Луна. Никому не верь

Теперь всё было по-другому. Не так, как было в квартире у Селен. (Вернётся ли она когда-нибудь в эту квартиру?) Теперь они болтали по два-три часа, лениво валяясь в кровати и разгрызая пищевые добавки, маленькие разноцветные шарики со вкусом мандарина и ананаса, которые Мерк приносил с собой. Сел ничего вкуснее не ела с самого детства, когда на праздник получала такие в детском пайке. Да и тогда ей немного из этого пайка доставалось, учитывая, что братья и сестра, по мере того как выходили из детского возраста, потрошили её, даже не спрашивая разрешения у хозяйки. Сел периодически ловила себя на мысли, что она рассказывает о себе и своей жизни намного больше, чем Мерк о своей. Тот никогда не говорил о своей семье, видимо, эта тема была ему не очень приятна. Сел тоже была не в восторге от своих родственников, но она с удовольствием сплетничала о них, однако же Мерк — нет. На нейтральные темы — пожалуйста. Но только не о родителях или братьях. И ещё одно. Было неприятно, когда Селен как-то раз поймала его на вранье. Безобидном, но всё же вранье. Оказалось, что Мерк вовсе не женат, как он говорил в начале их знакомства. А стоит в очереди. Но уже где-то в первой сотне, так что враньё было довольно безобидным, однако это всё же была ложь, как её ни назови. Впрочем, Сел тоже была не святой. И она тоже привирала, когда Мерк спрашивал её о личной жизни. Ну как привирала… недоговаривала. Во всяком случае, про Кантора она не сказала ни слова. Эту тему она осторожно обходила стороной. Пару раз за это время появлялся доктор. Он даже не подходил к койке, а бегло окидывал взглядом Селен, которая сидела на своем месте, съёжившись, и спрашивал, как дела, дожидался неопределённого мекания в ответ и быстро уходил. Было такое впечатление, что он заглядывал только для того, чтобы удостовериться, не пора ли утилизировать труп. Селен заранее слышала возню в санпропускнике и шум в душевой кабинке, где врач принимал санобработку слабым раствором антисептика. Поэтому она успевала юркнуть в кровать, накрыться одеялом и принять такой вид, будто ей осталось буквально пара минут до агонии. Хорошо ещё, что еда исправно подавалась из специального микролифта, дверь которого автоматически открывалась на уровне головы лежащей в койке Сел. В первый день она её не съела, потому что решила, будто это разрушит легенду о её болезни, однако Мерк, узнав об этом, на неё наорал и заставил есть. Паёк потом, через полчаса, автоматически проваливается в лифтовую шахту и сжигается, независимо от того, остался он нетронутым или же его сожрали полностью, оставив лишь упаковку, сказал службист. Так что жри спокойно, дорогой товарищ. Никто не заметит. Селен послушалась. И ела. Паёк был вкуснее тюремного, однако до рабочего, конечно, не дотягивал. В любом случае, чувства голода практически не было, и это было здорово, потому что иначе бы не хватало сил для секса. Хотя… кого она обманывает? Хватало бы, наверное. — А камеры? — всполошилась Селен с запозданием. — Тут же нет камер? Правда, больше для очистки совести, потому что к этому времени она была уже почти уверена в отрицательном ответе. И не ошиблась. — Конечно, нет, — поморщился Мерк. — Это же строгий изолятор. Лихорадки Зет не было в Корпусе Дознания около полугода. — И? — не понял Селен. — Ну ты же не думаешь, что такие роскошные хоромы пустуют всё это время? — ? — Раз в неделю тут происходит полная дезинфекция. — ? — А всё остальное время тут происходит всё то же, что и в обычном изоляторе. Селен судорожно сглотнула, вспомнив, что произошло с ней в обычном изоляторе. — Только с маленькой поправкой. — Какой? — Комсостав, — развёл руками Мерк. — Так что какие нахер тут камеры… Сел сообразила. Ах, да. И душ есть, в отличие от обычного изолятора. И свободно здесь почти всегда, в тот-то, поди, в очередь пишутся… Это что же, сейчас он Монженераля и его старших офицеров лишил законного траха? — Только Монженераль, — успокоил его Мерк. — Неужели он допустит, чтобы какие-то шавки тут еблись, кроме него? — Офигеть он меня сейчас ненавидит! — Да брось! — беспечно махнул рукой Мерк. — Он зассыт сюда ещё пару месяцев появляться. Сначала офицерам старшим отдаст, потом как увидит, что те не сдохли, сам придёт. Так что всё путём. Иди лучше ко мне. Селен послушно подползла и улеглась сверху. Сил уже после марафона не оставалось, но и просто так лежать, наслаждаясь донорской энергией и ласкающим ощущением офигенной тёплой гладкой кожи, было просто здорово… … а на следующий день Мерк не пришёл… Сел чуть не двинулась крышей, когда поняла ближе к вечеру, как ей сообщили бесстрастные стрелки её личного хронометра, что сегодня допроса не будет. Она металась как горячечная из угла в угол просторного изолятора. Она даже не притронулась к ужину, и так и не распакованный паёк провалился в мусоропровод, где его этажом ниже тут же сожрало пламя высокотемпературной печи. Дверь изолятора была закрыта на замок, но несмотря на это она попыталась её открыть, и, разумеется, безуспешно. Ситуация усугублялась ещё и тем, что строгий изолятор был лишён окна. Даже крохотного, малюсенького окошка у потолка, которое бы давало толику дневного света — даже его не было. Скорее всего, это было одно из тех самых внутренних помещений, которые были лишены всякого контакта с наружными стенами. И Селен, на фоне безумного беспокойства из-за неизвестности, из-за страха за судьбу службиста (она тотчас же вспомнила все те риски, которым тот подвергал себя, общаясь с ней и вообще затеяв всю эту аферу с изолятором), одним словом, из-за всего этого её накрыл жесточайший приступ клаустрофобии… впервые в жизни. Сел до этой поры даже не подозревала, что она подвержена этому в такой степени. Нет, ну находиться в комнате без окон всегда не очень-то приятно, но это… Это была полноценная паническая атака, которая усиливалась из-за глухой тишины, полной неизвестности и безумного беспокойства за парня. Кричать и стучать было бесполезно, и это даже в состоянии паники Сел понимала. А единственная вещь, которая напоминала ей, что она ещё не сошла с ума и что мир не перестал существовать и поддерживает с ней хоть какую-то связь, были пайки, которые регулярно нетронутыми аккуратно отправлялись Селен в печку, ну не могла она есть! Да ещё унитаз, находящийся за ширмой и послушно смывающий воду каждый раз, как Сел нажимала на смыв. С чётким осознанием того факта, что она всё же двинулась рассудком, Селен, чтобы далеко не ходить, заняла стратегически выгодную позицию, сидя на полу на свёрнутом в несколько раз одеяле, рядом с унитазом, и, периодически нажимая на смыв, каждый раз ненадолго успокаивалась, заслышав журчание воды в белой фаянсовой вазе. Если вода в бачке послушно появляется, значит, мир всё ещё существует там, за стеной. И о ней кто-нибудь когда-нибудь да вспомнит. Возможно, хотя бы тогда, когда счёт за воду превысит все разумные пределы. Какое счастье, что тут нет камер, думала Селен, любовно прижавшись щекой к холодному бачку и в очередной раз нажимая на спуск воды. Вряд ли эта картина убедит наблюдателей в психическом здоровье заключённого. Ну, а психушка, по слухам, была местом намного, намного хуже каторги, так что последнее, чего хотела Сел — так это оказаться там в качестве пациента. Мерк там её и обнаружил ровно через трое суток после своего внезапного исчезновения, исхудавшую до предела, совершенно обессиленную, обнявшую унитаз и там, возле своего белоснежного друга, так и заснувшую. В крайне экзотичной позе, с прижатыми к животу острыми коленками. При этом голова Селен доверчиво прижималась к белоснежному боку сливного бачка. А если ещё учесть, что робу у неё отобрали ещё при помещении в изолятор — во всяком случае, Сел её в комнате не нашла (хотя что удивляться, наверняка её постигла участь несъеденных пайков), —то понятно, что Сел была при этом абсолютно голой, закутанной лишь в край одеяла, на другом конце которого сидела сама. Она проснулась от лёгкого касания рукой, вынырнув из тревожного беспокойного сна и от тихого звука голоса: — Эй! С тобой всё в порядке? И спросонок перепугалась до чёртиков, когда открыла глаза и увидела совсем близко от себя не на шутку обеспокоенное лицо Мерка. Эффект неожиданности оказался настолько силён, что Селен подпрыгнула на полметра и заорала во всё горло. Напуганный не меньше неё Мерк отпрянул от внезапно взорвавшейся воплем Сел и, не удержавшись на корточках, рухнул на задницу. Впрочем, он тут же вскочил на ноги и настороженно уставился на Селен, которая довольно быстро пришла в себя и осознала, что никакой опасности для неё пока нет. — А с тобой, как я вижу, не соскучишься, — обретя дар речи, пробормотал службист, протягивая руку Сел и помогая ей встать. Вот зря он это сделал. Потому что наградой за хороший порыв ему был неожиданный и от этого очень результативный удар в челюсть. И Сел тоже это сделала зря. Потому что через секунду, после того, как Мерк встал и очухался после этого удара, Селен уже зло вопила, уткнувшись лбом в подушку с заломленной назад рукой, на которой Мерк ловко защёлкивал наручник. Ещё через полминуты яростной схватки они вернулись в отправной пункт всей этой изоляторной эпопеи. Сел, распятая как мученица, жестко фиксированная к кушетке. С той только разницей, что на этот раз обошлось без респиратора, что было, безусловно, здорово. Ругаться в респираторе было бы намного сложнее. — Отстегни меня, уёбок! — шипела Селен, пытаясь всё же дёргаться, хотя прекрасно понимала всю провальность этой затеи. — Да щщас! И не подумаю даже. Только после психиатрической экспертизы, — всё ещё немного ошарашенно и от этого раздражённо процедил Мерк. Он отошёл к унитазу, зачем-то проверил слив и исчез в санпропускнике. Сел было совсем отчаялась и начала жалеть о своём необдуманном поступке, когда он вновь появился, брезгливо вытирая руки бумажным полотенцем. Она начала было снова ругаться, однако быстро передумала, стоило только Мерку многозначительно помахать в воздухе новеньким, в упаковке, респиратором. Всё же зло зыркать глазами ей никто запретить не мог. Вот она и зыркала, сожалея, что не умеет испепелять людей взглядом. — Ты зачем меня ударила? — уже подостыв, но всё ж таки немного растерянно спросил офицер. Вид у него был, несмотря на гладко выбритое лицо, порядком замученный («или затраханный», — пришло внезапно на ум Сел). Да к тому же ещё был он с кругами под глазами и чуть осунувшийся. Судя по всему, спал он не очень хорошо. Или совсем не спал. И на скуле у него наливался багровый кровоподтёк от удара, что придавало ему ещё более экзотический и растерзанный вид. — А ты как думаешь? — почти взвилась, несмотря на то, что ей уже стало немного совестно, Сел. — Трое суток! Трое, мать их, грёбаных суток! Я с ума чуть не сошла! Я… я даже с унитазом подружилась из-за того, что думала, что так и умру тут! И буду лежать и разлагаться, пока Монженераль трахаться не соизволит месяца через два! Она ни за что бы не призналась, что даже больше, чем страх, что о ней забудут, её мучила мысль о том, что с Мерком что-то случилось. Ведь риск, которому тот себя подвергал, был совсем нешуточный! И они оба это прекрасно понимали, хотя по какому-то молчаливому сговору никогда об этом речь не заводили. — Я не мог тебя предупредить, — удивлённо проговорил Мерк, — но записку-то ты мою читала? — Какую, мать её, записку? — Я её в еду запаковал, хотя это было и нелегко. — Дурак, — беспомощно бросила Сел, прекрасно понимая, что она и сама прекрасно отличилась. — Это я уже и сам вижу, — раздражённо отбил Мерк. — В следующий раз даже и не подумаю так делать. Ты что, брикеты прямо с упаковкой жрала, что ли? Как можно не заметить огромный лист бумаги? Как? Да ещё с текстом? — Я их не жрала, — упавшим голосом проговорила Селен. — Я их выбрасывала. Я есть вообще не могла. — Я не понял, — ошарашенно распахнул и без того большие глаза службист. — А с чего бы ты тогда к унитазу себя приковала? Селен, как могла, объяснила. И осеклась, как только услышала сдавленное хихиканье. — Э! Ты чего? — нет, ну у людей горе, а этот… Мерк уже смеялся в голос. — Да ты знаешь ли, что всю службу дезинфекции на уши поставила? Их там чуть кондратий не хватил, они день и ночь сливные воды обеззараживали! Я не говорю уже про счета за воду, это уж так, цветочки. Ну а ягодки-то… — он уже не мог остановиться, закатился от души звонким, заливистым и очень заразительным смехом. Селен пообижалась ещё пару секунд, но потом не выдержала и тоже фыркнула, стоило ей только представить офигевшую службу дезинфекции и утилизации. Ясен перец, раз уж они еду сжигают в высокотемпературной печке, можно себе представить, какие танцы с бубном разводят вокруг сточных вод! Через минуту, отсмеявшись и успокоившись, Селен уже спокойно взглянула на Мерка. — Отстегни? — почти просительно произнёсла она. — Не бойся, я даю честное слово, что не буду драться. И очень обиделась, когда Мерк искренне рассмеялся во второй раз. — Да ты самая большая шутница из всех, что я встречал, — он всхлипывая от смеха, но всё же расстегнул замки и даже немного помассировал затёкшие руки и ноги Сел, потом подумал и улёгся сверху. Селен блаженно зажмурилась. Однако один вопрос ещё стоило прояснить перед тем, как отпустить себя в плавание по волнам удовольствия, которые уже понемногу начинали играть в животе и щекотать пупок изнутри, постепенно спускаясь всё ниже и ниже. — Мерк, — окликнула она парня, который тут же поднял голову, заставив себя оторваться от шеи и ключиц заключённой, и уставился на Сел уже шальными от возбуждения глазами. — Мм? Что? — он не собирался прерывать своего занятия, а только подтянулся повыше, чтобы достать губами до губ Селен и закрыть их выносящим всякие посторонние мысли поцелуем. Однако Селен твёрдо решила закончить начатое. — Куда ты исчез? Где был? Мерк легонько потёрся своим носом о её холодный и тихо прошептал прямо в истерзанные уже губы: — Военная тайна… «Грёбаный службист!» — ещё успела подумать Селен до того, как ей стало уже совершенно всё равно.