Пока смерть не обручит нас

Последние отблески скрывшегося за горизонтом солнца румянили лазурное небо, отчего облака, стены зданий и тёмная Москва-река казались золотисто-розовыми. От воды тянуло прохладой, от прогревшихся за день камней набережной — смутно трепещущим в сгущающихся сумерках теплом. На Михаила картина производила умиротворяющее действие — Пётр чувствовал это по его сердцебиению, ритму шагов, плавности движений. Последний раз его дыхание было таким спокойным, а молчание безмятежным ночью, после того как он добрых полчаса пролежал в ванне. Пожалуй, лучшего момента, чтобы задать кое-какие вопросы, и не улучить. — В каком году ты родился? — поинтересовался он у Арбатова. Михаил, не сразу отведя взор от реки, оглянулся на него с лёгким удивлением: — В семьдесят девятом. А тебе зачем? В следующее мгновение в его глазах прибавилось ехидства: — Высчитываешь, насколько ты для меня стар? — Я погиб, когда мне было двадцать пять, — усмехнулся Васильев, — так что ещё вопрос, кто для кого стар. — Ну если так, — немедленно завёл любимую песню Арбатов, — то зачем тебе, такому молодому и красивому, старый вредный дядька? Пётр не хотел делать жалящих намёков, но наречённый своей строптивостью прямо-таки напрашивался на щелчок по носу. — Любовь зла, — невинно ответил он. — Уел, — с кривой ухмылкой признал Михаил. — Не всё же тебе надо мной иронизировать, — примирительно заметил князь. — А всё-таки, — настоял Арбатов, — зачем тебе мой год рождения? — Вспомнил кое-что, — пояснил Пётр, — и захотел проверить. — Что именно? — полюбопытствовал Михаил. — Видение о тебе. — И почему я не удивлён… — возведя очи горе, протянул Арбатов. — Я не помню точной даты, но было где-то начало сентября семьдесят девятого, — проигнорировав его вздох, заговорил Васильев, и Михаил, осёкшись, стал слушать. — Удивительно тёплый и солнечный для Петербурга день, — продолжил князь, буквально ощущая в воздухе напряжённое внимание наречённого, внешне погружённого в раздумья и рассеянно смотрящего перед собой. — В такие дни сон сковывает особенно крепко и долго не отпускает. Я уснул ещё до рассвета, а проснулся, когда уже совсем стемнело. И мне вновь снилось моё ночное солнце, — добавил он. — На этот раз оно было совсем рядом, можно сказать, прямо надо мной, и сияло чистым золотом. Но потом вдруг замерцало и стало падать. Я откуда-то точно знал, что там, внизу, бездна. Я уже видел золотые блики на воде. Она была чёрной, как нефть, чернее мрака вокруг. И самое страшное — она стремительно расширялась, и берег, где я стоял, оказывался всё дальше от места, куда падало солнце. Сердце Михаила отчего-то забилось чаще. Поборов соблазн вслушаться в ритмичный стук жизни, Васильев закончил: — Я вдруг понял, что никак не могу его спасти. Не дотягиваюсь, не успеваю, а если успею и дотянусь, не смогу удержаться на воде. Зато… — он осекся и немного помедлил, собираясь с духом, — зато может другой я. Тень всех моих страстей и пороков. Дикая, безумная, но точно так же не могущая существовать без солнца. Я ослабил самоконтроль, и мы сработали сообща. Туманом над водой — за солнцем и с солнцем. Оно уже не светилось, только слабо мерцало. Едва я ступил на берег с ним на руках, мёртвая вода зашумела, зарокотала, нахлынула волной… Не обычной, а мешаниной из тысяч алчущих рук и клацающих зубами ртов. Я давно не встречал такой тёмной магии, — признался Пётр. — Такой… безапелляционно, зловеще тёмной. Мне хватило сил отразить её, но она полностью опустошила меня и физически, и магически. Арбатов, глядя себе под ноги, негромко произнёс: — Я родился в сентябре. Роды были очень тяжёлыми, мама чуть не умерла. Её увезли в больницу под утро и оперировали почти до девяти вечера. — Он посмотрел на Петра. — Получается, ты нас спас? — Выходит, что так, — подтвердил князь. Михаил озадаченно нахмурился, бессознательно ускорил шаг. Васильев, выждав несколько минут, нарушил молчание: — О чём думаешь? Арбатов вздохнул. — Думаю, что странно всё это. — Что именно? — уточнил Пётр. Михаил пожал плечами. — Всё. То, как ты появился в моей жизни, и как я в твоей… Не успев даже родиться, — подчеркнул он. — То, как ты меня спас. И эта магия… Откуда она взялась? — Я бы хотел дать какой-то утешительный ответ, — признался Васильев, — но, увы, не могу. Это твоя магия. Арбатов вскинул на него глаза. — Те силы, что ты унаследовал от родителей, — пояснил князь. Новость Михаилу не понравилась. — Хочешь сказать, моя мать была ведьмой? — Если бы она была ведьмой, она бы не оказалась при смерти, — возразил Пётр. — Дело в отце. Арбатов помрачнел. — Отец бросил нас ещё до моего рождения. Его не было рядом. Значит, мама чуть не умерла из-за меня? — Нет, — твёрдо ответил Васильев. — Но эта магия была во мне, — настоял Михаил. — Кто отвечает за разрушения — ядерная бомба или тот, кто её сбросил? — негодующе спросил Пётр. На сей раз Арбатов молчал дольше. — Тот, кто сбросил, — наконец, нехотя признал он. — Именно. Поэтому не смей себя винить, — потребовал князь. — Ты правильно сказал, твоего отца не было рядом. А он должен был быть. Защитить твою мать, помочь тебе совладать с силами, пока ты мал и не можешь их сознательно контролировать. А он, зная, со сколь тёмными вещами связался, исчез и оставил вас обоих в опасности. Хорошо ещё, что магия просто уснула, а не свела тебя с ума. — Значит, я не зря всю жизнь считал его сволочью, — невесело усмехнулся Михаил. — А я-то думал, я злой и не умею прощать… Он покачал головой и нахохлился, сунув руки в карманы — то ли замёрз на дующем с реки ветру, то ли бессознательно сжался под весом обретённой правды. Васильев хотел утешительно коснуться его плеча, но Михаил вдруг остановился и развернулся к нему: — И что мне теперь с этим всем делать? Доверчиво спросил, без обиды. — Жить, — просто ответил Пётр. — Дружить с Иваном, писать замечательные статьи, пить чай. Оттого, что ты узнал о своём прошлом больше, ты не изменился. Почему должна как-то поменяться твоя жизнь? — А магия? Ты говорил, из-за встречи с тобой она проснулась, — напомнил Арбатов. — Она не проявит себя, пока ты сам не захочешь её использовать, — объяснил князь. — А если захочешь, я научу, как. Несколько успокоенный, Михаил кивнул. — Пойдём обратно, — сказал он. — У меня встреча в офисе. — Новое дело? — поинтересовался Пётр. — Оно самое, — отозвался Арбатов. — Надеюсь, обойдёмся без игры в курицу-наседку? — Главное, чтобы не пришлось играть в рыцаря и принцессу, — невинно ответил Васильев. Михаил усмехнулся: — Не дождёшься. Пётр улыбнулся. — Вот и прекрасно. В сгущающихся сумерках загорелись фонари.