***
Маринетт не спала всю ночь. Беспокойные мысли захватили её рассудок в свой плен, она не могла здраво оценить ситуацию, но могла… свое положение. Страх въелся в самое сердце. Весь коллеж наверняка обсуждает события субботней ночи. И все бы ничего, если бы она не была звездой сплетен номер два. Уступала она разве что Адриану Агресту. Теперь все строят догадки о том, кем же он приходится Маринетт. Телохранителем, охранником, дальним родственником или… парнем. Причем последнее предположение обсуждается более бурно, чем все предыдущие, оно и понятно — молодой, горячий, красивый парень из богатой семьи встречается с простой, ничем неузнаваемой — разве что своими абсурдными выходками — ученицей. Листая ленту новостей в инстаграме, фейсбуке и другой социальной сети девушка через раз натыкалась на очередную новость про любезного няня. Это не на шутку раздражало. Ей достаточно сотни оскорблений за спиной в коллеже, вот ещё чего не хватало для полноты картины — так это поднять на уши не то что весь район, всю страну. Страну! Она себе такого даже представить не могла. Она всегда знала возможные последствия своих выходок. Немногие подозревают, но правда в том, что у Маринетт Дюпен-Чен есть тормоза. У нее есть черта, которую она никогда не переступает. И это именно тот случай, когда она перешагнула — о боже милостивый! не то что перешагнула, а переехала — линию дозволенного. Вышла из зоны комфорта. И теперь ее съедает страх. Паника нашёптывает самые ужасные догадки — когда она войдет в коллеж, что ее ждёт? Возможно ли, что завистливые девицы осмелеют и посмеют поднять руку на дочь пекаря? Эти не самые оптимистичные умозаключения доводили до отчаяния. Подопечная сидела на кровати, качаясь из стороны в сторону, обхватив колени руками, и выглядела так одиноко, что сердце Адриана пропустило удар. Дверь её комнаты оказалась настежь открытой, когда он, решительно сжимая в руках — то ли полупустой, то ли наполовину полный — стакан в руках, намеривался разбудить девушку, плеснув ей воду в лицо. Но стоило ему увидеть ее такой — грустной и потерянной — он остановился. Если бы ауру можно было бы увидеть, то ее имела бы темно-серый оттенок, словно предвещающая шторм грозовая туча, а если бы можно было бы и пощупать… Нянь помотал головой, отгоняя прочь непрошенные мысли. Тоска. Наверняка, Мари убивается из-за событий той несчастной вечеринки. Но Адриан не жалел о своем поступке, об этой драке. Более того, он считал, что сделал все правильно. Пусть это будет для нее уроком. Жестоким, но справедливым. Возможно, теперь она поймет, с кем имеет дело. С ним, Адрианом Агрестом, шутки плохи. И если она всерьез намерена противостоять ему, вести холодную войну и обмениваться взглядами, в которых отчётливо читается вызов, то пусть готовится к последствиям. Мысли об установленной властью над непокорной девчонкой заслонили здравый смысл, опьянили, одурманили. Вкусив сладострастный вкус победы, Агрест почувствовал облегчение — эти споры с подопечной забавляют и утомляют одновременно. Выматывают нехило. Но он все же одолел ее, и это того стоило. А пресса… пусть говорит, что хочет. Он доволен результатом; доволен собой. Губы против воли растягиваются в самовлюблённый полуулыбке. Жалость к ней как рукой сняло. Сочувствие — это не то, что поможет ему установить власть в этом доме; власть над этой маленькой проказницей. Сейчас она слаба, как никогда прежде — это видно по ее вялым движениям, подрагивающим от безмолвных рыданий плечам. Грех этим не воспользоваться. Громче. Бодрее. Смелее. И… жестче. Адриан целеустремленно переступает порог ее комнаты, подходит к кровати — половицы скрипят под его весом, уверенными шагами — и выплёскивает воду прямо в спину Маринетт. Её белая ночнушка промокает и становится совсем прозрачной, облегает тело, как вторая кожа — нянь сглотнул так, что даже кадык его дрогнул. Маринетт перестает раскачиваться и замирает. Резко. Осознание того, что для нее это может быть унизительным, бьёт по голове, ударяет и отрезвляет, словно смачная пощёчина. Он обессиленно разжимает руку — стакан падает и разбивается — осколки разлетаются, но Адриан не отступает. Что сделано, то сделано. Нужно сохранить гордость, иначе она перестанет его уважать. А без уважения волю человека не притупить. Перед тем, как сказать не слишком-то радушные слова, парень бросает растерянный взгляд на подопечную. У нее изящная спина, между прочим замечает он, ненавидя себя за эти мысли. Кончики ее волос так же промокли, а потому почернели до цвета вороньего крыла, потеряв свой иссиня-черный отлив. — Через час тебе в коллеж, — чеканит он каждое слово, в упор смотря на ее затылок, стараясь не опускать любопытный взгляд ниже. — Под моим руководством ты не опоздаешь и не прогуляешь ни один урок, поэтому поторапливайся и приведи себя в порядок. Тебе все ясно? Она не отвечает, он злится. Как смеет она игнорировать его вопросы? Он подаётся вперёд и наклоняется близко; непозволительно близко, в глазах его пляшут безумные черти, высокомерие бьёт через край, у него нет сомнений в своей победе, но он недооценивает дочь пекаря, ой как недооценивает. Непростительная оплошность. Любая ошибка на поле битвы может стоить головы. По ее рукам пробегают большие мурашки — он видит это через полупрозрачную ткань и ухмыляется. Гаденько так. Боится, с удовольствием думает он, упуская тот момент, что ей просто может быть холодно из-за воды, которую он на нее пролил. Касается кончиком языка своих губ, проводит по ним и только потом шепчет; шепчет полухриплым и язвительным голосом: — Сопротивление бесполезно. Я ответственно подошёл к твоему воспитанию. Лучше сдавайся. Ты поняла меня? Она вздрагивает и смотрит ему в лицо. По ее щекам текут слезы. Она, по-прежнему, смотря на Адриана, вытирает их тыльной стороной ладони, про себя отмечая, что это последний раз, когда она плачет из-за него. Клянет себя за эти слезы и горячо обещает себе, что больше такого не повторится. От неожиданности нянь приоткрывает рот — она смотрит на него так жалостливо и затравленно, и он не получает садистского наслаждения от этого; напротив, ему становится совестно; настолько совестно, что он быстро отстраняется от нее и встаёт сзади, ожидая ответа. — Я поняла, — Маринетт отсутствующим взглядом продолжает смотреть в стену, с такой пугающей дотошностью, что Агрест внутренне напрягся. — Ты всё ещё здесь? Она неспешно, будто в замедленной съёмке оборачивается, и Адриан бесится — он теряет над собой контроль и смотрит на ее грудь; небольшую, но красивой формы. К тому же, ее соски напряглись от холода и выпирают сквозь тонкую полупрозрачную ткань — к паху приливает кровь, а к горлу подкатывает ком, он вот-вот захлебнется от желания прикоснуться к очаровательной девичьей коже. Соблазнила его, даже не прикладывая усилий. Да кто она такая? В этом ее оружие, сила, опасность. Нельзя позволять ей разгуливать так. Она же ещё совсем ребенок — вредный и капризный, причиняющий немало хлопот — но все же ребенок. Эта мысль врезается в скалу его разума — брызги обжигают душу. Он не знает, как она наряжается в коллеж, но что, если так же откровенно, и у ее сверстников слюни текут при виде аппетитного молодого тела? Стало страшно. Что, если та тяжёлая история, которая приключилась с дочерью Дюпен-Ченов связана непосредственно с изнасилованием? Что, если в подростковом возрасте она подверглась сексуальному насилию? Если, упаси Боже, его предположения окажутся верными, то неудивительно, почему она такая колючая. Разумеется, она остерегается мужчин и никого к себе не подпускает. Но в том-то и дело, что по ней не скажешь, что она сторонится парней… Так может, это маска, за которой она прячет все свои раны и переживания? Несчастное дитя… Ему стоит быть помягче. Но поздно. Слишком поздно что-то менять и о чем-то жалеть.***
Когда подопечная спустилась на первый этаж, Адриан смотрел на нее критично, определенно оценивая. Ему нравилась ее походка. Несмотря на то, какой потерянной она выглядела всего лишь минут сорок назад, сейчас она предстала перед ним в полной красе. Это походка женщины, которая знает, чего хочет от жизни, ошибки быть не может. Агрест искренне рад. Она оказалась сильнее, чем он мог себе представить. Опровергнув все его ожидания, она оделась довольно просто, но, как говорится, со вкусом. Модная синяя рубашка в клетку, заправленная в черные обтягивающие джинсы, симметрично порванные на коленях, короткий пиджак и нежно-розовые балетки смотрелись на девушке весьма утонченно. Дерзко и вместе с тем деловито. Идеальное сочетание. Проблем со вкусом у девчонки не наблюдалось. Поймав его восхищённый взгляд, Маринетт ни капельки не смутилась; наоборот, это придало ей необходимой уверенности. Гордо вскинув подбородок, она прошествовала к входной двери. Прошла настолько близко, что нянь смог уловить тонкий аромат ее духов. Персики. Он безукоризненно смотрел ей вслед. Тонкая талия, узкие бедра, но округлые ягодицы. В целом, неплохо, но руки у нее уж больно худощавые, из-за них можно подумать, что она анорексичка, но он знал, что это не так. Не могут у анорексички быть такие пухлые щёчки. Это не портит ее облик, вовсе нет. Эта детская особенность придает ей какой-то миловидности, что ли. Подопечная останавливается и резко оборачивается — ее уста довольно растягиваются в стороны, ведь не только её щёки краснеют, когда она смущена или нервничает — вон, Агрест сам же залился краской. — Ну, мы едем? Девушка заправляет выбившийся из прически локон за ушко, спрашивая словно невзначай. Ей приходится приложить над собой усилие, чтобы подавить хищную ухмылку. Ловушки расставлены, а она коварная охотница, обольстительница. Перед женским обаянием молодому няню не устоять. Его угрозы не напугали ее, но заинтересовали. Адриан явно недооценивает ее. И это его роковая ошибка. Он ещё не знает, с кем связался. — А как же завтрак? — Агрест хмурится. Она голодовку решила объявить? — Я не голодна, — щебечет она, мягко улыбаясь. Напоминают певчую птичку, сидящую на ветке. Так наивно хлопает глазками. «Ты отвратительная актриса, крошка, смирись». Адриан, как ни в чем не бывало, направляется на кухню. Все, что остается Мари — это лишь недоуменно смотреть ему в след. Вскоре он возвращается и идет на подопечную решительным шагом — от неожиданности она пятится, но нянь застигает ее врасплох — она только открывает рот, чтобы возмутиться, а он, пользуясь ее замешательством, засовывает ей в рот обычный бутерброд. — Послушай, детка, — серьезно начинает он. — Еда нужна тебе. Ты делаешь это не по моей прихоти, а ради себя. Прояви уважение хотя бы к самой себе. Кивни и поешь, если ты не собираешься насиловать себя любимую из-за глупой гордыни. Маринетт покорно кивнула. На секунду ей показалось, что она проиграла заранее, как только вступила в эту странную игру. Однако она быстро отогнала эти мысли. Телефон в кармане джинс завибрировал, и девушка, буквально запихнув бутер себе в рот, достала гаджет, сняла блокировку и просмотрела сообщение от подруги. «Сегодня гонки, не забывай. Будешь?»