О — Ориентиры

После разговора с Димой, Мирон собирается съездить за город, забрать что-то из дома, и Слава вызывается ехать с ним. Побуждения у него не самые лучшие, но какая разница. – Ну, давай, рассказывай, – день сегодня пасмурный, но Слава все равно приоткрывает окно. – Что? – вздыхает Мирон, нервно сжимая руль. – Про Волки. Что ты ему сделал? Он про нас знает? Мне ещё должно прилететь письмо счастья или?.. – Лично я не сделал ему ничего, – терпеливо отвечает Мирон. – Он, насколько я знаю, был в контрах с моим дядей, пока тот ещё что-то значил... Про нас... Я не знаю. У меня недавно человека взяли, мы близко не лезем. А тебе вообще надо дома сидеть, потому что... Пристегнись. – Потому что что? – хмурится Слава, оборачиваясь к нему. – Пристегнись, блядь, – шипит Мирон, вдавливая педаль газа, так что их обоих вжимает в спинки кресел. – Что ты?.. – Слава, ремень! – уже почти кричит Мирон, и Слава раздражённо толкает его в плечо. Это бесило ещё три года назад, а сейчас так вообще сносит кукуху. – Да ты заебал со мной, как с маленьким носить-..! – Пристегнись, блядь, за нами... Чёрный тонированный джип резко подрезает их. Машина вылетает на обочину и несколько раз переворачивается.

***

Сложно сказать на сколько Мирон вырубается, но когда он приходит в себя, машина уже перевернута и не движется. Голова гудит, грудь горит, и болит почти все тело. Кое-как расстегнув ремень и прикрыв голову, чтобы не уебаться при падении, Мирон пытается протянуть руку к Славиному плечу. – Слав... – хрипит он, но осекается, когда пытается пошевелить правой рукой. Он не спец, но, кажется, рука не должна быть изогнута между локтем и запястьем. – Слава... – снова зовёт Мирон, здоровой рукой касаясь залитого кровью лица. – Слав... Дверь со стороны водительского сиденья с треском открывается, и Мирона за воротник рубашки тащат наружу. Чтобы не задохнуться, он сам кое-как вываливается из машины и пытается рассмотреть лицо над собой. Влажная трава обдает спину холодом, так что соображать становится чуть легче. – Доигрались, мальчики, – комментирует лысый мужик в кожанке – точно какой-то мудак, лето же! – и неприятно ухмыляется. – Это война, уебки, – сипит Мирон, тут же отхватывая по ебалу. Пока он размазывает по лицу кровавые сопли и думает о Славе и стволе, видимо, оставшемся где-то в машине, мужик в кожанке поворачивает ему голову набок, проверяя татуировку и встаёт. – Это конец, еблан, – говорит он, потирая ожог под глазом. – Хер тебе. Наверное, Мирон от Славы этой херней заразился. Мужик пару раз пинает его под дых и оборачивается к дороге, где стоит джип, видимо, обращаясь к водителю. – Лом, проверь второго. – Не трогайте его, – с усилием проталкивая воздух в лёгкие, шепчет Мирон. – Не, друг, – смеётся прижженный. – У нас только на тебя заказ. Лом, амбал под два метра, спускается в овраг и огибает перевернутую машину. С трудом переворачиваясь на спину, Мирон прослеживает его путь, судорожно обдумывая сложившуюся ситуацию. – Нет, нет... Пожалуйста... – он сглатывает ком в горле. – Заткнись, – раздражается мужик в кожанке, присаживается на корточки рядом с Мироном и, закрывая ему рот ладонью, сжимает сломанную руку. Пока Мирон извивается на земле, Лом открывает пассажирскую дверь. Фёдоров давится криком, пытаясь убрать чужую руку от своего лица. – Живой? – спрашивает обожженный. – Да. – Зарежь, по-тихому только. – Не надо, – у Мирона темно перед глазами от боли. – Не надо, стойте... Его слова прерываются тремя хлопками выстрелов. Сердце пропускает удар, мир расплывается в пелене слез. Мысли сбиваются в одну точку, более темную даже на полотне безысходности. За долю секунды он туда и обратно проходит четыре стадии принятия смерти, но до последнего пункта так и не доходит. Не может себя заставить. Крик и воздух застревают в горле. – Блядь, Лом, сказал же, тихо! – злится мужик в кожанке, сжимая Мирону шею, чтобы он перестал дёргаться. – День на дворе, а тут трасса проход-... Ах ты, сука. Лёжа на земле, нельзя рассмотреть, к чему обращены его слова. Но это сразу становится понятно по следующей реплике. – Да, я, мудила, – Славин голос ещё никогда не звучал так приятно. – Пристрелить тебя надо было, – медленно проговаривает обожженный. – Надо было, – хрипло и истерично смеётся Карелин. Даже сейчас он не может обойтись без издевательства. – Передавай Хайду мои лучшие пожелания. Он выстреливает всю обойму, хотя с такого расстояния даже без опыта достаточно одного, максимум двух выстрелов. Но Мирон не осуждает. Были бы еще патроны, он бы их подал.