***
— Оно закончилось, – бормочет Дема опустошенно, точно жизненная сила разом покинула его, стоило пересечь порог злополучного магазина. Гриша взмок, несмотря на развязанный шарф и расстегнутую куртку, но пребывает в трезвом уме и добром здравии, чего нельзя сказать о маге золота, уболтанного вусмерть и одурманенного ворохом каверзных вопросов. — Давай, – Локтев снисходит на помощь, перенимая пакеты. Что в них, ради всяко святого, напихали, тут не только Снеже презентов хватит, еще и половине женского состава библиотеки останется, а о стоимости лучше не задумываться. Егоров благодарно кивает, расстегивается, для большей вентиляции потрясая воротом свитера, и отходит к закутку с небольшой кофейней. Кидает через плечо взгляд на Гришу; бариста, замерший с картонным стаканчиком, расписанным в лучших рождественских традициях, глядит тоже: видимо, за компанию. Григорий отрицательно качает головой; Дэмиен жмет плечами и отворачивается к стойке, работник, разом потерявший к Локтеву интерес – в сторону кофемашины. Маг оранжевого опускается на мягкое кресло возле эскалатора, но утомиться ожиданием, к счастью, не успевает. — И куда ты, – Дэмиен плюхается рядом, свободной рукой зачесывает назад лезущие в глаза волосы и делает затяжной, несмотря на горячую температуру, глоток пахнущего корицей латте, –подашься? В горы – тут уж не требуется уточнений. Пусть состав их Библиотеки слаженнее некоторых семей, самый душевный праздник члены Клуба Смертника встречают, вот парадокс, каждый в своей песочнице; кто-то с рвением покидает стены университета – этим утром Антон воодушевленно, уже на улице застегивая куртку, стремился к остановке, одной рукой силясь на бегу совладать с замком, второй держа под ухом телефон и сбивчиво интересуясь у родственников, скучает ли по нему Денди, – кого-то приходилось едва ли не выталкивать: близнецы каждые каникулы встречали с видом столь скорбным, будто бы отправлялись на войну. Некоторая доля правды в этом сравнении, впрочем, присутствует, но реальное положение дел не настолько ужасает, как Твириновы расписывают преподавателям. Это не плохо – на пару недель забыть о существовании таких же прокаженных, как и ты, а вместе с тем если не вернуться к обыденности прошлой, до заражения, жизни, так хоть прикоснуться к ней. Гриша смотрит в панорамное, на всю ширь этажа, окно торгового центра, глядит куда-то выше линии горизонта, но видит лишь огни высоток и росчерки проводов. Конкретно ему было бы неплохо отвлечься еще и от гомона больших городов. — Рискну забраться на Иремель, – Локтев никогда не говорит «покорить»: скорее гора подчинит тебя самого, разверзнется в возмущении, не ополознем в недра свои низвергнув, так лавиной снежной пожрав; потому что природу не загнать под пяту, как ни силился бы человек, да и не нужно оно: куда приятнее гостем прийти, не захватчиком, уважительно примоститься в красном углу чужого дома и наблюдать, вызвать доверие и раствориться, чтобы стать единым. Это труднее. Но окупается сторицей. Дэмиен делает глоток порядком остывшего кофе. Кивает задумчиво. На какое-то время оба погружаются в молчание – каждый о своем. — Как думаешь, – осторожно начинает Егоров, косясь в сторону пакета; он, похоже, и сам не до конца понимает, что купил, – ей понравится? Они со Снежаной еще не сошлись, но книгочейская братия заклеймила их парой заочно, да что там – как к устоявшейся чете относятся: она сверхзаботлива, будто старушка сердобольная, ему дай только повод носом поворотить – ни дать ни взять капризный дед. Впрочем, окрестить мага желтизны стариком, не вызвав при этом всплеск обиды, могут лишь соседи по комнате. — После твоих мучений отвергнуть сей щедрый дар будет жестоко, а высшая степень Снежиной кровожадности – назидательно насупиться, – фыркает Гриша. — Чувство вины не позволило бы отказать, даже принеси ты пластиковую заколку. Хотя... если посмотреть с другой стороны, то в этом же и сложность, раз тебе хочется действительно порадовать ее, а не проставить галочку в списке выполненных предновогодних дел. Дэмиен бледнеет, уловив мысль, и смотрит на сумки уже без недавнего предвкушения; Гриша ободряюще хлопает его по плечу. — Боже, да расслабься уже.***
Они возвращаются в общежитие уже по темени: будто ночью глубокой, пусть и восьмой час всего. Клубящийся молочными парами мороз тут же оседает на витринах узорами, росчерками, гравюрой причудливой, вырезанной рукой незримого мастера, и в сколах льдистого инея город плодится, город множится, невообразимо ярче пестрит огнями, и в каждом двойнике столицы своя суета, собственные хлопоты, зеркальные жители тоже снуют беспокойно, а свет над каждым из повторений общий, нереальный, нездешний, с предчувствием, замершим на грани белого и желтизны. До Нового года остается неделя.