***
– На меня тоже будешь обижаться? – проницательно угадывает Чейни, спустя двадцать минут молчания в машине. Слава пожимает плечом, все так же смотря в окно. Уже темно, идёт небольшой снег, до вокзала остаётся совсем немного. – Ты зря так, – продолжает Дэн. У него такой спокойный и уверенный голос, что с ним даже спорить не очень хочется. Но Слава все равно обижается. – Замай правильно волнуется. – Ворчит, как дед, – молчать Слава не любит, это с детства у него не получалось. – Старик ебаный... Только бы поволноваться... – Он тебя любит. И чувствует вину. Как и я, поэтому ты едешь со мной, – с такой логикой можно поспорить, но Слава устал и по большей части думает о Мироне. Конечно, часть истории он оставил при себе, не упомянул Версус и Надю, да и вообще многое опустил. Он просто не верит, что все это могло случиться... Так. Серьёзно, как можно было оказаться в настолько неподходящем месте в настолько неподходящее время? В жизни такого быть не должно. Это не гребаный романчик в разноцветной обложке, где совпадения лезут одно на другое, а любовь такая сладкая, что от неё сводит зубы. Обычно планирование не занимало у Славы много времени. А сейчас он не знает, что делать. Ни одной логичной мысли, только тупое "хочу", которое ни объяснить, ни преодолеть не получается. Слава не хочет уезжать. – Я еду с тобой, потому что вы на очке сидите, – машинально отвечает Слава и лезет за сигаретами. – Тут сейчас неспокойно, – возражает Дэн. – Надя пропала, Сэт как сквозь землю провалился, так что Хайд на ушах стоит, рвёт и мечет. Весь город перерывают, мне даже сказали, что и пригород шерстят... – Пригород? – Слава давится дымом и кашляет. – Где именно? – Где-то рядом с деревней N, не знаю, что они там... Слава уже не слушает, торопливо достаёт телефон, секунду смотрит на мертвый разряженный экранчик и, чуть ли не швыряя мобильник в сторону, хватает Дэна за рукав куртки, отчего Чейни, не ожидавший чего-то подобного, выкручивает руль. Чтобы не вылететь с дороги, он резко даёт по тормозам. Машина скользит по снегу, но на обочину, к счастью, не съезжает. Дэн выдыхает, низко наклоняет голову, чтобы не уебать Славу мордой об бардачок. – Мне нужно в город! – Слава выглядит напуганным. – Пожалуйста, мне нужно в город, сейчас! – Слава, ты понимаешь, что мы могли бы... – Дэн очень хочет быть спокойным. – Пожалуйста, Денис, это очень важно! – Слава трясёт его руку с таким лицом, что отказывать ему совсем не... Так, нет, нихуя это не прокатит! – Что важно? – Я... – Слава поджимает губы. – Я не могу сказать. – Значит, это не так... – Это из-за одного человека... Мы... – он медлит, подбирает слова, но не договартвает. – Пожалуйста, я не буду один. Со мной все будет хорошо, честно... – Я не могу тебя оставить, Слав. Карелин смотрит на него закипающими от злости, светлыми глазами, и это определённо выльется во что-то неприятное. – Жизнь не всегда даёт нам выбор, – неприятно желчно улыбается Слава. Дэн хочет положить руку ему на плечо, но не успевает. Слава с невозмутимым видом открывает дверь, выходит из машины, достаёт из кармана неизвестно откуда взявшийся нож и втыкает в переднее колесо. У Чейни чуть челюсть не отваливается. – Ты че творишь? – это слишком большой пиздец, чтобы его осознать. – Я никуда не еду, – напряжённым голосом говорит Слава, сильнее разрезая жесткую резину. – Если не успеешь на поезд, придётся отчитываться перед Хайдом. Дойти ещё успеешь. Потащишь меня с собой – я на весь вокзал буду орать, что ты ебаный педофил. – Ты самый гнойный тип из всех, что я знаю, – медленно говорит Дэн. Слава опять улыбается этой своей жуткой улыбкой. – Я знаю.***
За Ваниной спиной ещё не успевает закрыться дверь, когда в него врезается красный и абсолютно запыхавшийся Слава. – Они... – задыхаясь тараторит он, сжимая край его куртки. – На заводе? – Что? – Позвони... Пусть... Блядь, пусть валят нахуй! – Почему? – осторожно интересуется Охра. – Потому что там где-то люди Хайда! Я... Я знаю. Вообще Ваня на слово верить не привык, но у Славы на лице отражается вполне натуральное беспокойство. Тем более судя по кровавому пятну у него на джинсах, бежать ему было не слишком комфортно, а это слишком хорошо для лжи. Ваня, внимательно осматривает разукрашенное лицо, достаёт мобильник, набирает номер, ждёт ответа и лаконично выдаёт только одно слово. – Уходите.***
– Что там? – спрашивает Мирон, отрываясь от не слишком приятного разговора с Надей. – Валим, – резко выдыхает Дима. – Сейчас. – Блядь, – шипит Фёдоров. – Я же говорила, что вам всем... – злорадствует Надя, но под прицелом моментально замолкает. – Не беси меня, сука, – раздражённо цедит Дима. – Развяжи её, я тачку подгоню. Мирон кивает, не особо церемонясь, тянет Надю за плечо, поднимая на ноги. Её руки за спиной прикованы к одной из железных балок лестницы. – Антон вас убьёт, – шипит Надя, пока он ищет ключ от наручников. – И дружков твоих, и тебя, и пацана твоего. Я даже могу попросить, чтобы тебе дали посмотреть. – Пошла нахуй, – у Мирона нет желания с этим разбираться. Он вроде как не бьёт женщин и детей. – Ты с виду на педофила не похож, – продолжает она. – Хотя, надо сказать, мальчик и правда милый. Когда молчит. Ты бы последил за тем, что он несёт. Слова дорого стоят, и он за свои тоже платить должен. – Отъебись и от него, и от меня. – С трудом верится, что все ещё находятся такие выродки. Хотя ничего удивительного, если отец нарик... – Мирон расстегивает наручники, и на этой фразе немного подвисает. Надя улыбается: – У таких только одна... Дорожка. – Закрой рот, – Мирон наконец разбирается с наручниками. – Все сдохнете, уроды, – откуда у неё нож – вопрос на миллион. Отвечать на него Фёдоров не собирается, машинально уклоняется от удара, отталкивая Надю в сторону, так что ему только немного задевает плечо. Из плохих новостей: оружие у него не при себе. Из хороших: ему это не нужно. Надя замахивается ещё раз, и видит бог, все происходит по инерции. Мирон ловит её запястье, дёргает к себе, так что Надя теряет равновесие, выворачивает ей руку, но пальцы она не разжимает. Он не хочет её убивать, наверное, не хочет. Так получается. Если бы она уронила нож, все было бы по-другому. Надя дёргается, пытаясь вырваться, Мирон даёт ей сделать полшага, сжимает её руку, уже не давая шанса бросить нож, и надавливает, вгоняя лезвие ей в шею. Из открытого в немом крике рта льётся кровь, и Мирон отпускает её, чтобы и самому не запачкаться. На шум прибегает Дима. Смотрит на конвульсии Нади и лужицу крови на полу, потом на Мирона. – Нож, – это слабо похоже на оправдание. Он и не оправдывается на самом деле. Ему её не жалко. Наоборот в груди разливается желчное удовлетворение. Дима щурится, смотря в его лицо, вздыхает и кивает на дверь. – Идём. Оставь её здесь. – Суке сучья смерть, – Дима хмурится, потому что знает, чью фразу он повторяет, но ничего больше не говорит и выходит на улицу.