***
Прекрасная жизнь популярной ученицы, чья жизнь бурно обсуждается и осуждается сторонниками; и сверстниками, и теми, кто помладше, и учителями. Вроде бы, что ещё нужно семнадцатилетней девушке, кроме как внимание? Как бы не так. — Смотри, это же она, выскочка Дюпен-Чен. Одна из девятиклассниц, любящая обсуждать чужую личную жизнь, теперь оживленно размахивала руками, стоило ей увидеть Маринетт. Она с чувством полного на это права тыкала на проходящую мимо звезду сплетен, что-то с энтузиазмом шепча своей подруге на ушко. Но шепча это так громко, что все стоящие рядом слышали, о чем они шушукались. — Я слышала, что она из обычной семьи, зато ты только посмотри, что она о себе мнит, — с завидным жаром поддержала подруга. — Ходит отчего-то вся такая гордая. Смотрит вперед себя, да так по-хозяйски, словно пришла к себе домой. Бесит, блин! Вскоре в беседу включилась и третья, совершенно незнакомая девушка. Но их всех объединяло одно — зависть к проходивший мимо дочери пекаря. — Ой, да забейте! Это ещё терпимо по сравнению с тем, что она встречается с самим Адрианом Агрестом! Ни личика, ни жопы, ни сисек. Она ему не ровня. Что он в ней нашел? Есть девушки гораздо симпатичнее. — Агрессивно плюсую! — знакомый голос прогремел так близко над головами сплетниц. Будто гром, предвещающей мощную грозу, сопровождаемую ливнем. — Ах вы, мразьки! Разве это ваше дело? Сезер тыкает пальцем в грудь одной из них, недовольно поморщив нос. Совсем уже и страх потеряли, и совесть. Может у Мари и есть силы терпеть это, но от нервов Альи осталась тонкая, натянутая до предела, нить. — Что, Сезер? — ехидно окликнула первая, Оливия. — Решила за свою распутную подружку заступится, да? Осуждать нас? Да вот чем ты лучше, м? Ты такая же, как мы! — Правильно! — поддакнула вторая. Рвутся и канаты, а нити нервов — тем более. Мулатку уже трясло. Её сердце трепыхало в конвульсиях, в висках стучала кровь — она стиснула зубы, но это мало помогло. Выдержать насмешливые и презренные взгляды, устремлённые прямо на нее — это не то, на что она была способна. Жуть. Она, как сорвавшаяся с цепи гончая, набросилась на девятиклассницу Оливию. Та попыталась отступить, но оказалось слишком поздно — Алья восседала на ней сверху, прижав кисти ее рук к полу. Окружающие расступились. Все больше людей заинтересовались происходящим. Многие достали камеры, но это последнее, что волновало Алью. — Не смей нас сравнивать, — прорычала Алья — ее грудную клетку сотрясал первобытный воинственный клич. — Сучка. Дюпен-Чен отходила все дальше. Пару секунд — и она скроется за поворотом, не увидит разгоревшейся из-за нее драки, но… — Лучше быть сучкой, чем шкурой, да, Дюпен-Чен?! Вскрикнула Олив, когда Сезер, бушующая, будто шторм в море, схватила соперницу за горло и сдавила его с такой силой, что у той в глазах помутнело. Тяжело дышать. Её слова прозвучали громко. Так громко, что отныне все, без исключения, знали, кто виновница торжества. Такой открытый вызов Маринетт просто не могла проигнорировать. Брюнетка закатила рукава рубашки. Все затаили дыхание, предвкушая зрелище. Атмосфера накаляется. Маринетт явственно ощущает неприятный осадок на своей душе. Самолюбие уязвлено. Кончиком языка касается губ, как бы пробуя фразу, брошенную малолетней девчонкой, на вкус. Горько. Бодряще. Освежающе. Дюпен-Чен не может идти дальше, не заставив ее пожалеть о сказанном. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки — до белизны и хруста — Маринетт вихрем оборачивается и, сверля девушку, которую уже успела Алья ударить по щеке, уверенно сокращает расстояние между ними. Ба-бах! Вздохи сорвались с нескольких учащихся, когда Маринетт ловким движением руки, стянув свой ремешок, решительно сжала его в руках и со всей силы замахнулась, чтобы ударить им по Олив. Сезер нехотя убрала руки с горла сплетницы — та с жадностью втянула струю воздуха и вскрикнула, когда ремешок Мари безжалостно хлестнул ее по ляхе — кожу обожгло, и на глазах Оливии выступили слезы. Ремешок рассекал воздух — кожа девятиклассницы в некоторых местах уже покраснела — она дергалась в судорогах, но Алья держала ее крепко. Никому не хватало отваги вступиться. — Я больше не буду! — взвизгнула она, когда Мари с особенной страстью влепила ей по самое не хочу. — Пожалуйста, отпустите меня! Прошу вас, я же сказала, что больше не посмею обсуждать вас! В очах Маринетт плескалась ненависть и холод. Однако тормоза сработали вовремя — она остановилась и, гордо выпрямившись, вдела ремешок обратно. Затем, обернувшись к толпе, изрекла: — Пусть это будет уроком для всех.***
— Дюпен-Чен, — серьезно начал директор, помассировав виски, как бы пытаясь унять головную боль — он смотрел на Маринетт в упор, будто пытаясь проникнуть в ее голову, подавить волю. — Отхлестать ученицу ремнем — это уже ни в какие рамки не лезет. Это же ещё додуматься надо! Родителей в школу. — А они в командировке, — не скрывая ехидной ухмылки, выдала Мари. Она сидела напротив директора, успешно выдерживая зрительный контакт. — На два месяца. — Вот как, — мужчина скрестил руки в замок. — Я напишу им в ваттсапе. А что насчёт тебя, Сезер? Шатенка встрепенулась — даже на стуле подскочила — она пребывала в своих размышлениях, а потому не ожидала, что ее позовут. — Гм, я… я… — мулатка замялась. Совесть кричала, что это нужно сказать, но это оказалось сложнее, чем она могла себе представить. — Приношу свои извинения. Директор не оценил стараний Альи. Несмотря на то, что ее извинения прозвучали искренне, он ужасался — эта неугомонная парочка неисправима. От них столько хлопот. Он задумчиво почесал бородку, оценивающим взглядом посмотрев на Маринетт. Алья не такая, как ее подружка. Дюпен-Чен — строптивая и неукротимая бестия, на нее не действуют никакие методы. Эта девка либо потеряла совесть, либо её не имела. А Сезер… все же, пусть и снаружи она казалась куда более бешеной и энергичной, чем Маринетт, мсье Дамокл знал наверняка, что она во много раз ранимее и нежнее дочери пекаря. — Вы же понимаете, что вам в любом случае придется ответить за этот поступок. Я уже сообщил родителям Оливии, и они возмущены. Завтра с вами проведут воспитательную беседу, а послезавтра вы встретитесь с родителями девочки. — Она заслужила это, — твердо ответила Маринетт. Непоколебимость ее тона пугала. Черствая. — Никто такого не заслуживает, — лишь покачал головой директор. Он тонул в обречённости. До Дюпен-Чен не достучаться. — Почему вы не могли просто пройти мимо и не обращать внимания на слухи? Будьте выше этого. Игнорируйте. — Вы серьезно? — Мари задохнулась от этих слов. — Приберигите эти советы для детей. Если мы не будем пресекать эти сплетни сразу, то они распространятся, как сорняки. Неадекватность с их стороны только усилится, если мы ничего не предпримем. — Дюпен-Чен, — ее фамилия слетела с губ мужчины сухо, даже жёстко. — Я был снисходителен к тебе два года. Несколько лет назад ты попала в трудную ситуацию, мы все это понимаем. Но прошло уже достаточно времени. Мы дали тебе это время, чтобы ты восстановилась. Вернула свою жизнь в прежнее русло. Больше я терпеть твои выходки не намерен. Алья сидела, от скуки ерзая на стуле. Скорее бы выйти отсюда. У нее помада размазалась, стоит зайти в туалет и перекраситься. Это все, что занимало ее девичий ум. До того момента, как директор не заговорил про прошлое Маринетт. Сезер вжала голову в плечи, будто обращаются к ней. — Это все? Мужчина внутренне завопил. Она даже не пыталась его услышать. Лишь смотрела, невозмутиво хлопая глазками; так, словно это к ней не относится; словно он говорит в пустоту. Слова против Маринетт — что горох об стенку. Никакого результата. Все тщетно. — Свободны. — Он махнул рукой. Пусть убираются. Месье Дамокл видеть их больше не может. Подхватив рюкзаки, девушки вышли из кабинета, демонстративно хлопнув дверью. Директор хмуро смотрел им в след. Он не шутил. Пора принимать реальные меры.