О — Ориентиры

На похоронах холодно, люди что-то мелят, но Слава слишком упорот, чтобы им отвечать. Ваня придерживает его за локоть, Миша смотрит в снег. Они все несут чушь и бесят, так что Слава сваливает как только появляется возможность. Ему не нужен собутыльник, видеть вообще никого не хочется. Он в одиночестве пьёт водку на площадке. Нет, даже не пьёт, бухает, бухает по-черному и злится звонку. Злится, даже когда смотрит на имя контакта. – Я занят, – язык у него уже заплетается. – Давай поговорим, – просит Мирон. – Я не хочу говорить. – Встретимся? – Иди нахуй, – Слава пьёт и с трудом подавляет приступ тошноты. – Все нахуй идите... – Где ты? – Можешь прийти только с колой, – пить третий день подряд без желания и компании сложно. – Что? – Колу купи. Площадка рядом с N-парком. Не дожидаясь ответа, Слава сбрасывает. Он ставит бутылку в сторону, умывает горящее лицо снегом и курит, чтобы не блевануть. Он мало спит, не может нормально есть, и ничего не хочет. Отец бухает, и, возможно, Слава даже не осуждает это. Ваня с Мишей знают его достаточно хорошо, чтобы просто не лезть, но все равно периодически начинают свои глупые разговоры. Славу бесят любые попытки заговорить, так что ни утешения, ни отвлеченные слова его не успокаивают. К горлу опять подступает тошнота, в груди что-то рвётся. Очень жарко. Слава расстегивает куртку и сминает свитер в пальцах, будто это может уменьшить боль. Странно, что не помогает. Ждать скучно, когда появляется время, он начинает думать, а думать вредно. Не парясь, смотрит ли на него кто-либо, Слава дрожащими пальцами достаёт из кармана мятый пакетик, с пятой попытки вытаскивает из него таблетку, залипает на то, как странно она смотрится на его красной от холода ладони. Может, он сдохнет от передоза? Как в том классном фильме, только никто не станет его в сердце колоть. Он думает об этом пока его не накрывает и спокойствие смерти перестаёт быть привлекательным. Ему уже не хочется спать, тем более вечно. Хочется что-то сделать. – Привет, – со спины здоровается Мирон. Слава оборачивается так резко, что сводит шею. – Пойдём на озеро, – он забирает бутылку, пьёт, заливая воротник, и моет липкие руки в снегу. Мирон внимательно смотрит ему в глаза и молча кивает. Они доходят очень быстро и спускаются к кромке замерзшей воды. Уже темно, а рядом с озером нет фонарей, так что почти ничего не видно. Слава останавливается на секунду, но стоять на месте вообще не хочется. – Идём, – зовёт он, шагая на лёд. – Слав, не надо, – Мирон пытается схватить его за руку, но Слава легко уворачивается, смотрит на него, стоя спиной к центру озера. Лёд слабо трещит под его ногами. – Идём, – повторяет Слава, улыбаясь нерадостно и машинально. – Уйди оттуда, – настаивает Мирон. У него глаза такие глубокие и синие, Славе очень нравится, но это тянет в реальность, а там только дурацкие фальшивые цветы и соболезнования. Даже не знаешь, что более ненатурально. Слава молча пожимает плечами и разворачивается к белому полотну снега, под которым не видно льда. Он делает несколько шагов вперёд, слышит за спиной вздох и шорох шагов. Дует холодный ветер, города не слышно, будто они находятся в отдельной вселенной, где ничего нет, кроме озера. Это почему-то кажется очень смешным, даже настроение поднимается, Слава суёт замерзшие руки в карманы и разворачивается к Мирону, продолжая шагать назад. – Ну? – спрашивает Слава. Мирон осматривает его и непонимающе пожимает плечами. – Твои соболезнования? – Перестань, – тихо говорит он, чем веселит Славу ещё больше. – Батя в запой ушёл, – его голос становится все более радостным. – Андрей мне сегодня сказал, чтобы я хоть раз за неделю в школу сгонял, а я его нахуй послал. Что он ко мне пристал? – Смотри, куда идёшь. – Ты меня не слушаешь, – злится Слава, делая резкий шаг назад, когда Мирон протягивает к нему руку. – Я слушаю, – его спокойствие начинает раздражать. Выглядит не менее лицемерно, чем ебаные "мне жаль", "соболезную" и прочее. – Ты нихуя не слушаешь! – Слава оглядывается на озеро и даже ебаный идеальный снег бесит и одновременно смешит. Это истерика или что? – А у меня горе, блядь! Чирик проебал, на сиги не хватает! Пойду вон на ту херню, ебнусь в лёд, как Катерина! Красиво будет, Мирош, все красное, как дело Ленина! Я красный люблю... А маму так намалевали в гробу, ты бы видел! Ебаный клоун, блядь! А меня вот тоже клоуном часто зовут! Ты прикинь?! Это получается наследственное! Он еле может дышать от смеха, даже мышцы сводит, и на глазах проступают слезы. Мирон подходит ближе и берет его под локоть. – Пойдём отсюда, – раздражающе мягко говорит он. – Отъебись от меня! – все ещё сквозь смех говорит Слава, слабо вырываясь. – Я с тобой вообще не буду говорить, если таким мудаком будешь! – Не буду, – обещает Мирон, немного отстраняясь. – Только давай в город пойдём. – Не хочу в город. – Куда хочешь? – Не знаю. Своди меня куда-нибудь. Че мне всю жизнь траур носить? – Слава опять смеётся, держась за Мирона, чтобы не упасть. – Или к бате пойдём. Таблеточку от грусти хочешь? – Нет, – Мирон немного хмурится и поджимает губы. – Пойдём, куда хочешь. – Хочу, куда глаза глядят, – обычно все бесятся, если Слава начинает что-то подобное. Даже обидно, что реакция у Мирона такая спокойная. Ебаный терпила! – Хорошо. Нихуя не хорошо, но Слава это не озвучивает. Ему весело. Наверное, весело.

***

Они заходят к Славе домой за каким-то "охуенным коньяком". – Налысо что ли побриться? – Слава смотрится в зеркало, поправляя лезущие на глаза волосы. – Мне пойдёт? – Не думаю, – общаться с ним сейчас просто охереть, как неприятно. Мирон вообще много дерьма в жизни видел, но даже подумать не мог, что человек может быть настолько отталкивающим. При том, что таким на самом деле не является. – На, держи, – Слава передаёт ему бутылку и уходит в ванную, оставляя за собой водянистые следы. Разуваться он почему-то не стал. Хотя хуй знает, что сейчас вообще для него логично. – Ща приду! Мирон бесшумно выдыхает и смотрит на себя в зеркало. Ему не хочется ссориться со Славой сейчас, правда. Вся проблема в том, что Слава точно ищет ссоры. Он бы щас и человека убил, что уж там, это видно. Мирон по себе знает, что продержаться на тонкой грани между апатией и психами удаётся только небольшое время, и рано или поздно ты все равно падаешь на одну из сторон. Только ему не хочется быть тем, кто решит, на какую именно. Он сам себя не простит. И все равно слушать Славин бред мерзко. – Нормально? – Слава стоит в проходе, поправляя только что отстриженную чёлку. Выглядит он ужасно (по многим параметрам), но Мирон натянуто улыбается и кивает. Его реакция в любом случае ничего не значит. – Пойдём в кино.

***

Уходят они на середине сеанса, потому что "это ебаная херня", и в какой-то подворотне Слава нажирается до совсем овощного и безумного состояния. С неразборчивыми криками и резкими комментариями Мирон почти насильно дотаскивает его до своей квартиры. К счастью, ни Димы, ни Вани дома нет. – Ты ебаный маньяк, – заявляет Слава, сидя на полу в прихожей. – Че, изнасилуешь и расчленишь? Терпение у Мирона не бесконечное. Его вообще уже очень мало осталось. И непонятно, что хуже: игнорировать эту херню или на неё отвечать. – Ты знаешь, что нет, – сквозь зубы отвечает Мирон, стягивая с себя верхнюю одежду. – Я позвоню твоему брату, если ты хочешь. – Я хочу... – Слава замолкает, смотрит в пол. – Хочу умереть. Лучше бы Надя меня убила. Лучше бы... – Не говори так, – Мирон присаживается на одно колено рядом с ним и кладёт руку на плечо. – Ты выпил, тебе больно... – Вы заебали говорить, как мне! – почти кричит Слава, ударяя его по руке. – Перестань истерить! – это максимум спокойствия, на которое Мирон сейчас способен. – Пошёл нахуй! – Слава немного заваливается набок и хватается за тумбочку, чтобы сесть ровно. – У тебя даже родителей не было, чтобы мне говорить, что я должен щас делать! Мирон резко выдыхает сквозь зубы и сильно сжимает Славино плечо, свободной рукой роется в верхнем ящике тумбочки. – Пусти! – Слава неловко вырывается. Он слишком ужрат, чтобы нормально отбиваться. – Больно, блядь, пусти! – Хочешь сдохнуть, только скажи! – Слава пялится на ствол, будто не знает, что это такое, и совсем перестаёт дёргаться. – Пуля это гуманно! Ты хочешь умереть, правда хочешь? – Отпусти меня, – почти шепчет Слава, но Мирона уже понесло, и ему похуй. – Хочешь жести, Слав? – холодное дуло упирается ему в шею. – Давай жестить. Хочешь изнасилования? Раздевайся. – Пусти, – у Славы по лицу текут слезы. Он как-то совсем безнадёжно пытается отодвинуть руку Мирона, еле прилагая усилия, опускает голову, рвано хватая ртом воздух. Мирон не считает себя конченым мудаком. Нехорошим человеком да, но такова жизнь. Жизнь не всегда даёт нам выбор, говорила мама. Он о ней больше ничего не помнит, может, это даже не её фраза. Жизнь не всегда даёт нам выбор, иногда приходится быть мудаком, притворяться, лгать, убивать. Таков мир, тот грязный и холодный мир, где он прожил всю жизнь. Тут надо быть жестоким, необходимо вправлять мозги мудакам, которые не помнят свое место. Дима знает это, Ваня знает это, проблема только в том, что Слава к их миру не принадлежит. Он совсем не опасен на самом деле, ему пятнадцать, он в жопу пьян, напуган и выглядит просто... Он сегодня мать хоронил. Смотря на беззвучно плачущего Славу, Мирон почти швыряет пистолет в сторону и тянет край расстегнутой зимней куртки на себя. Карелин пару раз дёргается, но потом прижимается к нему, упираясь лбом в плечо. – Прости меня, – шепчет Мирон Славе в шею. – Прости, я... Я не должен был... Прости, Слав. – Я не понимаю, почему... – всхлипывает Слава, сминая в пальцах его рубашку. – Просто не понимаю, не понимаю... – Это... Жизнь не всегда даёт нам выбор. Плохие вещи случаются иногда... – Фёдоров гладит Славу по голове и шее. – Не все... Переплетено, понимаешь? Порой нет никаких причин, приходится просто жить дальше. – Я не знаю, что мне без неё делать, – Слава поднимает на него заплаканное лицо. – Если бы я что-то сделал, она бы... – Нет. Ты ничего не мог сделать и сейчас не можешь... Кроме одного. Мирон гладит его по щеке. – Продолжай жить, хорошо? Ты молодой, талантливый, я видел, как ты пишешь, у тебя вся жизнь впереди. Разве твоя мама не хотела бы, чтобы ты был счастлив? – Слава смотрит на него с таким доверчивым ожиданием, что Мирон может прямо сейчас сломать ему всю жизнь одним словом. – Есть люди, которые тебя любят, Слава. У тебя есть брат, друзья... Я. Я тебя люблю... Я... Наверное, и правда мудак. Но я все равно тебя люблю. Слава жмурится, когда слезы мешают ему видеть, долго смотрит на Мирона, все ещё держась за его плечи, двигается ближе и целует. – Только не оставляй меня одного, – шепчет Слава, когда Мирон прижимает его к себе. – Не оставлю.