Пятый грядет

— Я всё ещё не понимаю, что я тут делаю, — устало вздыхает Игорь.       После квартиры Марио они вернулись в особняк Ордена, где Кокорин тут же ввалился в кабинет Игоря и заявил, что глава обязан присутствовать на пьянке в честь их нового охотника. К удивлению Дзюбы, мужчина совсем не спорил. Просто вздохнул и покорно потащился за ними в бар. И только сейчас вдруг решил выразить своё недовольство. — Как я тебя понимаю, — с усмешкой отвечает Смолов, присоединившийся к их компании уже в баре. — Мы поддерживаем нашего нового коллегу, поднимаем командный дух, и вообще, я хочу бухнуть, а делать это в одиночестве скучно.       Кокорин единственный, кто точно рад находиться в этом баре. Он так и плещет энергией во все стороны и выглядит невероятно довольным жизнью. Мужчина уже успел заказать им бутылку виски и теперь деловито разливает её по стаканам. — Уверен, что последний пункт был самым важным, — хмыкает Смолов. — Так бы сразу и сказал, что хочешь выпить. Зачем подводить под это такие пафосные речи о командном духе? — Выпить вы могли бы и без меня, — пожимает плечами Игорь. — Могли бы, — легко соглашается Саша. — Но тебе надо хотя бы иногда выбираться из своего кабинета. А то ты скоро прирастешь к стулу. Ты лицо то своё в зеркало видел? Да я полуденных красивее видел. Игорёк, тебе надо развеяться.       Артём задумчиво смотрит на главу Ордена. Сейчас он в самом деле замечает, что Игорь выглядит уставшим. Кожа у него бледная, лицо осунувшееся, а под глазами залегли впечатляющие мешки. А ещё взгляд такой усталый и обречённый, что мурашки по коже бегут. Когда они были в кабинете, Игорь смотрел иначе. Твёрдо, уверенно, властно. Но вне кабинета он вдруг сразу как-то осунулся, будто постарел на десять лет. — Пей давай, — Кокорин торжественно вручает Игорю стакан, остальные берут алкоголь сами. — Я-то выпью. Но ты помни, что завтра тебе на работу. Не надейся, что я прощу тебе опоздание из-за того, что ты со мной пил. — Чтобы наш суровый глава кому-то что-то простил? Мне такое даже во сне не придёт. Завтра буду свеженький как огурчик и полный сил. А сейчас выпьем за нашего нового коллегу. За то, чтобы пистолет его стрелял всегда точно в цель, а целовали его только от любви, а не ради убийства.       Саша болтает весь вечер. Увлечённо рассказывает про курьёзные случаи из своей жизни. Про неудачную охоту на полуденного, после которой он бегал по городу без одежды, потому что та полностью сгорела. Про то, как транслировал жесткое гейское порно в голову диббука, решившего почитать мысли Кокорина. И ещё десятки, десятки случаев. Дзюба слушает его с интересом. Эти рассказы именно то, что он так искал в Москве. Приключения, опасность, веселье. Он не знает, насколько правдиво всё то, что говорит сейчас Саша. И всё же он увлечён этими рассказами, задаёт вопросы, шутит, расспрашивает Кокорина.       А вот остальные участники их посиделки не так довольны жизнью. Смолов много пьёт и изредка вставляет в речь Саши ехидные комментарии, подмечая несостыковки или просто комментируя умственные способности друга.       Игорь напротив пьёт мало, меньше всех остальных. А ещё всё время молчит. Когда первая бутылка пустеет, а в голове у Артёма уже стоит приятный шум, он решает, что пора втянуть главу в разговор. И поэтому перебивает очередной рассказ Саши. — Игорь, а расскажи и ты что-нибудь. Раз ты глава, ты ведь должен быть лучше всех здесь. Наверное, ты убил множество проклятых.       Он понимает, что сказал что-то не так, как только видит лицо Саши. Тот вдруг перестаёт улыбаться и смотрит на Игоря с опаской, будто тот вдруг может совершить какую-то глупость. А Смолов смотрит на него как на идиота. И только Игорь совсем не меняется в лице. Только глаза у него становятся еще более усталыми. — Я не охочусь, — коротко отвечает он, а потом поднимается на ноги. — Я отойду.       Никто не задерживает его и мужчина покидает их столик. А Дзюба переводит взгляд на Сашу, молча требуя объяснений. Кокорин устало трёт переносицу, а потом все же начинает говорить: — Зря ты это спросил. Надо было тебя предупредить. Мы стараемся не поднимать эту тему рядом с Игорем. — Почему? — недоумевает Артём. Он ведь задал невинный вопрос, в чём же дело? — Думаешь, стоит ему об этом рассказывать? — спрашивает Федя. — Да всё равно в итоге узнает. Лучше уж ему это расскажем мы, чем какой-нибудь новичок, до которого дошли только слухи, — отмахивает Саша. — В общем... Игорь действительно был крутым охотником. Умным, расчётливым, хладнокровным. Одним из лучших в Ордене. Да что тут говорить. Он стал главой в тридцать. Не помню никого, кто занимал эту должность в таком молодом возрасте. — И почему же он тогда перестал охотиться? — Артём уже чувствует, что конец этого рассказа ему не понравится. Но всё равно задаёт вопрос. Ему нужно знать. — Когда ты слишком хорош, у тебя точно будут враги. Вот и у Акинфеева были. Он убил какого-то диббука, а они ведь твари злопамятные. Прошло пять лет, и диббук вернулся. И он горел желанием отомстить и выбрал для этого самый ужасный способ. Он занял тело Игоря. Не знаю, как это произошло. Почему никто ничего не заметил. Но... Игорь собственными руками убил свою семью. Жену и обоих детей. Игорь никогда об этом не говорит, но, я думаю, диббук оставил Игорю возможность наблюдать за происходящим. Так что он видел смерть всей своей семьи, — Саша прерывается на мгновение, чтобы залпом опустошить стакан виски, а потом продолжает: — А потом он просто покинул тело Игоря. Оставил того у мертвых тел. Наш глава — он сильный. Он справился, не сошёл с ума, научился жить дальше. И все в Ордене уважают его за это и поэтому подчиняются. Но... с того дня он не может смотреть на кровь. Даже банальный порез приводит его в панику. И поэтому Игорь больше не охотится. Вот и весь рассказ.       Кокорин заканчивает, и за столиком повисает тишина. Артёму нечего сказать, а Саша ничего от него и не ждёт. Просто молча наполняет их стаканы. Артём пьёт и пытается осознать этот рассказ. Пытается представить себе, что испытывает Игорь. И просто не может. У Артёма никогда не было семьи. И он не может себе представить, что значит потерять их. — Как давно это случилось? — Чуть больше года назад, — вместо Саши отвечает Смолов.       И снова за столом повисает тишина. Игорь всё никак не возвращается, и Артём вдруг, сам того от себя не ожидая, встает на ноги. — Я выйду, хорошо?       Саша кивает, а Смолову вообще наплевать на Дзюбу, так что мужчина выходит из бара. Чуть в стороне от входа стоит Игорь. В руках у мужчины тлеет сигарета. — Ни за что бы не подумал, что ты куришь. — А я и не курю, — Игорь делает затяжку. — Охотникам стоит следить за своим здоровьем. А то будешь гнаться за полуденным, а лёгкие не выдержат. — Где сигарету тогда взял? — У прохожего выпросил, — мужчина задумчиво стряхивает пепел на асфальт. — Теперь-то мне чего из-за здоровья переживать? — он переводит взгляд на Артёма. — Что, разболтал тебе уже Саша всё?       Артём молча кивает. Сказать ему попросту нечего. Он точно знает, что Игорю не нужна жалость, пусть и знакомы они всего пару часов. А что ещё он может сказать? И поэтому он просто стоит рядом с курящим Игорем, вдыхая едкий запах дыма. — Это ведь я виноват, — вдруг говорит Акинфеев, когда его сигарета дотлевает до фильтра. — Я ведь охотник, я должен был заметить. Я должен был почувствовать диббука. Должен был бороться с ним. А я просто отдал ему свое тело, совсем без боя, — он смотрит на Артёма. — Попробуешь меня переубедить? — А ты этого хочешь? — Нет. — Значит не буду, — он молчит мгновение, а потом вдруг предлагает: — А давай бросим этих двоих в баре? Пошли погуляем по городу. Я всегда хотел посмотреть ночную Москву.       Акинфеев смотрит на него внимательно, будто пытаясь забраться в голову, а потом молча кивает. Бросает на земле окурок, придавливает ногой и уверенным шагом направляется в одну из улочек. А Артёму только и остается, что следовать за главой.

***

— Фееедя, покажи крылья.       Это происходит каждый раз. Смолов точно знает, чем закончится любая их пьянка. Смолов всегда пьёт много. Вливает в себя алкоголь без разбора, в надежде, что в какой-то момент сознание просто отключится. Но Саша всегда почему-то пьянеет раньше.       А потом виснет на своем сильфе, и шепчет ему, касаясь горячими губами уха: «Проводишь меня домой?». И Смолов каждый раз провожает. Хотя точно знает, что будет дальше. А может, именно потому, что знает.       Каждый раз, когда они оказываются в квартире, Кокорин говорит одни и те же слова. Каждый раз он просит показать крылья. А потом касается своими невероятно горячими, будто прожигающими кожу, пальцами рук Феди. Гладит запястья, обводит пальцами татуировки. И те, что скрывают крылья, и настоящие, те, что он набил себе, чтобы было проще делать вид, что всё в порядке. Что ему просто нравится. Что он не калеченный.       Федя не умеет прятать татуировки. Каждый сильф учится этому с детства. Учится сливаться с толпой, становиться таким как все. А Смолов не такой как все. Его тату остаются с ним навсегда. Остаются меткой, четко указывающей на то, что он не человек. Он ненавидит эти тату. И поэтому бьёт другие. Забивает пальцы бессмысленными словами, наносит чернила на грудь, делает рисунки на ногах.       А вот Кокорин любит его тату. Шутит о том, что однажды сделает себе такие же. И будет сбивать ими нечисть. И, напившись, каждый раз касается крыльев на теле Смолова. Вначале руками, а потом губами. И каждый раз шепчет, просит: — Федя, покажи крылья.       А Смолов каждый раз отказывается. Морщится, отталкивает Сашу, бурчит что-то о том, что Кокорин пьян и ему надо проспаться. Но в итоге всё равно сдается. Каждый раз он подчиняется настойчивым просьбам друга. Каждый раз раскрывает крылья.       Крылья очень чувствительные. Им легко причинить боль. Чуть сжать в кулаке, помять, сломать. Смолов хорошо знает, каково это. Он рос среди охотников, а дети бывают жестокими. Они смеялись над крыльями Феди, дергали их, мяли. И маленький Смолов, ещё не научившийся защищать себя самого, плакал и сжимался от боли. И каждый раз его спасал Кокорин. Прибегал, бил его обидчиков, кричал что-то агрессивное вслед. А потом обнимал Смолова и обещал, что надерёт им всем зад, если они ещё раз подойдут к Феде.       Время шло, дети выросли, Федя возмужал. Его больше не обижали, он и сам теперь мог обидеть кого угодно. А потом они с Сашей узнали, что крылья могут приносить не только боль.       Саша проводит пальцами по нежной перепонке. Он как всегда осторожен. И от его касаний по всему телу будто проходит удар током. Федя тихо стонет и утыкается носом в грудь Кокорина. Крылья слабо трепещут под пальцами Саши. А тот медленно гладит их и бормочет под нос что-то бессвязное. Что-то про стрекоз, про глупых братьев и ещё что-то, что Смолов уже совсем не может разобрать.       Федя каждый раз знает, чем закончится их пьянка. Знает, что все закончится здесь, в постели Кокорина. Он будет млеть под пальцами Кокорина, будет вжиматься в него стояком и тихо стонать, просить ещё. А Саша будет гладить его крылья, мягко целовать шею. Федя знает, что Саша заснет так. Засопит, уткнувшись носом куда-нибудь в шею Смолову.       И сильф спрячет крылья, выберется из объятий брата. Разденет того, укроет одеялом, а сам уже привычно пойдет в душ. Прикроет глаза и начнет ласкать самого себя, представляя, что это Кокорин. Что это он касается сейчас возбуждённой плоти. А потом кончит, уберет всё за собой и уйдет из квартиры Саши.       Федя знает, что на утро Саша не вспомнит ни о чём. А может, не захочет вспоминать. Они просто не говорят об этом. Будто бы ничего и не было. Будто бы они просто разошлись по домам после очередной пьянки.       Федя знает всё это, но всё равно не может отказать Саше. Каждый раз, когда Саша зовёт, Федя покорно идет с ним в бар. И каждый раз провожает его до дома. Каждый раз материализует крылья. Потому что большего он не получит. Потому что трезвый Кокорин — это глупые шутки, это забота и улыбки. Но Феде нужно больше. И поэтому каждый раз он соглашается. А выходя из квартиры Саши, думает, что это в последний раз. Чтобы потом в очередной раз всё повторить.

***

— Саш, тебя там какой-то мужик ищет.       Саша отрывается от книги и поднимает глаза на гостя в своей комнате. Это Федя Чалов, один из учеников, проходящих сейчас обучение в храме. Обычно ученики появляются в храме только по вечерам, но Чалов, кажется, сбежал из дома и нашёл себе пристанище здесь. По крайней мере, его можно встретить в коридорах Храма в любое время суток. — Спасибо, Федя.       Головин подрывается с кровати и тут же спешит к выходу. Он точно знает, кто к нему пришёл, потому что ждет этого визита уже второй день. Конечно, Александр сказал, что заглянет «на днях», а это значило, что он может прийти и через неделю, и вообще не появиться. Но Головин слишком ждал их новой встречи и поэтому ни разу не покинул Храм, боясь, что Александр придет, когда его не будет. Вряд ли новый знакомый будет ждать возвращения Саши. Или попросит об экскурсии кого-то ещё, или просто уйдет. Александр ждёт его в главном зале. — Привет, — Саша замирает возле гостя. — Рад тебя видеть. — Так не терпится затащить меня в свою секту? — Александр мягко улыбается, показывая, что его слова — просто шутка. — Да просто... — начинает было Головин и сам себя обрывает. Что просто? Просто хотелось тебя увидеть? Александр может неправильно понять такие слова, поэтому Саша решает промолчать. — У вас тут не многолюдно, — отмечает Александр.       Головин обводит взглядом пустой зал и думает, что мужчина ещё очень тактичен. — Будний день, рабочее время, — пожимает он плечами. — И верующие, и жрецы сейчас на работе. — Жрецы? На работе? Разве не тут ваша работа? — Нет, тут призвание, — качает головой Саша, а потом спешит объяснить: — Мы стараемся не брать денег с наших верующих. Но жить на что-то надо, к тому же нужно поддерживать Храм в достойном Богов состоянии. Поэтому большинство жрецов работают на самой обычной работе, кроме того, что несут службу Богам. — Как интересно, — задумчиво произносит Александр. — Стоит предложить такую идею христианской церкви. Но они, боюсь, не оценят.       Головин смеется над этими словами, и ведет Ерохина за собой в сторону залов для туристов. Пожалуй, стоит начать с них, а потом уже можно будет показать и внутренние помещения Храма, если гостю это будет интересно. — И ты тоже работаешь? — Нет, я учусь в университете. Мог бы, конечно, пойти на заочное и подрабатывать где-нибудь в ресторане, но Верховный сказал, что если я хочу учиться, то должен это делать основательно, а не просто ради галочки. Так что сейчас я вроде как сижу на шее у своих старших товарищей, — Головин смущённо улыбается. — И на кого учишься?       Они заходят в выставочный зал, но Александра, кажется, больше волнуют не картины и экспонаты, а Головин, потому что он не отводит взгляда от парня и продолжает задавать вопросы. Саша чувствует себя немного неловко, потому что он привык рассказывать о Богах, а не о себе. — На юриста. Последний курс остался. Хочу помогать людям.       Мужчина награждает его таким долгим взглядом, что Саше уже начинает казаться, что он сказал что-то не так. А потом Александр улыбается: — Ты такой милый, — Саша тут же вспыхивает от этих слов, а гость продолжает: — Тяжело тебе будет в профессии. Расскажешь мне про это место?       Он меняет тему так резко, что Саша на мгновение теряется. Смотрит на Александра растерянно, а потом всё же берёт себя в руки и начинает рассказ.       Они проходят вдоль стен, покрытых картинами. Некоторые из этих картин совсем старые и были нанесены ещё строителями Храма. А некоторые совсем свежие, написанные нынешними жрецами. На картинах изображены Боги, люди, сильфы, унды. А иногда просто деревья или животные, потому что природа тоже часть их веры. Боги хотят, чтобы они чтили мир, в котором живут.       Головин рассказывает про Богов. Про Атамуса, хранящего двери посмертного мира, что пропускает души, судит их и направляет в новую жизнь согласно заслугам. Про Юмелию, прекрасную покровительницу искусств, науки, красоты. Именно ей посвящены картины в этом месте. Про Иэроса, самого яркого из Богов, весёлого, заводного, Бога радости, алкоголя и самой жизни. Это Иэрос распаляет жизнь в телах людей. Про Эрасмоса, Бога любви, который наполняет души людей нежностью, заботой и страстью. Самого доброго из Богов, того, кто даровал им защиту даже после предательства.       Он может говорить о Богах без остановки. А Александр оказывается отличным слушателем. Он не перебивает, лишь иногда задает наводящие вопросы. Он не смеётся, не комментирует, как часто делают это гости Храма. Он не смотрит с насмешкой и не скучает. Взгляд у него вообще странный. Задумчивый, немного печальный. — Как давно ты в Храме? — спрашивает он в какой-то момент. — С самого детства. Мой отец был жрецом, а мать — верующей. Так что я вырос при храме, впитывая в себя веру в Богов. — То есть у тебя никогда не было выбора? — задаёт странный вопрос Александр. — В смысле? — Ну, тебе не позволили выбирать, во что верить. Ты родился тут, конечно, ты веришь. Думаешь, твоя жизнь сложилась бы точно так же, родись ты в ином месте?       Саша пытается представить себе другую жизнь. В которой он не сын жреца, в которой нет Богов. Как бы выглядела такая жизнь? Как бы выглядел он сам? Чем бы занялся? — Я бы всё равно пришел к Богам рано или поздно, — уверенно отвечает Саша.       Александр смотрит на него как-то странно, будто в самую душу. Молчит, не задаёт больше вопросов. А потом печально улыбается и переводит взгляд на экспонаты. — А это что? — они Александр указывает на один из них. — Диадема Юмелии, — зачитывает он надпись на стекле. — И что, скажешь, что ваша Богиня действительно носила эту диадему? — Я не знаю, — пожимает плечами Саша. Будь на месте Александра кто-то другой и он бы рассказал красивую историю, которая припасена у них на этот случай. Но мужчине не хочется врать. — Никто уже не помнит, откуда появилась эта диадема. Но она старше этого Храма. Иногда мне кажется, что не её принесли в Храм. Это храм вознесли вокруг неё.       А еще от диадемы веет силой. Саша чувствует это даже через стекло. Но он не скажет об этом Александру. Потому что им нельзя показывать свои силы. Не в нынешний век, когда мир совсем не верит в магию. А если не верить в магию, то его слова для Александра будут звучать как полная глупость.       Александр касается пальцами стекла. И Саше вдруг кажется, что мужчина тоже чувствует это. Тоже ощущает силу Богов, наполняющую этот обычный с виду предмет. А еще ему кажется, что Александр сейчас попросту разобьет стекло, ведь на мгновение его рука сжимается в кулак. А потом мужчина вдруг переводит взгляд на Сашу и усмехается: — То есть, у вас есть диадема, про которую вы ничего не знаете, и вы пафосно назвали ее «диадема Юмелии» и поставили радовать туристов? Знаешь, это делает вашу религию немного фальшивой.       Для Саши эти слова — как удар под дых. Ему казалось, что Александр понимает. Что он не из тех людей, что насмехается над верой в истинных Богов. И вдруг такое... — Наша религия не фальшивая! Я сам видел Богов!       Это правда. Во время посвящения каждый жрец видит Богов. И это то, что остается с ними навсегда. То, что дает силы нести службу до последнего. Потому что такое нельзя забыть. Эту силу, эту любовь, это спокойствие. — И ты что-то перед этим принимал? — Да как ты смеешь! — возмущенно выкрикивает Саша, но мужчина остается спокойным. — Принимал? — Да, перед ритуалом мы принимаем священные травы, но это совсем ничего не...       Он даже не успевает договорить. Видит все по глазам Александра. Тот не верит ему. Считает фанатиком, язычником и всё в этом роде. Как и все остальные. Люди из-за Храма редко могут поверить в Богов. Дети легко верят в сказку, а потом принимают её, когда вырастают. А вот взрослые закрывают свое сердце, придумывают сотни отговорок, чтобы не поверить. Лишь единицы могут увидеть правду. И Саша надеялся, что Александр из таких. Но он ошибся.       Этот мужчина не первый из гостей Храма, что высмеял их веру. Но от его слов почему-то особенно больно. И поэтому Саше даже не хочется продолжать спор. Он просто разворачивается и уходит. А Александр не пытается его задержать.       Саша уже не видит, что после его ухода Александр еще долго стоит рядом с диадемой. Не видит он и того, что, выйдя из Храма, мужчина набирает на телефоне чей-то номер. И не слышит короткого разговора. — Здравствуй, отец. Я пообщался со жрецом, на которого ты мне указал. Он нам не подходит. Его вера слишком сильна. Да, отец, как скажешь. Я продолжу наблюдение, — а потом короткое: — Пятый грядёт.       Мужчина кладёт трубку, кидает на Храм короткий взгляд и устало бредёт в сторону своей машины. Но Саша всего этого не видит.