Шатуны

Слава ненавидит Мирона за то, что из-за него он остался один. Он чувствует себя тупой и истеричной бабой, которая сама не знает, чего хочет, и в итоге портит свою жизнь собственными руками. Слава хотел Мирона – он его получил. Слава наслаждался его присутствием, Слава привык к жизни в деревне, Слава мог делать с Мироном абсолютно все, но потом его переклинило окончательно и губительно для них двоих. Если бы все было совсем иначе, то Федоров бы все равно устроил его жизнь так, чтобы Карелин остался в полном одиночестве. Слава ясно и слишком отчетливо представляет, как Мирон бы заставил бросить ради него всю свою антихайповую свору, а потом бы сказал: "сорян, но давай разбегаться". Карелин бы нашел себе девушку, попытался бы остепениться и забыть, а потом Окси бы поманил его пальчиком, чтобы Слава сразу же развесил уши и бросил всех ради него одного. А потом бы Мирон сказал: "клево потрахались, но не жди, что перезвоню. Держи сотку на метро, я хочу спать". Слава бы без раздумий бросил всех ради него одного, и даже если бы Окси хотя бы один раз добровольно с ним поебался, это бы стоило годовых отношений с мирной, спокойной и хорошей девочкой. Прошло четыре часа с того момента, как Карелин одним ударом вбил гвоздь в славную мироновскую черепушку. За эти четыре часа он успел собрать вещи, сесть в машину, передумать, напиться, снова сесть в машину, выкинуть свои вещи, съесть старую колбасу и выкурить пачку сигарет. Слава знает – он обязательно скоро умрет. Наверное, от такого питания и хронического алкоголизма у него скоро откажет поджелудочная и печень, желудок превратится лишь в подобие органа, а почки попросту перестанут функционировать. У него обязательно будет рак легких, у него откажут все органы, и ему даже интересно: отчего он все-таки сдохнет – от рака или банального панкреатита? Он был трупом уже давно. Подобие жизни без какой-либо заботы о себе, сублимация в творчестве, помешательство лишь для стойкого ощущения того, что он жив, и нездоровая, больная и неправильная любовь. Карелин выходит во двор, прикуривает очередную сигарету, а потом садится на деревянные трухлявые ступени и смотрит прямо перед собой. Сдохнуть от старости он даже и не мечтал. Пожалуй, он был настолько уверен, что в любой момент может умереть, что постоянно искал у себя признаки болезни, после чего ухмылялся самой гнилой и мерзкой усмешкой и меланхолично лежал в кровати, ожидая, когда боль из разряда терпимой станет попросту невыносимой. Славе нравилась эта деревня – типичная такая сельская местность, где среди местных ходят легенды о леших, домовых и фольклорных лесных монстрах. Мирон даже должен быть ему благодарен – Слава убил его в таком месте, где его душа наверняка не обретет покоя и будет бросить по заброшенным домам, вызывая страх у редких людей, которые остались жить где-то в этой округе. Мирон ведь всегда хотел быть особенным. Он не заслужил умирать в больнице, обколотый играми медсестер, которым на него плевать. Он не умер в кругу семьи возле плачущей жены и непонимающих детей, потому что он не создан для домашнего очага. Слава дал ему смерть героя, возложив на свои сутулые плечи такую огромную ответственность, и Мирон умер как храбрый воин, который так и не сломался до самого конца. Но такая смерть, разумеется, не даст ему покоя. Мирон будет бледным призраком плутать по всем необъятным полям и лесам этого края, он будет светиться болезненной бледностью и темнеть там, где находятся его татуировки, а вокруг него будет блевотный запах гнили и затхлой мочи. Запах, который теперь уже никогда не выветрится из этого подвала. Мирон очнется в подвале, увидит свой труп, а потом будет искать мести, которую не найдет. Подружится со стаей волков, будет гладить пальцами их холодные носики и царапать ногтями их костлявые бока. Наверное, его прикосновения будут дарить холод и страх, но животные его обязательно полюбят. Оксимирон, ты так прекрасен даже тогда, когда валяешься гнилостной кучей дерьма на полу подвала. – Я хочу с тобой. Слава произносит эти слова одними губами, когда глубоко затягивается сигаретным дымом, а потом тушит окурок о сырую землю. Когда он прошептал эти слова, то дым немного вышел из его рта, и Слава думает о том, что он сам, наверное, выглядит как труп. Похудевший, грязный и с кругами вокруг глаз цвета кваса. Жалкое зрелище. Мирон, например, умудряется красиво выглядеть даже будучи трупиком в холодном подвале. Слава спускается к нему спустя минут десять. Смотрит на его блокнот, в котором не родилось ни одной внятной строчки, смотрит на подсвечник, который так приглянулся его славному мальчику, смотрит на ножовку и смотрит на скомканное одеяло. По сути это место стало новым домом Федорова, поэтому даже со всей скупостью обстановки можно было выцепить глазами что-то родное. Белая футболка с пятном крови после особо сильного кашля. Пленка с сорванной пачки сигарет. Недопитое дешевое вино, которое Слава притащил Мирону после вылазки в ближайший магазин. Сам Мирон. У него были закрыты глаза, руки все еще сжимали одеяло, а на лице застыло выражение боли и величайшего напряжения. Слава любуется им, таким сильным и храбрым, и снова удивляется тому, как он изменился за все это время. Похудел просто пиздец. Рука, его бедная искалеченная ручка потемнела в том месте, где был надпил. А пятна крови на его груди напоминают о том, как его грудь издавала сиплый свист в те моменты, когда Федоров дышал от страха слишком глубоко и часто. Слава садится рядом с ним на матрас, и в его сердце сейчас плещется такая сильная любовь, что ему хочется разреветься. Он сжимает его ледяные пальцы, наклоняется вперед, а потом медленно, слишком медленно касается своими губами его посиневших губ. Они ведь целовались. Мирон не сопротивлялся, позволял ему это делать и даже совсем немного отвечал. Слава прижимается лбом к чужому лбу, а потом чувствует, как с его глаз на щеку Мирона упала слеза. Банальнее некуда, но Карелин все-таки не удержался, позволил себе раскиснуть, поэтому теперь мертвый Окси наверняка над ним смеется. Ласково так и немного насмешливо. – Не смейся. Не смешно. Он снова бормочет эти слова, с какой-то детской обидой стирая с глаз слезы, а потом поджимает губы и начинает решительно стаскивать с Мирона футболку и штаны. На него хотелось напоследок насмотреться – запомнить каждый его шрам, каждую его родинку и каждую татуировку. Возможно, сфотографировать. Славе хочется его попробовать. Он смотрит на чужой член – такой сейчас мягкий и от этого почти смешной, – а потом зачем-то наклоняется, чтобы рассмотреть его поближе. Волоски вокруг члена были черными и казались очень жесткими, головка была открытой из-за обрезания, и пахло слегка прело и неприятно. Славу это не отталкивает – он наклоняется ближе, смотрит на синеватую головку, а потом берет в руки член у основания и коротко, быстро лижет солоноватую кожу. Мирон, наверное, больше не смеется. Слава знает – после смерти они должны будут друг друга найти. Федоров будет метаться в этих краях, искать мести и отмщения или просто будет забываться в беспутном русском поле и в бескрайних лесах, но когда к нему присоединится Карелин, то все резко наладится. Мирон не будет на него злиться, потому что он поймет, как сильно Слава его любил. Но для этого им вначале будет нужно друг друга найти. Духам, наверное, тяжело искать друг друга в этом мире, но Карелин ведь умный мальчик. Между ними обязательно будет связь, которую он сейчас проведет тонкой нитью спермы и запахом своей слюны на мертвой коже. Слава решительно переворачивает Мирона (слово "труп" он упрямо не произносит в своей голове) на живот. Разводит руками его белые ягодицы, смотрит на его дырку, которую совсем недавно трахал рукоятью ножовки, а потом приоткрывает рот и позволяет вязкой капле слюны упасть ровно на самую ее середину. Наверное, выебать его без сопротивления будет достаточно легко, только вот у Славы не стоит совершенно – приходится отпустить руки, минуты две дрочить себе правой рукой, а левой мять Федорову худой зад и толкаться пальцами в его анус. От этого у него все-таки встает – не так быстро, конечно, но ведь все это делается ради благих целей, верно? Когда Мирон очнется гнилостным духом и начнет бродить по лесу, то он должен чувствовать запах и присутствие Славы. Должен ощущать эту связь, чтобы потом они могли друг друга найти. Карелин заходит в него одним слитным движением, а тело в ту же секунду пробивает на резкую дрожь от того, настолько же внутри было холодно. Мирон не сопротивляется, почти не давит его своими стенками, не дергается и не скрипит зубами. Он просто лежит, позволяет смотреть на свой затылок и худую задницу, но его тело все равно вздрагивает от каждого толчка так, словно он был еще жив. Дергается, стоит толкнуть его своими бедрами. Если хорошо включить фантазию, то можно будет себе представить, что он дергается не из-за того, что его грубо толкают всем телом, а потому что он все еще жив. Лежит, подставляется добровольно и без всяких уговоров, а дрожит разве что от удовольствия, когда хуй толкается в него до самого упора. Слава почти не получает никакого удовольствия от того, что он делает. Да, его член все еще стоит, но он делает это просто ради того, чтобы обеспечить им будущее – Карелин ведь всегда готов взять на себя такую ответственность, его не пугает принятие решений, которые связаны с Мироном, поэтому он готов стиснуть зубы и нести этот крест. В конце концов, мучеником быть довольно сложно, но он обязательно справится. Он кончает спустя минуты три – сжимает зубы, тихо стонет от напряжения, а потом чувствует, как сперма начинает толчками выплескиваться в ледяное и мертвое нутро. Оргазм не приносит почти никакого удовлетворения – Слава почти сразу приходит в себя, только дышит все еще тяжело носом, а потом начинает одевать Мирона и приводить его в порядок. Заботливо переворачивает его на спину, накрывает одеялом, поправляет подушку под его головой, а потом наклоняется и на несколько секунд прижимается губами к его холодному лбу, зажмурив от наплыва чувств глаза. Дело сделано. Надо уходить. Слава зачем-то вкладывает в его руку блокнот, который подарил ему совсем недавно и который Мирону так и не пригодился. Федоров ведь поэт и всю свою жизнь посвятил стихоплетству, поэтому такой жест он обязательно одобрит и оценит. Интересно, где сейчас его душа? Через какое время она появится в этих краях, чтобы искать свой покой и никогда его не найти? Час? Два часа? Сутки? Слава выходит из дома, подставляет лицо свежему ветру, а потом думает о том, что он не может ехать в город. Там начнется его самая обычная жизнь, от которой он уже отвык и в которой не было без Федорова никакого смысла. И решение приходит в голову быстро, слишком быстро и отчаянно просто. Пойти в сарай, взять шпагат, а потом засунуть руки в карманы и отправиться к озеру. Слава чувствует себя удивительно спокойным и мертвым. Ему нравится этот вид, "где Россия лает волчицей во мгле" – мягкая зеленая трава, темный лес где-то вдалеке и озеро, у берега которого можно было найти небольшую пристань. Деревянную и старую настолько, что было опасно по ней идти. Он садится у берега, кладет локти на свои колени и думает о том, что Мирона наверняка можно будет найти в этих окраинах. Федорову будет очень одиноко и очень тяжело, наверняка он будет испуганно метаться у потемневших зеркал и бояться своего отражения в воде, но потом он привычно сцепит зубы, выдохнет и почувствует даже своего рода удовольствие от такого положения. Ему ведь нравится чувствовать себя особенным, нравится дьявольский мрак и нравится оккультная ересь. Мирон найдет себе животных-друзей. Слава все еще хочет к нему. Он принял решение, когда вышел из дома и увидел свою машину. И именно поэтому он ищет самый большой камень, который нельзя даже было оторвать от земли, волочет его на пристань, а потом с мрачным и напряженным видом обматывает вокруг него шпагат. Слава не оставит Мирона одного никогда. Когда Окси окажется в лесах и будет метаться, своим дьявольским криком пугая птиц и зверей, Карелин, как самый послушный на свете утопленник, услышит его вой из толщи воды, выберется наружу, а потом сразу же его найдет. Слава будет зеленовато-белым, мокрым и холодным до одури, ему постоянно придется убирать пальцами налипшую челку, но это будет заставлять Федорова чувствовать себя спокойно. На баттле ведь Слава тоже постоянно стряхивал и убирал мокрую от пота прядь волос. Мирон будет холодным северным ветром, а Карелин – гнилостным туманом над черной рекой. Мирон будет приходить на это озеро каждый вечер, когда сядет солнце, и тогда Слава вылезет на берег, улыбнется ему своей привычной, чуть насмешливой улыбкой, и они вместе будут бродить до тех пор, пока солнце не напугает их своими лучами. Карелин сделал выбор, и в тот момент, когда он обматывает край шпагата вокруг своей шеи, он улыбается. – Найди меня по тонкой нити спермы и гнилому запаху, Мирош, – Слава шепчет эти слова, глядя на свое пляшущее отражение в воде, а потом двумя руками толкает камень в воду, милостиво позволяя своему телу рвануться вслед за ним на глубину. Холодно. Но Слава знает – если Мирон привык к холоду еще в подвале, то сможет и он. Конец.