выглядит он, конечно, старше пятнадцати... На этом следует закончить. – Ты что-то конкретное предлагаешь? – не мучаясь очевидной разницей в возрасте отшучивается – Мирон хочет думать, что это шутка, – Слава. – Ты всю жизнь тут живёшь? – смена темы звучит ужасно, но на то, чтобы придумать что-то лучшее, не хватает времени. – Ага. А ты откуда? – интересуется Слава, теперь уже практически неотрывно смотря ему в лицо. На дорогу Слава почти не обращает внимания, но повороты делает исправно и точно, явно со знанием дела, так что Мирон признает свой вопрос ещё более тупым, чем ему казалось до этого. Хотя его новый знакомый не стремится напоминать о неловкости, да и вообще от него не исходит какой-либо явной опасности. Кроме неумения держать язык за зубами. Но это по крайней мере находится в зачаточной форме, которая не обязательно выльется во что-то мудацкое. При хорошем стечении обстоятельств, конечно. – Из Питера, – почти не врет Мирон. – Из Питера, – задумчиво повторяет Слава, слегка хмурясь. – Я бы из Питера сюда не уехал. – Жизнь не всегда даёт нам выбор, – эта фраза почему-то стирает со Славиного лица остатки веселья, и в груди начинает покалывать почти забытое чувство вины. – Но это всегда можно исправить. – Наверное, – бормочет Слава, отворачиваясь. – Вон магазин... Блядь. До того, как Мирон успевает узнать, в чем дело, его новый знакомый резко останавливается и делает несколько шагов назад. Ещё одна резкая смена настроения отвлекает настолько, что причину остановки Фёдоров замечает с опозданием. Они находятся в довольно широким переулке, в конце которого на углу дома находится лестница в подвал, где и красуется вывеска. В темноте не видно, что на ней написано, но, судя по тусклому свету внизу, это и есть тот единственный круглосуточный магазин. У дома напротив, практически сливаясь со стеной, трутся двое. Замечая посторонних, они активизируются, оперативно выходя из тени. Слава бледнеет и отходит ещё дальше, на его лице смешивается отвращение и обреченность человека, собирающегося отхватить пиздюлей. Мирон вздыхает, вспоминая добрый совет Вани сидеть дома и ни во что не лезть, и хватает рукав чересчур большой коричневой куртки. От этого Слава совсем теряется и нервно пытается выдернуть руку, вперив в Мирона настороженный и одновременно умоляющий взгляд. – Карелин! – с радостной издевкой начинает один из парней весьма гоповатого вида. – Какая встреча! – Мы с тобой как раз перетереть хотели, – продолжает второй, подходя ближе. – Нехуя мне с вами тереть, – на такую реплику оборачивается даже Мирон. Просто так, очень уж интересно, как выглядит смертник. – За языком, сука, следи! – прикрикивает первый, с немного бешеными глазами, моментально краснея от злости. – А то хули? – не унимается Слава, окончательно теряя здравый смысл и милую улыбку. – Кинешь в меня банкой Яги? – Блядь, пизда тебе... – констатирует гопник, тот, который бешеный, и делает несколько шагов вперёд. Всё это катится к неизбежной потасовке, смотреть на которую Мирон совсем не хочет. А если уж он чего не хочет, то скорее умрет, чем пойдёт против себя. К тому же по счастливому стечению обстоятельств премиальные на его "работе" не всегда выражаются в денежных единицах. А против огнестрела ни одна бутылка Яги не прокатит. Оба гопника замирают на месте, круглыми глазами смотря в приветливо обращенное на них дуло. Слава неуверенно дёргает рукой, наверное, не столько вырываясь, сколько пытаясь подавить желание бежать отсюда нахер. – Шли бы вы домой, пацаны, – как можно мягче говорит Мирон. – Я, когда долго не курю, злой становлюсь. Парни думают секунд пять, бешеный сверкает глазами за спину Мирона, на Славу, но весь свой запал исчерпывает, и вместе с другом предпочитает удалиться. Мирон провожает их взглядом, вздыхает, опускает незаряженное оружие и потирает переносицу. Настроение начинает скатываться в ту же дыру, из которой только начало выползать ближе к ночи. В гнетущей тишине проходит около минуты, в конце которой Фёдоров все-таки вспоминает о том, что он тут вообще-то не один, и разжимает пальцы. Слава шарахается в сторону и, конечно, выглядит напуганным, но даже сквозь такое сильное чувство в его глазах ясно читается азарт и... Восхищение. Мирон никогда не отличался устойчивым психологическим состоянием, а подобное, по одному из выражений Вани, тянется к подобному. Везёт ему на ебанутых психов. Светлый взгляд не отрывается от его лица, и, будучи честным бандитом (как Робин Гуд), Мирон даёт Славе фору в десять секунд. Побежит – черт с ним. Останется... – Ты кто нахер такой? – в один выдох спрашивает Слава, все ещё не спеша поправить стянутую на одну сторону куртку. Мирон улыбается. Искренне. Впервые за долгое время. Он не сомневается, что Слава уже никуда не уйдёт, поэтому не спеша заправляет ни разу не стрелявший пистолет, подаренный ему пару часов назад одним из контрабандистов, за ремень, и подходит ближе. Слава и правда не отходит, будто прилипает к месту. От холода у него синеют губы, на это же можно списать и мелкую дрожь. Мирон стягивает с себя шарф, накидывает на шею Славы и отбрасывает один конец ему за спину. – Тебе какие сигареты? – вопрос, видимо, выводит Славу из транса. – Теперь уже любые, – он натянуто улыбается и, придя в себя, пытается снять шарф. – Оставь. Считай, это гарантия, что ты не сбежишь с моей вещью. – Не сбегу, – обида так очевидно проскальзывает в его голосе, что Мирон не может сдержать улыбки. – Со мной не зайдёшь? – получив в ответ отрицательное покачивание головой, Фёдоров кивает и разворачивается к лестнице, ведущей в подвал-магазин. – Если вдруг соберёшься удирать от своих друзей, знай, я очень люблю этот шарф. – Подожди! – оклик раздаётся тогда, когда Мирон уже проходит несколько ступенек. – Я с тобой пойду. Но не потому, что ты так сказал. Хабаровск может удивлять. – Как скажешь.