Его огромные кошачьи глаза сводят меня с ума, и я точно знаю, что я хочу сделать

Следующий день начался для меня в одиннадцать часов – гораздо позже, чем обычно. Я, все еще полусонный, поплелся на кухню, что-нибудь перехватить. Пока шел по коридору, отметил про себя, что дома слишком тихо… а, да, у нас у всех сегодня выходной, ребята скорее всего разъехались кто куда. — Ну ты и соня, — услышал я смешок из кухни, когда вошел туда. За столом гордо восседал, сложив ноги, его величество Хичоль – невыносимо рыжий и бодрый. У него что, вообще похмелья нет? — А ты пьянь, — мрачно ответил я, подходя к холодильнику. Не успел я открыть дверцу, как почувствовал его руку на моем плече. От неожиданности я резко развернулся. Он смотрел мне прямо в глаза. Сосредоточенно и серьезно. Наконец он приоткрыл рот, вдыхая поглубже, и произнес: — Прости меня пожалуйста, Чо Кюхён! Я аж рот открыл от удивления. — Ты что, все еще пьян? – спросил я заботливо. — Нет, — он продолжал гипнотизировать меня, — я правда не думал издеваться над тобой… — Тогда зачем? – с нажимом спросил я, повышая голос. Надо разобраться с этим раз и навсегда. Его губы дрогнули, он моргнул и его глаза сделались какими-то совсем отрешенными. Он с трудом собрался и прошептал: — Я просто хотел поцеловать тебя… Я замер в полном недоумении. Потом кое-как собрал мысли в комок и, запинаясь, спросил: — З-зачем? Он не выдержал и опустил взгляд, закусил губу. — Я не мог просто поцеловать тебя на сцене, как других… — Почему? — Я… я… откуда я знаю? – бросил он в сторону, махнув рукой, — может боялся… Он выглядел растерянным и смущенным. — Но… — начал я, не зная, как сказать то, что крутилось у меня в голове, — ты… ты ведь получил, что хотел… хоть и не на сцене… Он совсем засмущался и покраснел. — Не так… — прошептал он, — я хотел сам… как обычно сам… Я усмехнулся. Нет, он точно сошел с ума… и я тоже, учитывая то, что собирался сейчас сказать. — Ну так, сделай это. Он резко посмотрел на меня большими глазами. Его рука дернулась было вверх, но опала, повиснув вдоль тела. Я, черт возьми, сам не знал, что творю. Честно признаться, такого хёна я видел впервые. Куда подевалась вся его звездная самоуверенность? — Ко-когда я делаю это на сцене, — тихо начал он, глядя мне в глаза, — на мой поцелуй не отвечают, я делаю все сам… всегда сам… Я ухмыльнулся ему своей самой недоброй улыбкой и медленно, неторопясь, положил руку ему на затылок. — А что, если я отвечу? Я наклонил голову вбок и мой взгляд переместился на его губы… совсем, совсем не мужские. Он закрыл рот ладонью и пару раз глубоко вздохнул, а затем, приблизившись ко мне вплотную, робко провел языком по моей нижней губе. Я почувствовал приток адреналина, что мы делаем? Хиним тем временем неторопливо накрыл мой рот своими губами и начал медленно и очень нежно целовать, едва касаясь меня. Это было так легко и так… откровенно, действительно, как с девчонкой. Мое сердце забилось чаще от неправильности всего происходящего. Мы просто идиоты, сделал вывод я наконец… и… ответил ему… Так же легко и нежно. Просто взял, и ответил. Я провел языком по его губам, теплым и мягким, а потом встретил его язык. Я был будто в тумане, мне казалось, что я сплю, все это происходит не со мной. Это не моя рука придавливает его затылок, заставляя придвинуться ближе, это не мои губы углубляют поцелуй, делая его более интимным, это не мои уши слышат стон, который издает Хиним… Мы целуемся недолго, хотя мне кажется, что проходит целая вечность. Мы отрываемся друг от друга, стараясь не смотреть в глаза и на припухшие губы. Мы все еще очень близко друг к другу. Хичоль отворачивается в сторону. — Нам нельзя это делать на сцене, — шепчет он. — Почему, не понравилось? – спрашиваю я отстраненно. Если он скажет, что не понравилось, думаю я вяло, я наверное не сдержусь и врежу ему наконец. — Я…, — его огромные глаза снова смотрят на меня, — это слишком… слишком много… секса, — тихо заканчивает он, а в моем сердце что-то сжимается, и воздух весь вылетает из легких. Что мы творим? Что мы творим?! Что мы творим!!! Хичоль легко касается пальцами своих губ и медленно, словно завороженный, уходит в свою комнату, а я остаюсь на кухне в полной прострации и с абсолютно пустой головой.