Эпоха Закатного солнца

      Первый луч солнца коснулся водной глади, когда для Тиарет подали запряженного коня. Каспиан отдал древний рог эльфийке без тени сомнения. В какой-то момент король решил для себя, что ничего страшного не произойдет, если вернутся короли и королевы Золотого века. Не произойдет ничего страшного, если вернется Сьюзен, ведь с их последней встречи прошло столько времени, да и были они тогда детьми.       Тепло распрощавшись с незваной, но теперь такой желанной гостьей, Каспиан вернулся во дворец, дабы подремать пару часов в своём кабинете. Лилиандиль же покинула их с мужем покои, не обнаружив его на соседней половине кровати, и, поплотнее закутавшись в шелковый халат, спустилась к парадному входу, попрощаться с Тиарет.       Легко и почти бесшумно скользнула она к эльфийке, но незамеченной не осталась. Нежно погладив скакуна аин по морде, королева еще раз посмотрела на чужестранку. Волосы у неё были тёмные, но переливались золотым на солнце, а кожа её была светлая, и казалось, что свет исходит прямо изнутри. Глаза у эльфийки были голубые, будто все моря заключены были в ней одной, и красота эта рождала чувства чуждые звезде, далёкие и непонятные.       — Не думай, что увезешь сердце Каспиана с собой, — зло подмечает королева, сохраняя особую деловитость, вызвав тем самым неподдельное недоумение.       — Его сердце не принадлежит мне, — Тиарет ловко вскакивает в седло и хватает поводья. — Не принадлежит оно и тебе, Лилиандиль. Лишь одному ему решать, что делать со своим сердцем и кому его отдать.       Пришпорив коня, Тиарет пускается в путь на юг, через Орландию и Великую пустыню прямиком в Валинор. Путь от Кэр-Паравела до Анварда составляет день езды галопом, через пустыню до Валинора — день и ночь, если с пути не сбиться. Золотистый ахалтекинский конь резво гнал без устали до самой столицы Орландии, где эльфийка остановилась на ночь в гостевом доме у западных ворот. Валинорского коня почистили и накормили, а утром аин двинулась в путь. Мчал её хуаруил* по землям Орландии со всей силы, и по пескам пустыни мчал.       Ахалтекинские лошади — гордость валинорских всадников. Стремительные и верные, а об их выносливости слагают легенды и песни. Во время Эпохи Красного Огня, когда эльфы вынуждены были сражаться за честь и земли своего народа, границы восточные горели от магии фиаллэ. Ахалтекинский конь, раненый саблей в бою, вытащил из пламени двух эльфов. И это лишь один из немногих случаев, когда скакун становится героем.       Они ощущают настроение своего всадника, и преданы ему до смерти. Хуаруил в пустынных песках чувствует себя, как русалка в море. Ноги его не утопают и не застревают, он, словно летит над золотым океаном стремительно, не нуждаясь в воде или пище.       Прячась от палящего знойного солнца под плащом и изнывая от жары, Тиарет без остановок скакала по пустыне, пока не начало смеркаться. И не приближающийся вечер заставил эльфийку замереть на месте, а взор её увидел караван, идущий по протоптанным дорогам в Хершид. Попадаться им на глаза было слишком рискованно, особенно когда волшебный артефакт везешь с собой, ведь каждому валинорцу известно, что фиаллэ в рабство берут всякого, кто однажды попадется на их пути в песках.       Решение сменить курс приходит сразу же, теперь Тиарет берет круто на запад, чтобы свернуть южнее у гор, отделяющих бескрайний лес от Валинора. Прибавит ей это полдня пути, но все лучше, чем остаться навечно забытой рабыней.       В пути на запад пустыни, утомленная аин решает перевесить волшебный рог с седла на себя, под плащ. Рог этот сделан из кости морского дракона, и сохранился идеально по этот день. Зов рога проносится сквозь время и миры, и призывает он лишь тех, кто истинно владеет им.       Тиарет вспоминает рассказы своей няни о волшебном роге, и почему его не смог бы использовать тисрок Калормена, даже если бы получил. Его нельзя завоевать, лишь в том вещица признает хозяина, кто не жаждет даров и власти. Так же как и глубинный дракон из древних сказаний, любящий покой и умиротворение. Признал этот рог хозяина в королеве Сьюзен, и пока она жива, будет звать ее и остальных правителей Золотого века Нарнии. Ночью в пустыне заметно холодает, и даже хуаруилу становится трудно идти от поднявшегося ветра. Тиарет пытается разглядеть среди летающего песка что-нибудь похожее на укрытие, но слезы застилают глаза от попадающего в них песка. Натянув капюшон как можно сильнее на лицо, эльфийка попыталась закрыть глаза коню, чтобы защитить от песка, но недовольное ржание заставило вернуться в седло.       — Ruellon, elen sila lumenn’, — наклонившись к уху жеребца, приговаривает Тиарет. — Hantanyel.**       Словно завороженный, жеребец вслушивается в речи Тиарет и покорно идёт сквозь песчаную бурю. Его сердце успокаивается, как успокаивается младенец от звука материнского голоса.       — Amin sinta thaliolle e dagor, *** — продолжает говорить всадница на эльфийском, но рот наполняется песком, стоит ей хоть раз открыть его, и договорить не получается, пока они не минуют бурю.       Среди ночной тьмы, тускло освещенной звездами, в паре-тройке километров взору Тиарет предстает оазис. Высокие деревья с зелеными верхушками и голыми стволами. Звук воды, журчащей, слышен аж с того места, горло впервые сковывает дикая жажда, а бутыль с водой давно пуста. Блаженный звук так манит, что эльфийка не в силах противиться этому зову.       — En! — восклицает аин, — Rima, Ruellon, rima! ****- пришпоривает девушка коня, заставляя бросить оставшиеся силы на бег.       Сколько бы ни бежал хуаруил, но не мог он достигнуть цели, а звук журчащей воды становился все оглушительнее. Как бы ни прибавлял ходу, казалось, что деревья убегают ещё быстрее, до тех самых пор, пока не растворились в воздухе вовсе.