Потанцуй со мной!

Чунхон недовольно осматривается по сторонам. Вечереет и все свободные места с переменным успехом занимаются подозрительными личностями в потрепанных кожаных куртках и драных джинсах. То и дело рядом с ними снуют аляповато размалеванные девицы, гордо несущие на двадцати сантиметровых шпильках несуразно длинные ноги в ажурных колготках. С каждой минутой атмосфера вокруг них все больше и больше пропитывается чужим, непонятным пьяным весельем, грозящим перерасти если не во всеобщую оргию, то в крупную попойку всех и вся в радиусе пары километров. Причем Енгук её и возглавит, если судить по разномастным бутылкам, которые лениво перекатываются с бока на бок на грязном полу. Чунхон сбивается каждый раз, когда пытается определить их точное количество. Он безразлично разгрызает сухарик за сухариком, справедливо полагая, что при такой скорости приема алкоголя никакая закуска не поможет. Одна из девиц останавливается рядом с их столиком, и, наклонившись так, что сквозь вырез неоново-зеленой майки виднеются её весьма и весьма аппетитные груди, произносит, обращаясь к Енгуку: - Я смотрю, наш малыш скучает, - её прокуренный хриплый голос судорожной дрожью пронизывает Чунхона, методично опустошающего вторую пачку сухариков, - Может, развлечемся с тобой?! - предлагает она, едва держась на ногах, - Я недорого возьму и сделаю все в лучшем виде. Чунхон давится сухариком и заходится рваным кашлем, разрывающим на части грудную клетку. Девица косится на него, пытаясь сфокусировать взгляд. Наконец, после третьей попытки это ей удается и она, пьяно улыбаясь, грозит Чунхону пальцем с наполовину облезшим маникюром. - Ты тоже хочешь, малыш? Это конечно будет стоить дороже, но я охотно поработаю с вами обоими, - она ждет ответной реакции от Енгука, рассудив, что он-то всяко старше этого парнишки с испуганным взглядом, комкающего в руке пакет из-под сухариков. - Хен? – маннэ тянет лидера за собой, пытаясь расшевелить, но Гук сейчас едва ли не устойчивее каменного блока, да и эмоциональный фон его ничуть не разнообразнее. Лидер мрачно разглядывает очередную опустевшую как по мановению волшебной палочки бутылку и без лишних слов тянет руку вверх, порываясь заказать ещё одну. - Эй ты меня слушаешь или как? – удостоверившись в том, что её слова не получают никакой реакции со стороны странного, но невероятно брутального парня, девица хватает его за руку, пытаясь расшевелить. Взгляд лидера на мгновение становится осмысленным и он без лишних слов отталкивает девушку в сторону, не прикладывая особых усилий. Коротко вскрикнув, та летит в противоположный угол, сметая все на своем пути, и оказывается в крепких объятьях подвыпившей парочки друзей. - Ну и мудак, - без особых эмоций выдает она, тут же хватая со стола стакан с соджу, - Мальчики, как у вас тут уютно, - её пьяный голос тонет в какофонии звуков, и нервном смехе лидера, который вдруг встает из-за стола и, коротко ругнувшись, тащит Чунхона за собой, крепко сжимая тонкое запястье. - А где все? – вернувшийся неизвестно откуда Химчан заглядывает в комнату младших и, найдя там Чонопа, недовольно морщит нос, не понимая, отчего на скуле младшего отчетливо виднеется уже начавший набирать цвет синяк. Танцор, до этого внимательно читавший инструкцию по применению той самой мази от ушибов, которую ему принес Ендже, оборачивается, и молча смотрит на старшего, напряженно закусывая губу, - Эй, чего ты? – Химчану не по себе от его немигающего взгляда, устремленного в бесконечность. - А ничего, хен, - наконец произносит Чоноп, усаживаясь на свою кровать. Он откручивает крышечку и несмелыми движениями втирает мазь в скулу, морщась каждый раз, когда его пальцы касаются больного места, - Дэхен-хен у себя, Ендже-хен с ним, пытается привести его в чувство. Я, как видишь, тоже здесь, - младший непонятно усмехается, разглядывая свои носки, - Вот, самолечением занимаюсь. - Я не понимаю, - старший недоуменно распахивает глаза, делая пару шагов вперед, - Что тут такого произошло, пока меня не было? - Мммм, даже и не знаю с чего начать, хен, - отстраненно улыбается танцор, разглядывая свое отражение в карманном зеркальце, - Может с того, что Енгук-хен чуть не покалечил нашего главного вокалиста? – Чоноп пожимает плечами, оглядывая со всех сторон злосчастную скулу, - Или быть может тебе не терпится узнать о том, куда они с Чунхоном ушли несколько часов назад? Каждая из историй по-своему увлекательна, выбор только за тобой, хен, - младший засовывает зеркальце в карман и ложится на свою кровать, поворачиваясь к Химчану спиной. - Гук, что – Дэхену навалял? Но за что? – Химчан осторожно присаживается кровать, - Что наш мистер обжора натворил в этот раз? – Ким касается плеча Чонопа, но младший без лишних слов сбрасывает его руку, подтягивая колени к груди. - Не успел, - терпение танцора, казалось бы бесконечное, медленно, но верно подходит к концу, кровавыми каплями сочась из наспех заштопанной раны. Чоноп до боли в пальцах сжимает в руке подвеску на шее, отчего цепочка остро царапает кожу, - Разве по мне не заметно? – младший закрывает глаза, пытаясь укрыться в собственном мире, но, вот незадача, чертова дверь не желает поддаваться, сколько бы он не старался. Угрюмо-безысходная реальность тянет его к себе, липкими руками тянется к горлу, пытаясь заглушить на корню те жалкие остатки разума и спокойствия, что ещё остались у него. - А зачем ты вообще полез заступаться за него? Ну и врезали бы ему пару раз, таким как он, это лишь на пользу, - Химчан как будто не замечает ни того, как дрожат пальцы младшего, ни того, как судорожно кривятся губы, уже готовые выпустить на волю отточенно-обидные слова, - Подумаешь, лицо группы, - Ким насмешливо щурится, разглядывая постеры на стене. - Слушай, хен, а не пошел бы ты? – голосом, полным поддельного смирения предлагает Чоноп, перекатываясь на бок. Он до сих пор не знает, что там с Дэхеном, но очень надеется на то, что Дже сможет хоть как-то успокоить хена. - Чего? – Химчан непонимающе хлопает ресницами и открывает рот, шокированный внезапным предложением танцора. - А того, хен, - Чоноп спихивает Химчана с кровати, предусмотрительно рассчитав свои силы, отчего тот почти без последствий приземляется на пол, продолжая разыгрывать из себя несправедливо обиженного, - Если бы не ты и твои игрушки с Чунхоном, ничего бы не было! И Енгук-хен по-прежнему писал бы свои песни, а не без раздумий колотил каждого лишь потому, что ему показалось, что ты изменил ему. И Дэхен-хен сейчас бы мирно подъедал запасы холодильника, а Ендже-хен читал свои любимые книги, вместо того, чтобы подрабатывать штатным психиатром на полставки. - Я с Чунхоном? Что за чушь ты несешь, Чоноп-а, - Химчан приторно улыбается, отодвигаясь на безопасное расстояние от непредсказуемого младшего, - И что это за глупые шутки про измену? - Ой, вот только не надо сейчас этого! – танцор срывается на крик, срывает с шеи цепочку и швыряет её на пол, морщась от непонятной боли, - Я все знаю, хен! Это я, я твою мать свел вас вместе! Идея с кино – моя затея, к слову самая идиотская из всех! Но я же не знал, я не знал, что ты такой… такой… - Чоноп хрипло дышит, эта отповедь слишком тяжело ему дается, он даже и не думал, что когда-то может сорваться. - Отлично, - медленно тянет Химчан, даже и не пытаясь оправдаться, сейчас его больше заботит собственная репутация, так некстати подпорченная всезнающим Чонопом, - Значит, он подумал на Дэхена. Отлично, - повторяет он, до последнего надеясь, что их тайная связь с маннэ, так и останется нераскрытой. По крайней мере, до тех пор, пока он не сделает свой выбор, - Так и быть, скажи ему, что хен очень сожалеет и приготовит его любимый чизкейк завтра, - с этими словами Химчан идет к выходу, улыбаясь как ни в чем ни бывало. Чонопу жутко хочется приложить его головой о косяк, но он лишь сипло выдыхает воздух и беспомощно следит за тем, как старший покидает комнату. - Какая же ты скотина, Ким Химчан, - спустя пару минут шепчет он, бессильно впечатывая в стену кулак, - Он же все равно узнает, сколько бы ты не старался скрыть все это… - на выдохе тянет танцор, прижимаясь к стене. - Хен, я не успеваю за тобой, - Чунхону кажется, что он слышит как хрустит его собственная рука, немилосердно вывернутая лидером, который с упрямой решимостью тащит его в ещё более неизведанные и грязные закоулки, - Я домой хочу… - младший боится обернуться, черная бездна боли и лжи прячет свою кривую ухмылку в отражении пыльных окон, диким зверем скалится в непроницаемо черных квадратах дворов. - Прости, - Енгук резко останавливается, отпуская его руку, - Я забыл… забыл про тебя…, - старший неразборчиво шепчет слова, отступая к стене, - Я не должен был брать тебя с собой…Ты не должен… не должен был видеть всего это, Чунхон-а, - слова ещё долго кружатся в затхлом воздухе, медленно опускаясь на землю под грузом невысказанной боли. - Хен, я должен… должен сказать тебе, - маннэ больше не может сдерживаться, не хочет добавлять свою порцию лжи в общий хаос, рвущий когда-то крепкие связи между каждым из них, - Я соврал тебе про Химчан-хена. - Чунхон смело встречает удивленный взгляд лидера, немного стеклянный, но все ещё осмысленный, несмотря на бронебойную дозу алкоголя в его организме. - В смысле? Ты тоже знал про его измену? Как и все остальные? – лидер опускает голову, угрюмо разглядывая крошево стекла у себя под ногами. - Нет, хен. Хуже, - младший то снимает бейсболку, то надевает обратно, сминая и без того непослушную челку, - Ты меня конечно сразу же впечатаешь в соседнюю стену, - Чунхон печально вздыхает, мысленно попросив прощения у всех, кого обидел в этой жизни, - но я больше так не могу, хен. Он поднимает голову и встречается с понимающим взглядом Енгука, и ему становится по-настоящему страшно. Не за себя, а за лидера. Собственная жизнь кажется ему ничтожно мелкой песчинкой, затерявшейся в океане людских страстей, тогда как спокойствие Енгука, тщательно лелеемым ростком, от которого зависит его собственное счастье. Личное предательство обжигает пальцы, раскаленными угольками проникает под кожу, где ещё будет долго тлеть, готовое вспыхнуть от одного неосторожного слова. - Что может быть хуже, Чунхон-а? – слабая улыбка появляется на лице лидера, полном безнадежной уверенности в собственной никчемности, - Когда все, кому не лень шепчутся у тебя за спиной, строят самые нелепые предположения о том, когда и с кем, а ты не в силах сделать ничего. Потому что до сих пор веришь ему, проглатываешь лживые слова как горькую таблетку, не удосужившись запить водой. Неужели и правда все может быть хуже? – Енгук не ждет ответа, он просто выплескивает глухую, застарелую обиду, исподволь копившуюся внутри, с каждой новой ссорой с Кимом. - А вот я знаю, хен. Хуже всего, когда тебя предает тот, от кого ты никогда не ждал ничего плохого. Тот, для кого ты сделал несоизмеримо больше, чем получил в ответ. Это хуже чем нож в спину, за такое не прощают. Никогда. И ни за что, - обычно неразговорчивый маннэ одно за другим нижет слова на леску разочарования в самом себе, чередуя одинаково серые бусины с пустотой, нутряным холодом сковывающей пальцы. - Ты на себя что ли намекаешь, Чунхон-а? - неверяще усмехается лидер, негнущимися пальцами проводя по кирпичной стене. - Вот именно, хен, - младший опасливо пробует на вкус собственные слова, после чего продолжает, - Я тот самый коварный соблазнитель Химчан-хена. Так выходит, - маннэ щурит глаза, удивленный тем, как оказывается легко и просто было сказать это, наступить на горло собственному и без того слишком короткому счастью. Чунхон терпеливо ждет реакции лидера, готовый почти ко всему. Но Енгук медлит, едва слышным шепотом повторяет слова маннэ и отрицательно качает головой, до последнего отказываясь верить в услышанное. - Лучше бы это оказался Дэхен. Чоноп. Ендже. Кто угодно, но только не ты, - лихорадочно шепчет он, желая только одного: чтобы время повернулось вспять, отмотало назад пару десятков кадров и замерло ровно на том моменте, когда мир не был таким серым и безрадостным. - Кто угодно…. - холодный ветер, ненароком пробравшийся в запутанный коридор узких улиц, студит губы, ловким воришкой пробирается под толстовку, подменяя живое, трепещущее сердце ледяной пустышкой. - Хен, я все могу объяснить, - сбивчиво начинает младший, протягивая к лидеру руку. Но тот лишь качает головой, отступая назад. - Ни к чему тут объяснения, Чунхон-а. Совсем ни к чему. От них мне не станет легче. Никому не станет. – Енгук делает ещё пару шагов назад и вдруг срывается с места, надеясь затеряться в паутине грязных улочек, остаться здесь навсегда. Лишь бы не возвращаться домой, не ловить полные сожаления взгляды младших, не слышать сбивчивый и потерянный шепот Чунхона, не чувствовать как наворачиваются предательские слезы при одном только взгляде на заставку мобильника. - Хен, подожди, - Чунхон несется следом, путая шаги и то и дело теряя Енгука из вида. В отличие от старшего, он боится потеряться и не найти общагу. Он все ещё надеется, что можно что-то сделать. Что выпутаться из ситуации, в которую он сам себя загнал все же окажется возможным. Но лидера уже не остановить, словно птица, запертая в клетке с собственными страхами, он рвется на волю. Наконец Чунхон окончательно теряет его из вида и останавливается, переводя дыхание. Чувствуя себя последним кретином и Иудой в одном лице, он спрашивает дорогу до общаги у первого попавшегося прохожего, от волнения проглатывая окончания слов. Тот, к счастью, оказывается весьма дружелюбным и даже провожает Чунхона до ближайшей остановки. После чего, указав рукой на расписание автобусов, медленно возвращается назад, пряча недоуменную улыбку в уголках губ. Возвращаясь к привычной кухонной рутине, Химчан старается не думать ни о чем, кроме тарелок, вавилонской башней выстроившихся в раковине, но каждое из слов, сказанных ему танцором, отточенно врезается в сердце, напоминая о том, что развязка уже близка. И пора принимать решение, делать выбор между по-бытовому привычным спокойствием и эмоциями, бьющими через край. Он машинально вытирает полотенцем одну тарелку за другой, тщательно трет губкой кофейный налет на кружках и составляет сверкающую первозданной чистотой посуду на полку. Когда в коридоре гулко хлопает входная дверь, Химчан даже не оборачивается, лишь недоуменно разглядывает собственные руки, автоматически выполняющие работу. - Ну, здравствуй, что ли. Мы сегодня не виделись, - Химчан поворачивает голову, керамическая кружка выскальзывает из его пальцев и разлетается веером осколков по периметру кухни. Ким наклоняется чтобы собрать мельчайшие осколки, суетливо тянется за совком, прислоненным к мусорному ведру, и стыдливо отводит глаза, понимая, что ничего хорошего из их разговора с Енгуком не выйдет, - Бесполезное занятие, Химчан-а, тебе не кажется? – голос лидера темным сумраком накрывает общагу. - Глупо пытаться собрать осколки того, что уже никогда не станет целым, не так ли? – Химчан по-прежнему не поднимает глаз, он закрывает глаза, крепко, до кровавых царапин сжимая в пальцах осколки злосчастной кружки. Он прекрасно понимает каждое слово Гука, и ему хочется не то признаться во всем, не то оправдаться. Да только права на это у него нет. Уже нет. Любое оправдание обратится ложью, не во благо, а во зло. - Я в чем-то провинился? – Ким поднимает глаза, отчаянная решимость выйти сухим из воды не покидает его несмотря ни на что, - Что-то не так сделал? - Тебе лучше знать, - лидер долго смотрит на него, пряча в выцветшем блеске карих глаз последнюю надежду, после чего уходит в гостиную, за пару шагов сжигая все мосты и разрушая все то, что так долго и старательно выстраивал последний год. Химчан долго смотрит ему вслед, после чего неразборчиво чертыхается, разжимая пальцы. Темные капли крови пятнают пол, и он долго смотрит на них, не осознавая всего произошедшего. Вечер плавно переходит в сумерки, серой простыней накрывающие город, отчего тишина в общаге кажется особенно гнетущей. Чунхон, наконец-то добравшийся до дома, несмотря на то, что умудрился сесть не в тот автобус и оказать на другом конце города, молча протискивается в коридор, оставляя грязные следы на полу. Дверь на кухню оказывается плотно прикрытой, дымный запах подгоревших овощей добавляет ещё одну ноту к аккордам непонятной безысходности, прочно угнездившейся внутри. Заглянув в гостиную, маннэ обнаруживает там лидера, полностью погруженного в невеселые думы. Из наушников плеера доносятся оглушающе-давящие биты музыки, отвлекая Енгука от созерцания собственного отражения в оконном стекле, и позволяют младшему незаметно проскользнуть в комнату. - Хен? Чоноби-хен? – тихо спрашивает он у темноты, с трудом добираясь до кровати, и судорожно вздрагивает, когда ему в лицо бьет яркий свет планшетника. - Ты чуть на меня не сел, - так же тихо произносит танцор, внимательно разглядывая безжизненно-бледное лицо Чунхона, - Я тебя потерял сегодня, - невесело усмехается он, сдвигаясь в сторону, - Ты куда исчез вообще? – Чоноп терпеливо ждет ответа, бесцельно пролистывая закладки браузера. - Я… признался во всем! – выпаливает Чунхон, поджимая под себя ноги, - И... теперь мне страшно, хен! – маннэ потерянно улыбается, закрывая глаза. - И ОН обо всем теперь знает? - ответом на вопрос танцора служит судорожный кивок, - Тогда почему ты сидишь здесь со мной, а не корчишься в предсмертных муках в реанимации какой-нибудь больницы? Это я шучу так, - спохватывается танцор, заметив с каким суеверным ужасом смотрит на него Чунхон, - Дурацкая шутка, да, - самому себе говорит он, спустя несколько секунд. - Я и сам не знаю, - растерянно произносит маннэ, - Наверное, мне крупно повезло. Или хен не захотел марать руки о такое ничтожество, как я. - Завязывал бы ты со своим Химчаном, - танцор встает с кровати и уже стоя на пороге комнаты, добавляет, - Ничего из этого хорошего не выйдет. Вернее, уже не вышло, - Чоноп тяжело вздыхает и отправляется на поиски Дэхена. Ему просто необходимо убедиться, что с тем все в порядке. В глубине души он уже решился рассказать вокалисту обо всем. Вот только не сегодня и не сейчас. На фоне общих несчастий и катастроф локального масштаба, его желание поведать о своих чувствах кажется несколько неуместным. К тому же, кто знает, как на все это отреагирует Чон, и без того не слишком-то обласканный судьбой в лице Енгука. - Я всего на пару минут, - Дэхен кидает быстрый взгляд в сторону Ендже, пролистывающего очередной томик манги, - Просто узнаю как он там и все, - убеждает он не столько Дже, сколько себя самого. Главный вокалист одергивает футболку, приглаживает волосы и переступает порог комнаты, делая пару шагов навстречу ласково распахнувшей объятия темноте. В это же самое время комнату покидает и танцор. Чоноп плотно прикрывает за собой дверь, и неслышно ступает по полу скользящими кошачьими шагами. Где-то на середине пути они встречаются. Или, если быть точнее, Дэхен наступает на ногу Чонопу, собирающемуся сделать ещё один шаг вперед, отчего танцор негромко вскрикивает, выставляя вперед руки, и несильно толкает Дэхена. Вокалист тут же плюхается на пятую точку, испуганно распахивая глаза. В практически непроницаемой черноте коридора не так уж легко различить силуэт младшего, который почти сливается с темнотой. Поэтому Дэхен осторожно продвигается вперед, не поднимаясь, однако с пола. Ощупывая пространство перед собой, он натыкается на чью-то ногу, и безо всяких на то оснований скользит пальцами выше. - Хен? – удивленно вопрошает откуда-то сверху голос Чонопа, - ты чего это ногу мою щупаешь? И почему ты на полу? - Потому что я только что тебе на неё наступил, – отвечает главный вокалист, осознав, наконец, с кем он столкнулся в коридоре пару минут тому назад, - Вот, проверяю не сломал ли чего, - Дэхен несет полнейшую чушь, но сейчас ему все равно. Главное что ОН стоит сейчас рядом. И наверняка улыбается, по-своему мягко и непонятно. Дэхену хочется снова увидеть его улыбку, поэтому он нехотя поднимается с пола и долго ищет выключатель. - Он на противоположной стене, хен, - негромкий щелчок и Чон резко жмурится от яркого света, в одно мгновение осветившего все пространство перед ним, - С тобой все в порядке, хен? – спустя пару секунд Дэхен открывает глаза, не переставая жмуриться. - Д-да, - выдавливает из себя он, не отводя взгляда от младшего, - со мной ведь ничего такого не случилось. А вот с тобой… – Дэхен делает несколько шагов вперед, и неуверенно касается рукой щеки танцора, густо блестящей от не успевшей как следует впитаться мази. Его пальцы мягко касаются саднящей кожи, стараясь легкими прикосновениями успокоить не находящую выхода боль. Всего на пару коротких мгновений их взгляды встречаются, выставляя наружу все самое сокровенное, самое больное и неразделенное, что только могло скопиться в их душах и натужно бьющихся сердцах. Дэхен облизывает разом пересохшие губы, не в силах отвести взгляда. Его пальцы дрожат, но руки старший не убирает. С губ уже готово сорваться признание, нелепое и совершенно неправильное, но на удивление настоящее и выстраданное на сотни десятков раз. - Со мной тоже все хорошо, хен… Уже хорошо, - невнятно шепчет в ответ танцор, пряча в глубине глаз непонятное облегчение, - Ты ведь…. Рядом…– хочет продолжить он, но вместо заветного слова бормочет что-то невнятное и отступает в сторону, не закончив фразы. Но вокалисту и так все ясно, поэтому Дэхен лишь благодарно улыбается в ответ, пропуская младшего. Чоноп кивает головой и сломя голову несется в ванную, испугавшись собственных слов. Ему не верится, что Чон не съязвил как обычно, не верится в то, что стены разделявшей их уже нет, разве что обломки когда-то разделявшей их завесы неприятно отдаются самыми болезненными воспоминаниями в пальцах, крепко вцепившихся в мохнатое полотенце. Он включает воду и садится на коврик возле двери, снова и снова проматывая кадры их почти бессловесного объяснения. Танцор даже не догадывается, что Чон стоит рядом с дверью в ванную и напряженно прислушивается к каждому постороннему звуку, воскрешая в памяти наставления Ендже. «Аниме значит, - беззвучно шепчет он, играясь с выключателем, и улыбается каждый раз, когда жадная, липкая чернота сменяется теплым ласковым светом, - Хорошо. Я готов даже на это. Ради тебя…»