***
Дни свободные для посещения мои самые нелюбимые. Мама чувствует себя неловко и, хоть убей, я ощущаю ее стыд. Сын в психиатрической лечебнице, вот это номер. Это совсем не та новость, которой хочется поделиться с родней или подружками. Я не образцовый сын, даже и близко не гордость семьи. Я уже не чувствую себя полноценной личностью. Это так жалко, что я даже за пределы этого здания боюсь выйти - слишком все перепутано в голове, не могу отличить правду от вымысла. Когда на тебя направлено столько взглядов, исполненных жалости и какой-то безысходности, хочется послать эту реальность к черту и попросить увеличить дозу таблеток. Чтобы заснуть и никто и ничто не тревожило. Чтобы хоть одну ночь выспаться полноценно, без кошмаров и мыслей о прошлом. — Я понимаю, как это должно быть сложно, — начинает мама. Нет, даже и близко нет. Человек пытается расположить тебя, делая вид, что понимает, но только сильнее распаляет злость внутри. Ты не была здесь, понять может только лишь тот, кто торчал в подобных местах, кто выворачивался наизнанку в попытках "починить" себя, в надежде вернуть привычного тебя себе самому. — Он не звонил? Сразу перехожу к делу. Я знаю, что она может соврать, потому что думает, мне так легче. Но спросить все равно обязан. Иначе потом еще одну неделю мучиться в неведении. — Нет, Эдди. И ты же знаешь, что тебе лучше не думать о нем. "Если бы он хотел, появился бы здесь", наверняка мама хочет добавить это, но помалкивает, не хочет меня злить. Они не знают, как со мной обращаться. Ведут себя, будто я хрустальный, лишнего слова боятся сказать. Это так бесит. Отношение как к больному ничуть не помогает выздороветь. Мама поглядывает на меня, словно я в любой момент могу взорваться. Побаивается с того раза, перед тем, как я попал в больницу. Но сегодня я не настроен буянить. То ли от антидепрессантов, то ли от естественной усталости, но реагирую абсолютно спокойно. Период особой возбужденности или агрессии не продемонстрирую, расслабься, мам. Маму я начал подозревать в первую очередь. Что удаляет его звонки, что как-то настроила его против меня. Мне даже начало казаться, что она может что-то сделать с ним, лишь бы лишить его власти надо мной. Я видел врага в собственной матери, перестал доверять кому бы то ни было. Каждый день терзался страхом за жизнь Ричи. Мне нужно было услышать его голос, просто чтобы знать, что он жив. Но он полностью исчез из моей жизни. Мне даже стало казаться, что он мне померещился. С этого все и началось. Я не придал значения тому, насколько перепуталось все в моей голове. Я перестал ощущать его присутствие, он как будто был моей больной фантазией, плодом воспаленного воображения. Когда я звонил, то чувствовал себя так по-идиотски. Если не берут трубку, значит не хотят разговаривать же? Но мне все казалось, что так просто это не может закончиться, только не так банально. Просто надоел? Почему хотя бы не бросить мне в лицо это? Я имею право быть осведомленным, когда меня выкидывают из жизни. Мне нужна была чья-то поддержка, кто-то сильнее меня, кто вломил бы мне жесткую, но правдивую истину и указал на то, где я свернул не туда? Потом наступали периоды агрессии. С пассивного настроения я мог резко стать нервным, взбалмошным, сердце ни с того, ни с сего ускоряло свой ритм и становилось трудно дышать. От вспышек ярости перед глазами все становилось черным, мне хотелось рвать и метать. Если бы передо мной в тот момент появился Ричи, я бы вцепился ему в горло. — Эти таблетки делают тебя слишком... — Заторможенным? Овощем? — Я не хотела сказать это, просто ты слишком спокойный. По-моему, это не самое страшное. Но маме жутко видеть, как я уже десять минут пялюсь в одну точку и молчу. Не знаю, что ей сказать. Не хочу давать ложную надежду, но чувствую, как она напряжена. Она видит, что лечение застопорилось мертвым грузом. — Тебе что-нибудь привезти? Если тебе скучно, я могу в следующий раз взять книги или журналы. До меня не сразу доходит, как она осторожно поглаживает мою ладонь. Водит пальцем по запястью успокаивающим жестом. И меня как будто ошпаривает. Мне кажется, что она проверяет в каком состоянии мои руки. Не умудрился ли я порезать их, захотеть свести концы с концами? Наверное, это было бы проще для всех, перестать быть обузой и источником разочарований, но нет. Что-то упрямое не дает мне сдаться. — Нет. Ничего не нужно. Я пока не готов закончить вот так. Только не здесь, не в этом ужасном здании, где так чертовски тихо и стерильно чисто. Ужасно мерзкое место, чтобы умереть. Мои руки абсолютно целые. Только темные пятнышки от уколов в вену. — Я говорила с миссис Эрншо, она считает, что прогресс налицо.— Ложь во спасение. Зачем пытаться обмануть меня? Как будто я и сам не ощущаю, что ничего не меняется. Но молчу. Может ей так легче. — Эдди, скажи мне честно. Как ты себя чувствуешь? Черт, отмолчаться не удастся. Почему даже в психушке меня не могут оставить в покое? Прикусываю язык. В лечебнице, не в "психушке". И ты не "псих", ты пациент. — Иногда почти так, как раньше. Бывают моменты, когда мне кажется, что не все так плохо здесь. Ее рука замирает в моей, и я уже заранее вижу, что она сейчас спросит. — А что насчет него? Она даже не хочет произносить его имя. В любое другое время я бы разозлился, но мне поменяли лекарства, поэтому никаких выкрутасов. Покорность и спокойствие. Хвала антидепрессантам. Я просто псих на поводочке. — Мам. Это бесполезно. Отвечаю честно и встаю на ноги. Хватит с меня этих пристальных взглядов. Одно разочарование - вот что исходит от меня. Это не скроешь. Зачем ей знать, что без него я схожу с ума быстрее, чем с ним? Она скажет, что все дело в таблетках. Только в них. Если ты слишком активный, встревоженный, нужно сменить их, и ты успокоишься. Но если ты слишком пассивный, как я сейчас, то лучше попробовать другое лекарство. Не понимает, что проблема в моей голове. Разрывает изнутри от невозможности разрешиться. Просто дайте мне телефон. Всего один звонок. Я ведь не заключенный. Даже они имеют право на звонок адвокату. Они говорят, что я могу выйти в любой момент, но намекают, что нежелательно пока что. И тут я понимаю, что никто меня не выпустит. Делают все условия, чтобы мне самому было страшно покинуть стены этой добровольной тюрьмы. И мне действительно страшно. А вдруг, я на самом деле обезумел? Что, если моя паранойя на самом деле существует? Что, если единственный враг, который у меня есть, это тот, без которого я сломаюсь?***
Мне уже плевать на то, что мои записи возможно читают. В смысле, наверняка же читают, зачем им еще практически требовать, чтобы я писал их? Если это так, то знайте, что я реально не вру насчет этих ужасных препаратов. Меня от них колбасит так, что чертики перед глазами появляются. Я устал бегать в туалет по ночам, чтобы проблеваться. Читайте это и сделайте что-то с этим дерьмом, миссис Эрншо. Сегодня она странно посматривала на меня. Полагаю, мои послания до нее туго доходят. Думает, что я играю. Наверное, я и в самом деле который месяц играю здесь в нормального здорового человека. Чтобы поскорее выйти. Чтобы увидеть его. Плевать, что снова прочитают и снова увидят, как я думаю о нем. Но даже если я не буду писать, то все равно не перестану делать это. Такие вещи беленькими круглыми конфетками не перебьешь. Пишу и перед глазами его лицо. Хочется прижаться к нему носом и просто дышать. Вдыхать наконец полной грудью. Как бы там ни было, как бы ужасны ни были наши отношения, а с ним я всегда засыпал крепче всего. Никогда кошмары не мучали, пока он прижимал горячей рукой поперек живота. Так, будто бы показывая, что я его, даже во сне не желая отклоняться. Такой метод мне больше по душе. Это лучше, чем таблетки, от которых не ощущаешь бодрости. Помню, как он подошел со спины на кухне поздно ночью, когда я не мог заснуть, и молча накинул плед на плечи. Такая мелочь, но мне было так приятно. Почему от таких вещей у меня предательски щиплет глаза? Он не сказал ничего в духе обычных влюбленных парочек, типа "возвращайся в постель" или "не могу без тебя уснуть". Он ушел потом сам и спокойно продолжил спать, но этот момент, эта гребанная секунда показалась мне такой интимной, такой сближающей. Это мне нравилось в нем. На самом деле я разделял подобную позицию. Молчаливое участие. Он не дергал меня, не звал за собой, не пытался пробраться в мою голову, якобы, о чем таком я думаю, что не могу заснуть. Позволял думать, позволял не спать и если мне необходима тишина и уединение, он давал это. Без лишних вопросов. Тогда я этого не понимал полностью, насколько это ценное качество. Наверное, ему это было несложно, ведь он сам такой. Осознавал важность временного одиночества. Сейчас мне так этого не хватает. Здесь, где все того и норовись следят за тобой, за каждым шагом и эмоцией. Как за подопытным кроликом. Не удивлюсь, если здесь в каждой палате есть камеры. Так нужен Ричи, который догадывался по моему состоянию, что мне нужно. Когда не лезть, а когда сгрести в объятии. Жарко, внезапно, так, как я люблю. Просто поцеловать без повода, потому что "я не смог удержаться". Как же не хватает вот этого, черт тебя дери.