Ileenium Manor / Поместье Иллиниум

Рей, не чувствуя тела, словно отстранилась от шумного и суетливого мира вокруг. В первый день, несмотря на подозрения — и Маз, и свои собственные, она отмела осознание. Нет, этого не могло быть. Иногда у женщины была задержка из-за усталости и перенапряжения. А в последнее время у нее этого было в избытке. Кровотечение начнется в любой день. Тем не менее, приятного запаха тушеного мяса хватало, чтобы отправить ее в уборную, ее настроение дико металось между слезливостью и желанием швырять в людей тарелки, а грудь начала болеть. Грудь, которая, кажется, стала больше, и теперь Рей не могла стягивать ее так плотно, как обычно. И, несмотря на все ее надежды, кровотечение так и не началось. После третьей недели послеобеденных приступов тошноты она заставила себя посмотреться в зеркало. Лицо у нее осунулось из-за невозможности удержать в себе еду, но ее живот, который всегда был совершенно плоским, казалось, стал полнее и слегка округлился. Никто, кроме нее, не мог этого увидеть и понять, но она могла. И в это мгновение она была уверена. Она ждала ребенка. Она носила дитя знатного лорда. Она носила ребенка своего мужа. Этого было достаточно, чтобы бросить ее на колени. Теперь она столкнулась с еще более насущным вопросом: что же она сделала? Самым напрашивающимся было написать письмо Бену и положиться на его милость. Он ее муж и отец ребенка. Кажется, он отчаянно пытается ее вернуть и собирается пойти на крайние меры, чтобы найти ее. Она могла упаковать вещи и пойти домой, к нему. С младенцем в чреве и, образно выражаясь, поджав хвост, но она будет дома. Но что тогда? Примет ли ее Бен вот так легко и просто? Накажет ли он ее за побег? Он может посадить ее под замок, как это сделал Груммгар с Базин. Никто не будет ставить это под сомнение, потому что некоторые утверждают, что это право мужа — поступать с женой по своему усмотрению. А когда ребенок родится, позволит ли он ей оставить его? Или малыша отошлют, чтобы дать ему образование? И он попадет под влияние Сноука… Рей прижала ладони к своему еще плоскому животу. Нет. Нет! Если она решила, что не позволит себе стать марионеткой Сноука, для ее ребенка это будет приумножено десятикратно. Слова леди Леи о судьбе ребенка, который мог бы родиться у Бена, если бы Сноук ему разрешил, зазвенели в ушах Рей: «…ребенок будет отнят у него, даже прежде чем научится ходить. Он будет расти под покровительством Сноука. И это будет конец всех наших надежд. Потому что, если Бен потеряет собственного ребенка… Я знаю, он уже никогда не станет прежним». Бен не станет прежним, и Рей учитывала это вдвойне. Для нее увидеть их ребенка марионеткой Сноука будет равноценно смерти. Но какие у нее есть варианты? Зелья, снадобья. Мудрые женщины продавали их девушкам в тягости, чтобы помочь им избавиться от их… проблемы. Рей содрогнулась. Она не могла. Она не обладала тем, что внутри нее. Потому что, хотя она чувствовала только страх и панику, не могла заставить себя взять травы и уничтожить эту маленькую жизнь. Дурно было даже думать об этом. Рей знала, что никогда бы не освободилась от последствий такого решения. Это бы вечно преследовало ее. То же самое касалось того, чтобы позволить ребенку появиться на свет. У нее самой смерть отняла обоих родителей, не дав им ни единого шанса быть с ней рядом. Родить ребенка для того, чтобы, возможно, он снова попал в работный дом, было немыслимо. Рей выжила… но ей отчаянно повезло. Удача такого рода обычно не приходит дважды. Другая часть Рей с жадностью, отчаянно цеплялась за эту связь, за последнюю цепочку, соединяющую ее с Беном. Младенец был настолько же его, насколько и ее. Он был зачат в любви и преданности. Разве не так было задумано в ее брачную ночь или на следующий день? Рей знала, что это не так уж и важно, но отчасти была убеждена в том, что в первый раз, в шаткой и старомодной постели, это и случилось. Там, где ее тело открылось до натиска ощущений и чувства, что Бен проник в нее, украл ее дыхание. Бен содрогнулся, волосы упали ему на лицо, его щеки вспыхнули от смущения — из-за того, что, как ему показалось, все произошло слишком быстро. Если бы он мог знать, как это было чудесно для нее в то мгновение. То, что она принадлежала ему и то, какое это имело значение. Тем не менее, она не питала романтических иллюзий. Если она должна это делать, она должна делать это в одиночку. И быть матерью-одиночкой в подобном обществе, даже такой, которой нравилось терпимо относиться к контрабандистам и пиратам, задача, на самом-то деле, рискованная. Рей знала, что ее ребенок родится в законном браке, и поэтому они не могут быть осуждены. Золото ее обручального кольца было доказательством для всех, кто хотел бы узнать больше. Но тогда возникнут другие вопросы. Где ее муж? Жив ли он? Богатый ли он человек? И тогда ей придется пойти на риск, чтобы никто не сообщил о ней властям. Может быть, ее в любом случае отправят в работный дом. Ей повезло, что у нее есть Маз и средства к существованию, но женщина с ребенком и без мужа будет заклеймена позором. Маз заставляла ее поесть, принося ей хлеб и сыр, чтобы соблазнить, а не расстроить ее чувствительный желудок. Поначалу Рей пыталась отбиваться, но Маз была неумолима: — Ты должна есть не только для себя. Ребенку нужна пища, даже если ты есть не хочешь, — тихо отчитала она Рей. Рей съела сыр без дальнейших возражений. Она знала, что стала предметом сплетен в таверне и поэтому не выходила в зал. Она не смогла бы вынести взгляды. Знающие об ее положении. Осуждающие ее за это. Возможно, даже насмешливые… От одной мысли об этом ей хотелось расплакаться, и это было так не похоже на решительный характер Рей, что ей было бы и не нужно другого доказательства того, что она беременна. Достаточно было бы и этого. От нечего делать Рей бесцельно бродила вокруг таверны. Под лучами летнего солнца пейзажи становились еще прекраснее, и проигнорировать это казалось кощунством. Рей миновала кукурузные поля, касаясь рукой стеблей, высотой почти достигающих ей до пояса, и спустилась на золотой берег моря. Сняв туфли и зарываясь пальцами ног в песок, крупный, но на удивление мягкий, она подошла ближе к кромке воды, от которой веяло прохладой. Люди в гавани и на кораблях занимались своим делом, не замечая ее. Рей наслаждалась запахом соли в воздухе и тем, как ветер колышет пряди ее волос. Начинался прилив, вода приближалась к подолу ее платья и вскоре его намочила, но ей было все равно. Ее больше ничто не заботило. Взрыв смеха привлек ее внимание, и Рей, оглядевшись, обнаружила на берегу его источник. Дети бегали вместе, стайкой, и играли в погоню за водой: когда волна отхлынула, они бежали за ней, когда волна стремилась к берегу, они убегали от нее. И так раз за разом. Казалось, это необычная игра, и определить победителя было невозможно. Однако дети громко смеялись и, кажется, были слишком заняты преследованием волн, чтобы думать о том, что это бессмысленно. Их одежда была мокрой и вся в песке. Их матери придут в ярость, когда их увидят. И все же Рей не смогла сдержать смех. Их невинность была похожа на лучик света в темной комнате, на щелку в половицах, в которую Рей могла заглянуть и увидеть что-то еще. Рей посмотрела на детей, а затем скользнула взглядом вниз по своему телу. Ее живот под объемистыми юбками и тугим корсажем пока оставался таким же, каким и был, но, прижав руку к животу, она почувствовала крошечные признаки. Выпуклость, которая скоро станет больше. Ее ребенок. Она погладила живот и позволила себе улыбнуться. Позволила себе подумать о будущем своего крошечного ребенка. Она могла бы привести его сюда. Показать ему корабли. Играть с ним в песке. Бегать за волнами и от волн. Научить его добывать пропитание в лесу. Ухаживать за ним, когда он заболеет. Суетиться над его волосами и ворчать, что они путаются… Впервые с тех пор, как она покинула поместье, Рей почувствовала, что у нее есть союзник. Кто-то в той же лодке, что и она. Скоро она не будет знать одиночества. У нее будет то, о чем она никогда и не мечтала: семья. — Тебе придется научиться плавать. И мне тоже. У меня больше нет никого ближе тебя, кого я могу потерять, а твой… твой отец не сможет прийти, чтобы спасти нас. Рей подумывала о возвращении во Дворец Маз и неожиданно поняла, что когда дело доходило до будущего ее семьи, ей не позволялось принимать решение.

***

Во Дворце Маз было удручающе тихо. Контрабандисты и пираты начали поднимать паруса и уплывать в новые земли, прельстившись слухами о хорошей добыче. Остались только две банды: Канджиклаб и Гуавианская банда Смерти. — Им нравится сохранять спокойствие. Притворяться, что они не заинтересованы избавиться от других. Завтра же они поднимут парус и отправятся туда кратчайшим путем, помяни мои слова, — сказала Маз, обращаясь к Рей. Рей кивнула. Так или иначе, это ее не волновало. Она подметала полы, не поднимая глаз. — Слышал, ты ждешь ребенка? Рей закрыла глаза и почти зарычала. Она повернулась к Бала-Тику. Шотландский контрабандист большими глотками приканчивал пинту эля, а Тасу Лич лениво грыз яблоко. Их внимание было сосредоточено на ней, а остальные члены их банд сидели за ними. Это не было насмешкой; просто констатация факта. — Да, — она расправила плечи. — Ублюдок? — что удивительно — в голосе Бала-Тика снова не прозвучал укор. Только любопытство. — Нет, — выдавила Рей. — Я замужем. Это ребенок моего мужа. — Так как же ты оказалась здесь? Одна? В этом очаровательном заведении? Рей вдруг почувствовала себя обессиленной. Как она могла объяснить это постороннему человеку? — Он… он потерян для меня. — Мертв? — спросил Тасу Лич на своем родном языке. — Нет, — ответила Рей, заметила, что Бала-Тик не понял, и перешла на английский. — Нет, не мертв. — Изменил? — спросил Бала-Тик. — Ты будешь не первой девушкой, которую променяли на какую-то блондинку… — Это я его покинула! — огрызнулась Рей и глубоко вздохнула. — Он знает о ребенке? — спросил Бала-Тик. Она просто покачала головой. — Ты собираешься сказать ему? — и снова получил безмолвный отрицательный ответ. — Почему бы и нет? Он мог бы вести себя лучше, если бы узнал, что на подходе малютка. — Или мог бы использовать его как предлог для того, чтобы вести себя хуже, чем когда-либо, — проворчала Рей. — И что ты собираешься делать? Растить его в одиночку? — Кажется, это единственный вариант, который у меня есть, — Рей отставила метлу в сторону и присела на табурет, внезапно почувствовав неописуемую усталость. Она посмотрела на свои ноги и затем на стену, на картину, которая не так давно привлекла ее внимание. — Кто они, изображенные здесь люди? — Они? Ты не знаешь, кто они? — задохнулся Бала-Тик, впервые показывая ужас. Рей пожала плечами. Конечно, не знала. Она не была пиратом и никогда этого не утверждала. Тасу Лич покачал головой, не одобряя ее невежество. Бала-Тик вздохнул. — Изгой-Один. Так назывался их корабль. А они — величайшая банда наемников, которая когда-либо бывала в море, — Бала-Тик сел на табуретку перед Рей, как будто собирался рассказывать сказку. — Главными у них были Джин Эрсо и Кассиан Эндор, — Бала-Тик показал на женщину впереди и на человека справа от нее. Он был немного выше, чем женщина, и чертами напоминал не то испанца, не то мексиканца. Он стоял немного ближе, чем любой другой из группы изображенных, и даже несмотря на выцветшие краски Рей видела, что он был очень красив. — А кто остальные? — Это Чиррут Имве, — Бала-Тик указал на приятно улыбающегося человека в азиатской одежде и с посохом в руках. Рей, глядя на него, не удержалась от улыбки. — Лучший боец, который когда-либо существовал. Впечатляюще, особенно если учесть, что он слепой, — Рей моргнула. Слепой? Но затем она придвинулась поближе и заметила молочный цвет его глаз, показывающий его слабое зрение. — Это Бодхи Рук. Он перешел на нашу сторону из Королевского флота, и до конца своей жизни был в розыске, — он указал на тонкого человека с длинными темными волосами, оливковой кожей и честными глазами. — Это Бейз Мальбус. Лучший друг и защитник Чиррута, если только тот сам не успевал прикончить врага своим посохом. Великолепный стрелок, — человек, на которого указал Бала-Тик, был тяжело вооружен и держал пистолет, который выглядел так, как будто весил больше, чем Рей. — А это, — показал Бала-Тик с намеком на смешок, — это Ка-два-Эс-О. Никогда не говорил своего настоящего имени. И, казалось, он никогда ничем не будет доволен, — человека, на которого он указывал, было легко заметить — он был самым высоким. Выражение его лица было измученным и выражало возмущение — такое, словно оно было вызвано каждым, кто попадался ему на пути. — Они были пиратами? — Они были больше, чем просто пираты, хотя никто бы им не доверился, — проворчал Бала-Тик. — Это произошло из-за вторжения на британскую землю. Флагманы, линкоры, пушки, как вы это называете, уничтожили бы Такодану. Команда «Изгой-Один» отправилась на задание. Они вернулись с планами борьбы с морским вторжением Империи, спасли тысячи жизней. И погибли неизвестными. Рей продолжала смотреть на портрет. — Все они? — Каждый из них, — Бала-Тик вздохнул. Впервые он был искренне печален. Как будто потерял друзей… Или образцы для подражания. — Что же с ними случилось? — Никто точно не знает. Но их тела не были найдены. Портрет казался наименьшим, что мы могли бы сделать для них. Вероятно, они не собирались добывать в таверне презренный металл с помощью сомнительной славы. Опять же, Джин, возможно, это бы понравилось. Это было бы в ее духе. Рей посмотрела на женщину на портрете. — Значит, она была командиром? — О да. Держала их под каблуком. Хотя Кассиан мог бы поклясться, что главный он, но… ну, им она управляла так же хорошо. — Они были любовниками? — Рей посмотрела на этих двоих. Да, красивая пара. — Только Богу известно, как они были связаны друг с другом. Но они умерли вместе и, несомненно, это величайшее проявление самоотверженности, какое может выразить человек, — Рей кивнула, соглашаясь. — А тот рыжий тип, который тут бушевал, и есть твой муж? Рей рассмеялась. — Нет, это не так. — Но твой муж с ним знаком. Они товарищи? — Если угодно. Бала-Тик тяжело вздохнул. — Ну, у тебя есть два варианта. Сохранить ребенка и растить его в одиночку. Притворись, что ты вдова. Заимствуй фамилию. — Вдова? — Рей склонила голову к плечу. — Будет проще. Вызовет меньше вопросов. — А второй вариант? — спросила Рей. — Пиши ему и проси помощи. Рей отвернулась. — Я не… — Но ты его любишь, — так уверенно заявил Бала-Тик, как будто сообщал, что солнце горячее. — Откуда вам это знать? — рассердилась Рей. — Легко. Ты носишь обручальное кольцо. Рей посмотрела на свою руку. Золотое кольцо, надетое на нее Беном, словно бы смотрело в ответ — причем осуждающе. — Сейчас это говорит мне о двух вещах: во-первых, я знаю немного, но узнаю золото. И оно не выкрасит твой палец в зеленый цвет. Черт, это столько золота… Я бы сдал за это свою старую кормилицу. — Тасу Лич ничего не сказал, но посмотрел на своего товарища (врага) так, будто спрашивал «серьезно?». — Что? — вскинулся Бала-Тик. — Ты никогда ее не видел. Ты не знаешь, какой она была! — И во-вторых?! — потребовала Рей. — Во-вторых, — сказал Бала-Тик так, будто и не отвлекался, — ни одна женщина, которая на самом деле покончила с мужчиной, не носила бы обручальное кольцо. Например, ты могла бы продать его и купить дом. Но ты смотришь на свою руку, и это напоминает тебе о нем. И это будет продолжаться, девчушка. Запомни мои слова. С этим Бала-Тик и Тасу Лич встали и покинули таверну, оставив Рей в раздумьях. Она посмотрела на лицо Джин Эрсо. Нежная, такая хрупкая с виду женщина, способная командовать кораблем мужчин. Рей подумала, понимали бы они друг друга. Рей изучила мужскую одежду Джин и меч на ее бедре и решила, что они бы хорошо поладили.

***

Рей боролась с утренней тошнотой и перепадами настроения с удовольствием, которое подстегивало ее. Она не была трусихой. И ее ребенку нужна сильная мать. Ночных набегов больше не было, и Рей могла только предположить, что Бен больше не обыскивает побережье. Это не мешало ей тайком утаскивать со стола на кухне газету и уползать наверх, чтобы изучить каждую статью в поисках хоть слова о Бене. Но либо он залег на дно, либо замаскировался, потому что о нем не было ни единого упоминания. Она наблюдала, как идет неделя за неделей, и ее талия начала понемногу раздаваться. Рей сходила в деревню к мудрой женщине, которая немного смягчилась при виде обручального кольца Рей, и она подсчитала, что ее беременности уже семь недель. Рей клала руку на живот, когда ей было грустно, и ощущение, что она не одна, что внутри нее ее будущий друг, всегда ее успокаивало. Контрабандисты и пираты, посещавшие таверну, никак не комментировали ее положение. По большому счету, для них это не имело никакого значения, пока их кормили и наливали им выпивку. У людей, которые воровали ради выживания, в душе не было места для морального осуждения. Тем лучше для Рей — можно было не переживать. Тем не менее, она не могла не замечать свой возрастающий страх за Бена. И желание, отчаянное желание, чтобы он узнал об этом. Были моменты беспокойства о том, как она с этим справится, и о своих собственных страхах, что она не сможет стать хорошей матерью, и это заставило ее тянуться к перу и пергаменту, чтобы написать ему отчаянное письмо. Просить его помочь. Попросить его понять. Умолять его покинуть Сноука, если он любит ее и жизнь, которая в ней растет. Маз обнаружила ее за кухонным столом всю в слезах. — Я просто хочу поговорить с ним. О, Маз, я хочу… — Рей душили рыдания. Маз погладила ее по спине и подняла перо. — Тогда напиши ему. — Что? — всхлипнула Рей. — Напиши ему. Запиши именно то, что хочешь сказать. Никогда не отправляй его, если ты этого не хочешь. Но запиши эти слова. Даже если это только для того, чтобы ты их сожгла, — Маз вручила ей перо и оставила ее одну. Глядя на бумагу и всхлипывая, Рей окунула перо в чернила и медленно записала несколько слов. Бен, Мне страшно. Я ношу ребенка. Твоего ребенка. Я буду матерью. А ты отцом. Я боюсь. Я скучаю по тебе, злюсь на тебя. Я люблю тебя. Больше не мучай меня. Но найди меня. Прошу, любовь моя. Найди меня и полюби нас, чтобы было достаточно одной лишь этой любви. Рей. Рей уронила перо и вздохнула. Глядя на письмо перед собой, она словно ощутила пылкие слова на коже. Но это было хорошо. Она перечитала слова. Я люблю тебя. Найди меня. Любовь моя. Найди меня.