Ileenium Manor / Поместье Иллиниум

— Ave María, grátia plena, Dóminus tecum. Benedícta tu in muliéribus, et benedíctus fructus ventris tui, Iesus. Sancta María, Mater Dei, ora pro nobis peccatóribus, nunc, et in hora mortis nostrć. Amen. Бен, стиснув четки из розового дерева, снова повторял молитву «Радуйся, Мария». Слова успокаивали его, но не так, как раньше. Его уже давно ничто не могло успокоить надолго. Он был осведомлен, что англиканская религия практичнее, чем его католические наклонности, но она никогда не докучала ему. Исповедь и святость мессы утешали его в тяжелые времена. Теперь он молился гораздо больше, чем тогда, когда был совсем юным, но и того, за что ему нужно было просить прощения, теперь тоже было гораздо больше… Он вспомнил, как маленьким мальчиком молился. Стоя на костлявых коленках, со слишком длинными и вечно растрепанными волосами, он молился за души своих родных. За братьев и сестру. Он мечтал, чтобы они были живы и хорошо росли. Раньше воображал себя самым младшим из четверых и никогда не знающим одиночества. Джейсен учил его кататься на лошади, как хотели бы самые старшие братья. Джейна, у которой очень темные волосы, причесывалась у зеркала на туалетном столике. Она решала, что отрастит их до талии, а потом начинала суетиться над кудрями своего младшего брата. — Ох, Бен, какой ты растрепанный! — журила она, но удивительно мягким и ласковым тоном. — Не убегай! Я сейчас возьму щетку… Энакин был любимцем Хана, поэтому, возможно, они бы не поладили. Между братьями могло бы возникнуть соперничество. Они бы дрались и пинали друг друга, но объединялись, если оба хотели одного и того же. Все это были намеки на людей, детей, которых он не знал и не видел ни дня в своей жизни. Сейчас Джейсену и Джейне исполнилось бы тридцать восемь. Энакину было бы тридцать пять. У них бы уже могли быть свои дети. Шумные маленькие создания, которые требовали бы сладостей и всегда хотели, чтобы дядя Бен их поднимал. Это был бы мир, в котором у него было бы меньше возможностей унаследовать и, следовательно, быть менее привлекательным. Появилась бы тогда она в его жизни? Относился бы он тогда к ней точно так же? В любой жизни. Всегда. Пять месяцев. Прошло пять месяцев. Бен стиснул четки так, что костяшки пальцев побелели, и он испугался, что сломает бусины. Где она? Пожалуйста, Боже, помоги мне… Послышались шаги, и на какое-то безумное мгновение он решил, что его молитвы услышаны… Рей? Нет, не Рей. Конечно, это была не Рей. К алтарю приближался Лор Сан Текка. Он выглядел усталым. Какое право у него было устать? — Я должен в ближайшее время закрыть это место, милорд. Мне пора возвращаться в свой пасторат. Бен подумал, что накричит на него самым грубым образом, но все же решил этого не делать. Что это даст? Будет ли в этом для него что-нибудь хорошее? Он повернулся к алтарю и закончил молитву: — In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen. Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне.

***

Над ним раскинулось темное ночное небо, ветер насквозь продувал тонкую рубашку и жилет. Бен отказался от компании обеспокоенного священника и пошел один. Теперь он часто был в одиночестве. Компания словно клеймила его раскаленным железом. Она прошла этот путь, чтобы прийти в церковь. Тайком прокралась, чтобы дать клятву. Чтобы стать его женой. Как счастлив он был. Как влюблен. В ту ночь она, окруженная свечами, стояла перед ним в проклятом красном платье, с маргаритками в волосах и взглядом, наполненным такой застенчивостью и надеждой… Если бы он до этого не был в нее влюблен, этот меч сразил бы его прямо там. Земли вокруг поместья были погружены в темноту. Только в одном окне мерцал свет свечей — в окне комнаты его матери. Бен, не сводя глаз с двери, словно переступил порог в свое детство. Его не встречали слуги, поскольку уже почти наступила полночь, и все легли спать. Он не стал зажигать свечу, чтобы осветить себе путь. Он мог бродить по этим коридорам в кромешной темноте без страха налететь на стол. Однако он позволил себе споткнуться на ступеньках лестницы и упал на колени. Разбитое сердце было самой необычной странностью: в одну минуту можно ходить среди других с идеальным здоровьем и цветом лица, а в следующую — ослабеть и упасть. Слабость сделала его неподвижным. Он прижался лбом к перилам и надавил кулаком на ребра. Там была старая рана, которая иногда беспокоила его. Бен поймал себя на том, что бьет по этому месту, чтобы сосредоточиться. Если его тело повреждено и кровоточит, возможно, душа не будет так его мучить. Когда он успел стать таким разбитым? Когда его здравомыслие начало покоиться на ее присутствии? Это не должно было быть так! Это никогда не было частью плана. Он вернулся в поместье Иллиниум, потому что это был его долг. После того, что он сделал, что привело к смерти его отца, у него не хватило духу (или средств) бороться с требованиями матери. Он все еще был потрясен событиями, ход которых полностью вышел из-под контроля. Бен все еще, закрывая глаза, видел мертвенно-бледное лицо отца. Словно бы уменьшенное смертью… Он сбил на пол пятерых слуг Лэндо Калриссиана, когда они пришли за телом Хана. Потребовался удар по ребрам, чтобы утихомирить Бена. Хан Соло… ушел… из-за его поступков… если не сказать, что был отправлен на тот свет его рукой. Он молился, он просил, чтобы хоть кто-нибудь выслушал его, простил его, он громил свои комнаты так много раз, что Хакс перестал пытаться навести порядок… но все приходило к одному завершению. Он был убийцей. Чудовищем. Поэтому, когда мать на похоронах отца умоляла его вернуться домой, он понял, что больше не сможет отказать ей. Сноук отпустил его. Казалось, он вполне доволен тем, что Бен вступит в права наследования. Он доказал свою преданность. Теперь доверие окажут ему. Он путешествовал на Север в полном смятении, как заключенный, которого сопровождают в тюрьму. Он вышел из этой кареты и посмотрел на свой старый дом. Тревога заставила его хмуриться. Он не ожидал, что его приветствуют. Он не ожидал ее. Ее платье ничем не выделяло ее среди остальных слуг — старое и серое. Она почти набожным жестом сложила руки, словно демонстрировала собой образец порядочной служанки. И все же что-то в ней привлекло его внимание. Она была высокой для девушки, доходя ему до ключицы, и очень стройной. Он мог бы легко обхватить ладонями ее талию. Ее волосы были стянуты в три самых необычных узелка, какие он когда-либо видел; среди серых холмов окрестностей ее кожа казалась золотой. Тонкие, нежные черты, маленький розовый рот и нос, усеянный веснушками. Огромные ореховые глаза как окна в ее душу. И ее душа пылала. Она присела перед ним (совсем немного, по правде говоря) и держала рот на замке. Но ее мысли, казалось, вибрируют в ней. Ее глаза, казалось, продолжали бросать на него быстрые взгляды. С неодобрением и… замешательством. Как будто она не могла поверить, что он был тем, кем заявлял. Как будто она чего-то ожидала… чего-то еще. Он оставил ее за собой и вошел в поместье. Бен был настолько погружен в свои мысли, что старался не думать о симпатичной девушке-служанке. Потому что она была хорошенькая. Очень хорошенькая. Даже красивая. Но она была служанкой, а ее спутница Джессика тоже была привлекательна. Так почему же вид Рей, стоявшей рядом с его матерью, заставлял его с усилием отвести взгляд? Рей. Ее имя. Бен покатал его во рту, словно пробуя на вкус, и нашел его… приятным. Конечно, он бы это проигнорировал. У него были гораздо более мрачные и отчаянные мысли… пока она не пришла в церковь в поисках укрытия. И ее чувства были совершенно ясны. Он был способен признать, что провоцировал ее в церкви. Особенно с точки зрения его отца. Потому что это на самом деле помогло ему, даже когда выяснилось, что она боготворит Хана. Какое бы она почувствовала отвращение, если бы узнала, что он опечален кипящей в себе ненавистью… То, как она оттолкнула его и накричала, не оскорбило его, как он ожидал. Это его впечатлило. Она была не просто хорошенькой. Она обладала духом. Отвагой. Моралью. Видеть в такой тихой девушке такие принципы и верность, казалось, превратило свечу в пожар. Он не собирался зажимать ее в углу в библиотеке, но это не вызвало у него недовольства. При свечах Рей выглядела так… соблазнительно, что часть его, которую он считал давно мертвой, возжелала поднять ее юбки и взять ее. Прямо там. Он отпустил ее, позволив себе только целомудренное прикосновение к ее волосам и подбородку, и принял решение: он ее получит. Это началось как увлечение. Забава. Он это признавал. Это заставляло его чувствовать себя молодым и безрассудным; он видел в Рей только возможную любовницу. Однако она вскоре отвергла его намерение. Ее воля была нерушима. Ее желание остаться невинной. С другими женщинами это напоминало игру. С ней ничего подобного не было. Его чувства стали более глубокими и серьезными, когда он заставил ее сопровождать его в карете. Когда он усилил напор, пытаясь ее соблазнить… и в итоге напугал. Бен вздрогнул и сжался, вернувшись из воспоминаний в настоящее. Он не хотел ее пугать. Мысль о том, что она считает, что он возьмет ее силой, ужалила его. Потому что, несмотря на его хладнокровные рассуждения, он никогда бы этого не сделал. С ней или любой другой женщиной — неважно. Это была не любовь или секс; это было насилием, и, при всех его изъянах, он никогда бы не поднял руку на женщину. Он всегда прятался за напускной храбростью, занимаясь любовью с женщиной и заставляя себя выглядеть более уверенным, менее сомневающимся и напуганным. Рей такой храбрости не желала. Его задела ее речь о том, что ее достоинство столь же важно, как и достоинство любой леди знатного происхождения. И вдруг его ожесточенные попытки соблазнения начали рушиться. Затем прибыла эта забытая Богом женщина Нетал и вся ее кавалерия, и все начало закручиваться по-настоящему. Нетал, похоже, положила на Рей глаз как на что-то вроде игрушки. Чтобы колоть и высмеивать. Бен никогда сильнее не ненавидел гнусную женщину. И все же Рей поднялась, как феникс, и держала себя с такой грацией, таким изяществом и спокойствием, что Бен почувствовал себя недостойным даже находиться в той же комнате, что и она. Он видел ее во сне почти каждую ночь. Видел ее в откровенных позициях, с подтянутой вверх сорочкой и чулками напоказ. Почти чувствовал, как ее мягкие губы целуют его и шепчут амурные обещания. Затем сны стали сдержанными, растворились в мягких, нежных фантазиях: часы, которые он проводил, просто держа ее, целуя и играя со спутанными прядями ее волос… В ту ночь ему приснилось, что Рей присела перед ним, смотрела на него и умоляла его быть добрым. Это было так по-настоящему. Когда он снова проснулся, она исчезла. Когда он чуть не потерял ее, когда вода почти отняла ее у него, он без раздумий нырнул, вытащил Рей на поверхность и вдохнул жизнь в ее легкие. Он старался не думать о том, какие мягкие ее губы под его губами, и сосредоточился на том, чтобы вернуть ее. Она не могла умереть. Он бы этого не допустил! Она выжила. Выздоровела. И подарила ему настоящий поцелуй. Он был очарован ее привязанностью. Раззадоривал ее и наслаждался ее телом столько, сколько она позволяла. О, как она была совершенна! Ее такие застенчивые, робкие поцелуи, ее грудь идеально помещалась в его ладонях, и она всегда была такой влажной для него. Только для него. Бен хотел осыпать ее подарками, облечь ее в пышный наряд и вывести ее в свет. То, к чему он привык. Чего, как он считал, женщины ожидали от него. Рей и слушать об этом не желала и хотела только одного — дорожить его объятиями. Потому что заботилась о нем. Она действительно о нем заботилась, и это было так замечательно. Бен хотел рассказать ей. Столько раз он решал, что должен сесть и все рассказать ей, рассказать, что он сделал, позволить ей себя судить. Но каждый раз смотрел на ее лицо и терялся. Смотрел, как ее глаза загораются радостью, когда ее взгляд падает на него, и чувствовал отчаяние. Никто никогда не смотрел на него так. Никогда. И если бы он рассказал ей… свет из ее глаз мог исчезнуть. Бен никогда не предполагал, насколько ему нужен этот свет, пока не возникла угроза того, что он померкнет. Ни один свет не был прекраснее, и весь он принадлежал ему. А Бен никак не мог им насытиться. Это может подождать. Это не самое подходящее время. Не ночью. Не сегодня днем. Не сейчас. Останови этот момент, пожалуйста! Проблема с жаждой мгновения счастья заключалась в том, что неизбежно хотелось растянуть его еще на минуту. Затем появились матримониальные планы. Он будет женат, либо матерью, либо Сноуком. И вдруг у него не оказалось времени. Бен хотел принять собственное решение, хотел сам выбрать себе жену. И только одна женщина могла бы ею стать. Рей воспротивилась. Это ранило Бена; он пытался выдержать боль и потерпел неудачу. Она любила его, так почему выйти за него было для нее таким трудным решением? Он жил бы в бедности, если бы это означало, что он мог бы удержать ее рядом с собой. В своем сердце он знал, что она благоразумнее его, но он очень долго и упорно молился в тот день, чтобы она дала ему согласие… Она согласилась. И он никогда не был счастливее, чем в то мгновение. Их свадьба была противоположностью тому, что многие сочли бы соответствующим лорду и наследнику такого состояния. Его же это не заботило — он упивался счастьем, во время венчания держа свою невесту за руку. Он никогда бы не заслужил ее, такую прекрасную и такую безупречную… Но мог попробовать. Письмо от Базин словно окатило его холодной водой. Она угрожала раскрыть все: его прошлые поступки и его роль в смерти отца. Она все расскажет. В ту ночь, вцепившись в Рей, он решил, что достаточно долго ждал. На самом деле, он должен был рассказать ей все сразу, зато они смогли бы начать строить свой союз на честности. Если бы он сказал ей, возможно, сумел бы объяснить… В ту ночь он потерял себя в слиянии тел. Это было за пределами всего того, что он когда-либо чувствовал, и закончилось все слишком быстро. Возможно, она не заметила… но это было неважно. Он желал упиваться ею. Заставить ее извиваться, дрожать, заставить ее стонать, просить, умолять, потеть и царапаться, и дразнил ее, чтобы чувствовать то, что было за пределами ее мечтаний. Его прекрасная жена… Он не должен был откладывать. Он должен был рассказать ей на следующий же день. Ох, ну почему он подождал?.. Собрав силы и волю в кулак, Бен поднялся и потащил свои тяжелые и бесполезные ноги вверх по лестнице. Доски скрипели под его шагами. Его комнаты тонули в темноте и разрушениях: столы опрокинуты, гобелены вокруг кровати изорваны, пол усеивали мелкие осколки от разбитых ваз и украшений. Бен не позволял никому входить сюда уже несколько недель. Несколько дней назад он отослал мистера Дэмерона. И это было к лучшему. Мисс Пава была теперь служанкой его матери, а мистер Дэмерон принял на себя обязанности повара. Он готовил достаточное количество для двоих, но редко бывало так, чтобы было съедено все. Бен принимал пищу нерегулярно. Он посмотрел на свое отражение в разбитом зеркале. Даже через трещины на стекле (результат того, что он ударил в него кулаком), он мог видеть, что его внешний вид стал просто ужасным: волосы заметно отросли, и скулы выступали под кожей почти осуждающе. Он похудел, и его одежда мешком повисла на нем. Лицо стало таким бледным, что цветом напоминало несвежую кашу. Но он не мог заставить себя позаботиться о своем виде. Бен зажег одинокую свечу и подошел к кровати. Под подушкой лежала свернутая старая сорочка. Рей оставила ее. Бен уткнулся носом в хлопок и вдохнул то, что осталось от ее запаха. Скоро он исчезнет, и ему ничего не останется. Только воспоминания, которые ослабнут. Наступит ли день, когда он забудет, как она выглядит?.. Он сжимал ткань так, что она грозила порваться в его руках. Когда он обнаружил, что Рей исчезла, он заподозрил то, что ее похитили. Они поговорили, даже в некотором смысле помирились, так куда же она пропала? Он заподозрил, что за этим стоит Базин, и поклялся, что если это так и есть, он запрет ее в сумасшедшем доме. Он нашел Базин, но стало ясно, что она не имеет к исчезновению Рей никакого отношения. Груммгар вернул свою жену и теперь сделает с ней то, что сделал бы он сам. Бен, возможно, даже пожалел бы ее, если бы не ненавидел с такой яростью. Несколько дней Бен ездил на лошади по всей стране, разыскивая Рей. Когда Хакс написал ему, спрашивая, когда же он вернется в палату (нетерпение Сноука возрастало), он поручил своему товарищу бросить все силы на поиски. Рыжеволосый джентльмен с неохотой согласился, так как Бен убедил его, наглядно объяснив, что сделает с ним, если он откажется выполнять. Это было несколько недель назад, и он ждал хоть каких-нибудь известий. Потому что что-то в ближайшее время должно было появиться! Открываясь, скрипнула дверь. Кто-то вошел в его спальню. — Я уже говорил тебе, Дэмерон, — прорычал Бен. — Убирайся, иначе я оттаскаю тебя за волосы! — Едва ли такое подобает джентльмену. Бен обернулся. Это был не Дэмерон, а его мать. Леди Лея все еще была полностью одета и держала свечу. Она посмотрела на комнату, на полное разрушение жизни своего сына и поджала губы. — Чего ты хочешь? — потребовал он, убирая сорочку. — Я хочу знать, что с тобой все хорошо. Потому что с тобой не все хорошо, Бен. — Не называй меня этим именем. Я же тебе говорил… — …да-да, говорил. Просто я больше не слушаю, — отмахнулась Лея, поставив свечу на сундук, и приблизилась к нему. Как будто к змее, которая может оказаться ядовитой. — Ты болен. Ты слишком похудел, и Сан Текка говорит мне, что на прошлой неделе ты ничего не сделал, но молился и молишься. Бен посуровел. Лучше это было бы все, что сказал Сан Текка. — У этого разговора есть нравоучение? Или точка? Лея скривила губы, но на крючок не попалась. — Я знаю, что мы не были близки. Знаю, что у нас никогда не было таких отношений, которые считались бы родственными, но, пожалуйста, Бен, скажи мне, что тебя изводит. Расскажи мне, что произошло. Бен поднялся на ноги и прошелся по комнате, увеличивая расстояние между ними. Чтобы стена его защиты укрепилась. — Я не знаю, о чем ты говоришь. И это вряд ли имеет значение. — Это все имеет значение! — огрызнулась Лея. — Я хочу знать, куда ты уезжал в те дни. Где ты пропадал… и где Рей. Казалось, при последних словах матери кожа Бена, и без того бледная, стала как будто обескровленной. — Что общего между мной и девчонкой-служанкой? — Я не кретинка! — отрезала Лея. — Ты считаешь меня слепой? Я видела, как ты смотрел на нее. Я знаю, что ты ее желал. И я хочу знать, что ты сделал. Ты бы не стал вести себя так дико, если бы что-то не разрывало твою душу. Что ты сделал с ней, Бен? Бен почти безумно расхохотался. — В чем ты подозреваешь меня, мама? — он шагнул к ней. — Если ты причинил ей боль… — прорычала Лея. — Как трогательно, что простая служанка пользуется таким вниманием… Это была просто издевка, он даже не подразумевал то, что сказал. Поэтому не был готов к тому, что ладонь Леи с силой ударила его по лицу. Ее кольца задели его нос, разливая по лицу боль. Бен отнял руку от носа. На ладони алела кровь. Он оглянулся на свою мать. Она никогда раньше не била его. Но в ее глазах была сталь. Как будто она ударила бы его снова, если бы это потребовалось. — Она была для меня больше, чем служанкой, — прорычала Лея. — Она была мне как дочь! Бен стер струйку крови. Она текла уже не так быстро. — Дочь? Как ин… — Не говори этого, — тихо сказала Лея. — Не насмехайся надо мной. Ты не знаешь… ты не можешь знать. — Нет, не могу. Потому что ты отказалась говорить об этом. Они как призраки… — Меня они тоже преследуют. Я наделала с тобой ошибок, но пыталась спасти свое сердце! — воскликнула Лея. — Трое детей погребены, бесчисленные потеряны в моем чреве, а потом вдруг родился ты и… Я не потеряю тебя. Ты живешь, ты процветаешь, и я не знаю, что делать, — она покачала головой. — Я не буду извиняться за это, Бен. Я достаточно потеряла. Я достаточно наказана! Пожалуйста, не карай меня еще больше! — Ты даже не знаешь, что я наделал! — взорвался Бен. — Шаги, которые я предпринял… зло, которое я никогда не смогу исправить! — Он съежился, словно рана разрывала его. — Это моя вина. Это все моя вина! Я… это я причина его смерти. Лея молчала, и он приготовился к ее ярости, ее недоверию и горю. — Я знаю. Бен медленно поднял голову. Что она только что сказала?.. — Что? — прошептал он. Лея потянулась вперед и заправила ему за ухо прядь волос. — Глупый мальчик. Глупый, глупый мальчик. Ты думаешь, что я слепа? Что у меня нет друзей? Что я не смотрела на тебя в тот день, когда приехала в Лондон, и знала? Ты многое можешь скрыть от меня, и ты делал это очень хорошо. Но ты не можешь скрыть свои чувства. И ты не смог бы скрыть это от меня. У Бена подкосились ноги, и он рухнул на пол. Стоя на коленях, он попытался что-то сказать, но выглядел как сумасшедший. — Как давно? — наконец выдавил он, справившись с собой. — С самого начала. — Сколько?! — в отчаянии вскричал он. С самого начала? Нет, не может быть… — У меня были подозрения с самого начала. Твой отец был старше меня, но здоров и крепок. Он едет в Лондон, и вдруг — мертв? За этим крылось нечто большее. И я искала ответы. Она присела рядом с ним и приподняла ему подбородок. И теперь Бен был вынужден смотреть на мать. — Знаешь, Лэндо Калриссиан и мой друг тоже. И свидетель. Он рассказал мне, что видел. Бен зажмурился. — Ты обняла меня, — еле выдохнул он. — Когда мы встретились в Лондоне… ты обняла меня. Почему… почему ты не… — Ударила тебя? Прокляла? Я собиралась. Возможно, ты не имел в виду то, что случилось, но я все еще чувствовала такую ярость… это называют помрачением. У моего родного отца это было. Иногда Люк это испытывал. В тебе, конечно же, тоже это есть. И бывали моменты, когда я тоже это чувствовала. Но потом я увидела тебя, тебя, когда ты стоял, и я поняла, что не могу тебя ненавидеть. Ты — половина его. Ты — половина меня. И ты был сломлен куда сильнее, чем я могла бы сказать. Как я могла ненавидеть то, чему помогла появиться? — Почему ты не сказала мне? Почему? — прохрипел Бен. Слезы потекли по его лицу. Он был уверен, что выглядит сейчас жалким и ничтожным. — Как бы жалко это ни звучало, я хотела, чтобы ты сам мне рассказал. Я хотела, чтобы ты мне доверял, открыл мне душу. Был честным со мной. Черт возьми, я презираю эту ложь. Разве мы не можем быть честными друг с другом? Это все, что у нас теперь осталось… Бен открыл рот. Чтобы попытаться рассказать ей все, что она хотела бы услышать… Но открывшаяся дверь остановила его. Взгляд Леи похолодел. Бен обернулся. Перед ними стоял Митака. Он выглядел так, будто старался сдержать приступ тошноты. — Какие новости?! — немедленно потребовал Бен. Он дал указание Митаке сразу же прийти к нему, когда он, наконец, получил сообщение от Хакса. — Лорд Соло… новостей нет. Хакс не смог найти девушку. Бен медленно обернулся. Нет новостей… нет? Он ожидал хотя бы того, что ее заметили, если уж ничего другого. Но… совсем нет новостей? — Бен, что это? Это Рей? — требовательно спросила Лея. — Почему ты отправил за ней людей? — Что значит «новостей нет»? — опасно медленно, как будто мать только что ничего не говорила, спросил Митаку Бен, приближаясь к явно испуганному юноше. — Генерал Хакс говорит, что ее никто не видел. И его люди объехали всю страну… Бен не дал ему договорить, кулаком ударив в то, что осталось от зеркала. Осколки брызнули во все стороны, и рама рухнула к его ногам. — БЕН! — закричала Лея, раздираемая отчаянием и страхом. — Убирайся! Ты идиот! Митака убежал так быстро, что споткнулся о разбросанные по комнате обломки. — Бен, что происходит? Почему ты с солдатами преследуешь Рей? Бен не слушал. Он не мог больше вынести этого ни минуты. Хватит! — ДЭМЕРОН! — заорал он во всю мощь своих легких, хватая одежду и запихивая ее в сумку. В комнату влетел помятый и испуганный Дэмерон. Похоже, он упал с кровати. Позади него стояла Джессика Пава со свечой в руке. — Миледи, вы в порядке? — спросила она, посмотрев на Лею, затем на Бена. — Разбуди конюха. Пусть седлает мою лошадь, — потребовал Бен. — Бен! — вскричала Лея. — Финн уехал, милорд. Ему дали отпуск, чтобы он отвез Маз какие-то оставшиеся вещи… — Тогда разбуди мистера Чубакку! Он больше месяца не показывается на глаза. ЖИВО! Дэмерон бросился будить Чубакку. — Бен, что ты делаешь?! — Идиоты! Все они! Мне никогда не следовало… Хорошо, я поеду на поиски один, — он взял свою сумку с одеждой и набросил плащ. — Ты не можешь быть серьезным… — Ты хочешь ее вернуть? — спросил Бен. — Тогда ты должна. Мы все должны, — он заговорил тише, как будто про себя. — Я найду ее. Я найду ее, даже если мне придется сжечь Лондон до основания! С этими словами он бросился к двери и спустился по лестнице. К миру теней. Теней, в которых пряталась Рей. Он зажжет свет и найдет ее. Он найдет ее… или умрет, пытаясь ее найти.