Летние драбблы

Вверх...Вниз...Вверх... С каждым подъемом дыхание сбивается, пряди, выбившиеся из прически, развеваются под порывом встречного воздуха, а душа так и рвется наружу. Потом спуск. С каждым спуском стая птиц в груди успокаивается, но лишь для того, чтобы вновь на следующем подъеме рваться наружу, вверх. Шпуля любила качели. Любила всей своей детской душой, несмотря на то, что была неугомонным подростком. Каждый день она приходила сюда, чтобы вновь насладиться равномерным движением, чтобы, закрыв глаза, отдаться грезам и мечтаниям... В деревне хорошо. Еще в начале лета она приехала в этот тихий скромный уголок к бабушке, чтобы дышать свежим воздухом, чтобы ощущать присутствие природы. В первый же день она обследовала каждый уголок деревушки, познакомилась со всеми своими редкими соседями. И нашла качели. На холме, под огромным, вековым дубом. Они словно ждали ее, одиноко покачиваясь под дуновением ветра на толстой ветви. Вверх...Вниз... Рядом сидит Игрек. Он тоже у бабушки на лето. Он хороший. И умный. Он тоже любит качели, и поэтому сидит, наслаждаясь медленным покачиванием великого изобретения человечества. Черные взъерошенные волосы спадают на лоб, и он ежеминутно их поправляет. В линзах огромных очков в фиолетовой оправе отражается закат. Последний закат этого лета. Лета, когда Шпуля поняла, что есть любовь. Вверх...Вниз...Вверх... Мимолетный взгляд на серьезное лицо друга － и вот бабочки в животе Шпули начинают порхать, внутренности крутятся, словно юла, а сама она тает, словно ванильное мороженое, медленно превращается в лужицу. Первая любовь － прекрасное чувство. В своих снах ты видишь свою симпатию, прижимаешься к ней всем телом, чтобы ощутить тепло, обнимаешь ее, улыбаешься. В снах. Наяву ты стараешься скрыть свои чувства, унять неугомонных бабочек, спрятать предательский румянец. И гадаешь. Гадаешь, так же ты важен для дорогого тебе человека, как важен он для тебя, так же он неравнодушен к тебе, как ты неравнодушен к нему. Шпуля часто так гадала, когда равномерное движение качелей погружало ее в тихую дрему. Иногда ее рука касалась руки юноши, и она отдергивала ладонь. Потому что стеснялась. Стеснялась, несмотря на то, что знает этого человека уже три месяца. Вверх...Вниз... Солнце медленно уходит за горизонт, окрашивая небо в самые прекрасные оттенки красного и синего － от нежного лазурного до темно-бордового и глубокого фиолетового. Как его очки. Последний день лета. Последний день тихого счастья. Последний шанс признаться. Собравшись с духом, сделав глубокий вдох и глубокий выдох, Шпуля начала: － Игрек, － голос предательски дрожал, как будто она выступала на экзамене. － Что? － Он вздрогнул, отвлекшись от своих мыслей. Его тихий, спокойный голос завораживал, она всегда восхищалась им, － Что-то не так? － Нет-нет, все нормально, просто... Просто она трусливая. Не может сказать простые три слова. Три слова, которые могут изменить ее жизнь. Шпуля подняла глаза и встретилась взглядом с ним. Шпулю захлестнуло волной эмоций － от отчаяния до ужаса, от волнения до непонятного спокойствия. Спокойствия и умиротворения, когда она взглянула в глубь его глаз. Глаз вечернего неба, отражающегося в стеклах его очков. － Ты мне нравишься. Слова улетели вниз, в долину, эхом разнеслись по просторам природы вместе с прохладным ветром, дотронулись до каждой былинки, до каждого листочка на одиноком дубе. Прозвучали в тишине, как приговор. Качели остановились. Как остановилось сердце Шпули, в ожидании худшего. Теперь все. Теперь он знает ее тайну. Но как он примет ее? Шпуля не знала. Она опустила голову и уставилась на свои босоножки, которые лежали недалеко от ее ног. Минута прошла. В мыслях она проклинала себя за этот поступок. Две минуты прошли. И радовалась, что наконец избавила себя от страданий. Его ладонь коснулась ее. Холодная. Шпуля вздрогнула и вновь подняла глаза. И отвела взгляд － Игрек был без очков. Взгляд был пронзительный, взволнованный, терзающий изнутри. Темно-синие глаза смотрели прямо на нее. Прямо в душу. － Ты мне тоже. Медленно. Как будто пытаясь вернуть каждое пророненное слово. Внутри что-то забилось. Очень сильно. Птица так и рвалась наружу, прочь из грудной клетки, в направлении уходящего солнца. Его слова были страшнее приговора. Вновь взгляды пересеклись. Теперь Шпуля не отводила глаза. Она стойко держалась. Слышала его учащенное, взволнованное дыхание. Чувствовала ритм его птицы. Такой же, как ее. В такт. Неожиданный порыв подтолкнул этих двоих. Они прикоснулись губами друг к другу. По-детски коротко. По-детски нежно. По-детски смешно. Но в этом поцелуе они передали все то, что стеснялись сказать друг другу на протяжении всего лета, все, что чувствовали и испытывали друг к другу, все, что старательно скрывали. На миг весь мир перестал существовать. Только они. Двое целующихся подростков на одних качелях. Оторвавшись, Шпуля опустила голову. Опять уставилась на босоножки. На лице сияла дурацкая улыбка. На щеках играл румянец. Теперь можно не скрывать. Вверх...Вниз...Вверх... Качели вновь движутся. Он не отпускал ее ладонь. Его пальцы перестали быть холодными. Наоборот, от них исходило непонятное, приятное тепло, которое Шпуля не хотела отпускать. И поэтому она тоже его не отпускала.