Луна. Никому не верь

Когда дверь в изолятор отворилась снова, было около пяти часов утра. Сел знала это, потому что автоматически бросила взгляд на свой личный хронометр, когда услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Хронометр перед санобработкой она бережно сняла и уже не чаяла его увидеть вновь. Однако после всех издевательств над её телом работник санпропускника, судя по всему, вольнонаёмный, протянул ей хронометр в целости и сохранности. Хотя это было по большому счёту и не удивительно. Указ Императора, обязывающий всегда иметь при себе личный прибор учёта текущего времени, выполнялся неукоснительно. Просто Селен опасалась, что её завидные часы отберут, подсунув взамен какую-нибудь дрянь. Она любила свой старенький хронометр. Вроде бы ничего особенного, хронометр как хронометр, однако он всегда притягивал к себе взгляд. Большой, с крупными цифрами, которые, между прочим, ещё и светились в темноте, да ещё он был и с функцией постоянного подзавода, достаточно было его просто не снимать. Сел и не снимала. Механизм заводился сам, черпая энергию от движений рук, даже самых небольших движений. Жаль только, что водонепроницаемым он не был, но Селен строго за этим следила. Вот и в душе сняла, чтобы не испортить. В дверном проёме открывшейся двери показался не Мерк и не Терек, а совсем незнакомый Селен службист, хотя и низшего ранга, но уже в годах. Он остался стоять, не проходя внутрь, бросив короткое — «на выход». Сел, уже одетая в робу, послушно оттолкнулась от подоконника окна, где она последние полчаса стояла без единой мысли в голове, изучая внутренний дворик Корпуса Дознания, каменный колодец с серыми стенами, освещённый жёлтыми пятнами фонарей, с полностью покрытым рыжим снегом дном. Ни одного следа — ни человеческого, ни от механизмов — на снегу видно не было. Сел удивилась тому факту, что сам КД был огромный, а вот внутренний дворик непропорционально маленький, можно сказать, крошечный. Это значит, что большая часть внутренних помещений не имеет окон совсем. Ей стало немного жутковато от того, что она представила себе, как это — находиться в комнате без единого окна. И порадовалась тому, что в камере номер двадцать три, где она имела несчастье находиться, окно всё же было. Крохотное окошечко с бронированным стеклом под самым потолком. Интересная всё же вещь — клаустрофобия. Умом же понимаешь, что в момент опасности — катастрофы там какой, или же пожара — оно ж ни фига не спасёт, это окошечко! Но вот есть оно — и уже спокойнее на душе, уже кажется, что случись что — и ты невероятным образом чудесно превратишься в маленькую юркую крысу и выскользнешь в это крошечное оконце. Пожилой охранник не проронил ни слова, только всё тяжело вздыхал, пока они плелись, а они-таки плелись, потому что, несмотря на лекарство, ходить быстро всё же было решительно невозможно, каждый шаг отдавался тупой болью в прямой кишке. Ничего, успокаивала себя Сел, это ничего. Самое главное — постараться только лежать и стоять. Крови на белье уже практически не было, она проверила. Так что… это ничего. Она жива — э́то главное. Самое главное — выжить. Службист ещё раз вздохнул. Жалеет он её, что ли? Сел догадывалась, что вид у неё, конечно… самое то, чтобы в социальной антирекламе сниматься. Как в том популярном ролике, где торговца препаратами забивают до полусмерти коваными берцами компания положительных персонажей с праведным огнём в глазах. Вот на роль этого самого торговца она бы хорошо подошла сейчас. Ещё один вздох. Да неее. У него, у пожилого службиста, похоже, просто одышка… жалость в КД? Такого чуда, пожалуй, никто не видел. В камере ещё все спали. Селен осторожно, из положения стоя сразу легла на живот и натянула на себя такое же тонкое, как и в изоляторе, одеяло. Потом подумала, поднялась и тихонько взяла с пустующей койки ещё одно. Вот, так намного лучше. А если ещё и укрыться с головой, то совсем хорошо. А для дыхания оставить дырочку. Нет, даже так. Вдыхать снаружи, а выдыхать под одеяло. Точно. Вот, совсем кайфово. Сел заметила, когда воровала, вернее, заимствовала одеяло с пустовавшей, как и накануне, койки, что два парня, которые вчера, сидя на одной лежанке, резались в какую-то игру, так и спят вместе, трогательно обняв друг друга и прижавшись стрижеными головами. Старик сопел, накрывшись, так же как и Сел, двумя одеялами. Судя по всему, эти парни отдали ему одно из своих. Оба оставшихся мужика в дальней части камеры дрыхли под своими. Видимо, доноры, подумала Сел, вот им и не холодно. Это была последняя мысль перед тем, как она погрузилась в сон, на удивление глубокий и без сновидений. И пробуждение тоже было лёгким. Задница чуть саднила, но всё же в целом самочувствие было значительно лучше. Даже сидеть, пожалуй, она сможет. Хотя, конечно, пока не хотелось бы. Сел перевернулась на бок. КД постепенно просыпался, из коридора доносились звуки, по которым можно было понять, что пришло время кормёжки. Звон и грохот колёс развозки, раздражённые голоса. Камера тоже приходила в себя. Старик ещё спал или делал вид, что спит. Парнишки, судя по судорожным вздохам и рваным движениям, занимались сексом в позе ложек, стараясь не издавать лишних звуков и целомудренно укрывшись одеялом. Один из мужчин, также как и вчера, отгородился от мира видавшей виды газетой, другой спал, негромко похрапывая. Селен, которая уже полностью согрелась под двумя покрывалами, завороженная звуками поцелуев и негромкими сдавленными стонами в метре от себя, невольно подумала о Мерке. Ну как подумала… вспомнила, как здорово с ним было в постели. Какое у него шикарное, сука, тело… такое гладкое и сильное, горячее, как печка. Какой он порывистый и нежный всегда был. Селен потом, оставшись после свидания в одиночестве, порой даже ловила себя на том, что завидует его жене. Каждый вечер засыпать рядом с таким прекрасным зверем… и можно беспрепятственно положить руку на его спину и пониже, и погладить… а если он любит спать на спине, то это ещё круче… Сел не знала, какой Мерк во сне, потому что тот никогда не засыпал после секса, даже на десять минут не отключался. Но почему-то ей думалось, что её бывший любовник привык спать на животе, положив руки под голову, так, что мышцы плеч и спины с аккуратными лопатками так чётко контурируются под атласной кожей… — Мммах! — видимо, один из парней кончил, судорожно захлебнувшись воздухом. — Оооомм! — тут же, почти сразу вслед за ним, отозвался второй и замер в неподвижном блаженстве, обняв партнёра поверх одеяла и прижав к себе покрепче, не желая отпускать того даже после того, как сладкие судороги закончились. Дверь камеры со скрежетом отворилась и, громыхая колёсами, вначале внутрь закатилась тележка с едой. Её толкал неприятного вида мужик средних лет, среднего роста и средней внешности, плюгавый и сероглазый, в одежде вольнонаёмного. Два охранника оставались в коридоре, пока мужик раздавал пищевые брикеты, не проронив ни слова. «Хорошо хоть немного подогретые, и на том спасибо», — пронеслось в голове у Сел. — Э! — внезапно офигела она, прочитав маркировку. — Постой, постой, мужик, это что такое? — А? — нахмурился тот. — Что не так? — Всё не так! — Сел уже понесло. — Да всё, сука, не так! Это же мой брикет! — Твой, всё правильно, — продолжал хмуриться мужик, но говорил он уже не так уверенно. — Да какой там хер правильно! — Сел уже орала, не обращая внимания на то, что охрана заинтересовалась шумом и стала заглядывать внутрь камеры. — Мне положена такая же еда, как и у всех, я знаю свои права заключённого! Это абсурдная фраза — «права заключённого» — вырвалась у неё непроизвольно, но оценить случайную шутку юмора Селен даже не успела из-за праведного возмущения, которое сейчас победило даже инстинкт самосохранения. Окаянное чувство справедливости, непонятно с каким таким молоком какой такой искусственной матери впитанное, всегда осложняло ей жизнь. — Я требую такую же еду, как у всех! А мой брикет должен храниться на холодном складе, пока не возьму сама, вот, у меня и бумага есть! — она нашарила в кармане робы непонятно каким чудом сохранившийся у неё дубликат расписки. — Ты чего, сестрёнка, — уже растерянно и намного тише забормотал плюгавый, — ты чего, твой же лучше, он же рабочий, я же как лучше хотел! — Опять за своё взялся, Уринас, — бросил раздражённо один из охранников, он уже вошёл внутрь камеры и разглядывал, сличая, маркировки на брикетах, а потом и расписку. — А ну-ка быстро выдал девке её порцию! И тут же вышел назад в коридор, окатив перед этим Сел безразличным взглядом. — А ты молодец, что заметила. Не бойся, вернём на склад. Получишь потом в целости и сохранности, — бросил через плечо ей службист и даже улыбнулся напоследок холодной, какой-то скользкой улыбкой. Позже Сел давилась казённым брикетом, слушая одного из парней. Соседи её к этому времени уже разлепились, выбрались из-под одеяла и с аппетитом поглощали сероватого цвета брикеты, причём у одного из них от азарта при этом даже чуть шевелились оттопыренные небольшие ушки. — Правильно сделала, молодец, — хвалил её тот, что покрепче. — Теперь бояться будут менять, и твои все в целости останутся. А то… — А то что? — осторожно поинтересовалась Селен. Она уже наелась, завернула остатки в упаковку и отложила на потом. — А то, что кинешься — а их уже и нет. И заявление твоё лежит, которого ты вовсе и не писала, что, мол, просишь позволить тебе поменять казённый на твой. И не подкопаешься, ты же их и правда сама съела, — парень весело рассмеялся. У него было симпатичное открытое лицо с веснушками, и он казался неопасным, поэтому Сел решила продолжить разговор. — А смысл этого всего? — спросила она. Пока ей было непонятно, не складывалась головоломка. — А смысл в том, что Ури под шумок твой брикет заключённого себе прикарманит, как будто бы ты его съела. Поняла? Потом уже никто и не докажет. — Когда потом? — Ну… потом. Ты же не навечно здесь? Сел помотала головой. — Ну вот, — туманно заключил парень и тут же погрустнел. — Спасибо охраннику, не ожидала я от него, — пробормотала Селен, она и правда была в непонятках от такого человеческого поступка. — Ну ты, сестричка, так-то уж не тупи, — влез в разговор второй парнишка, помладше и потщедушнее. — Тебя, кстати, как? — Селен. — Мм. А я Нери. Ну вот, Селен, как ты думаешь, остатки твоих брикетов потом кто между собой разделит, а? Праавильно, работники склада и службисты. Так что… тут у них у каждого свой интерес. — Остатки? — растерянно пробормотала Сел. — Ну, то, что после тебя останется, — пояснил ей Нери. — Если не успеешь их истратить, то всё пропадёт. Так что… делай выводы сама. Если ты оптимист — экономь. А если реалист — то потрать на что-нибудь хорошее. — А на что можно? — ещё больше растерялась Селен. — Нууу, — закатил глаза Нери, — на душ можно, тёплый, с мылом. Так. Ещё на второе одеяло можно. Вот ты сейчас с койки взяла, потому что она не занята. А как кто-то придёт — будешь под одним. — Ещё можно, чтобы тебя не трахнули, — засмеялся первый парень, должно быть, он был оптимист, такой оптимист-чернушник, что ли. — Но это одноразовая акция. И не всегда срабатывает. То есть, если тебя уж очень сильно захотят поиметь — тут уж никаким брикетом не отмахаешься. И парень заржал, похоже, в восторге от своей шутки. — Ну что ты её пугаешь, Харт, — недовольно поморщился Нери. — Ей и так, судя по всему, досталось. Не переживай, — это он уже Сел. — Такое всё же редко бывает. Вернее, часто конечно, но тут и пацанов красивых много, пруд пруди, так что… вряд ли кого-то из службы на тебе так заклинит. Селен вдруг нелогично обиделась. Нет, ну она не красавица, конечно, но и не урод совсем. Конечно, с гривой волос ей было намного лучше, что и говорить. Летом на неё даже на улице оглядывались, завидовали, видимо. Сел вечером всегда кепку надевала, и волосы в хвост убирала под одежду — из соображений безопасности, — чтобы не поймали и не остригли. Блин, опять она про ненужное думает. Нет уже тех волос, не-ту! Уже в постижёрном цехе где-нибудь, по прядям разобранные, помытые и подровнянные по длине, готовятся украсить плешивую голову какого-нибудь богатого чувака. Или его лысой жены. Да ну и похер. Пускай носят. А у неё ещё отрастут («или не успеют», — пронеслась предательская дрожь мурашками между лопаток, добралась до шеи и растворилась в области затылка и темени, заставив короткий ёжик на голове встать дыбом). — Юджин, на допрос, — прервал её размышления жёсткий голос. Службист, один из тех, кто так оберегал её паёк полчаса назад, стоял в дверях камеры и поигрывал связкой ключей. — Да побыстрее давай, что ж ты как обкуренная. Сел послушно подскочила на койке и, стоя застегнув липучку на сапогах, которые ей, к счастью, оставили после санобработки, когда предварительно проверили подошву и прощупали верх, торопливо подошла к двери. Обернувшись назад, она поймала сочувствующие взгляды парней и безразличный — одного из мужиков. Когда-то она сюда ещё вернётся? Да и вернётся ли?.. …знакомые пять минут по коридорам. Руки на стену. Вперёд. Опять руки на стену. Опять вперёд. Камера номер двадцать шесть. На этот раз за её дверью слышны неясные звуки и, кажется, даже вскрики. Но службист подталкивает Сел в спину в знакомый уже пятачок между лопатками, который салютует привычной лёгкой болью, и она покорно плетётся дальше. Ковровая потёртая дорожка. Всё. Пришли. Комната для дознания. Сел заходит и встречает знакомый ледяной взгляд знакомых глаз. Дурацкое и тревожащее ощущение дурного сна, который повторяется из ночи в ночь. Сейчас, правда, утро, но это ничего не меняет. Тот же стул, на который Селен на этот раз присела осторожно, на самый краешек, но больше для подстраховки. — Имя. — Селен Юджин. — Возраст. — Восемнадцать. — Статус. — Работник. — Адрес проживания. Да что ж это такое? Типа, за десять-двенадцать часов всё поменялось, что ли? И имя, и рост, и национальность? Да заодно ещё цвет глаз и пол? Однако Селен, твёрдо решив больше не нарываться, послушно отвечает на вопросы, копиркой повторяющие вчерашний день. Всё же сейчас дознание идёт немного по-другому, и Сел никак не может понять, что же её настораживает, что не укладывается, не полностью копирует предыдущий допрос? Не сразу до неё доходит, что на этот раз Мерк не смотрит ей в глаза. Почему-то не смотрит. Стыдно? Да неее. Такой категории, такого слова и такого чувства здесь, конечно же, днём с огнём не сыщешь. Тогда в чём дело? Селен замечает, что офицер лениво чертит на листе бумаги какие-то каракули. Наверное, чтобы успокоиться. Хотя беспокойством из двоих здесь присутствующих страдает только один. И это не Мерк. Сел в какой-то момент вдруг понимает, что каракули складываются в крупные буквы. Ну, прочитать-то то, что написано вверх ногами для неё никакого труда не составляет. Наверное, у неё мозги повёрнуты набекрень, ещё с рождения. Или же вовсе вывернуты наизнанку. Потому что и зеркальный текст, и текст, перевёрнутый кверху ногами, и тот, что написан справа налево, она с детства читает так же легко, как и простой. Буквы предсказуемо складываются в два слова. «Попроси туалет». — Я хочу в туалет, — тут же, не успев подумать, выпаливает Сел. Мерк мгновенно прошивает её коротким взглядом, в котором не лёд, а, кажется, короткая вспышка одобрения. Однако его слова, тотчас же вслед за этим, прямо противоположны взгляду по смыслу. — С хуя ли? — он барабанит карандашом по столу и складывает листок пополам, потом ещё пополам. Потом ещё раз смотрит в глаза Сел. — Могу сходить прямо здесь, — вызывающе нарывается Селен. Ну, а что, хуже уже не будет. И сходит, и в табло получит. И вообще… — Не надо, — выдыхает Мерк совсем не раздражённо, а, как кажется ей, с облегчением, — сидеть. Он встаёт и подходит к двери, отпирает её ключом и кивает — выходи, мол. Селен выходит в коридор, который на удивление пуст. Мерк видимо оплошал, отпустив конвоира, и теперь вынужден вести её в туалет сам. Или он специально это сделал? Селен пока решает не думать об этом, тем более, что в туалет и в самом деле недурно бы сходить. В общей камере ей духу не хватило, так что…